Поединок. Выпуск 8 - Ромов Анатолий Сергеевич - Страница 52

• Предыдущая
• 52/114
• Следующая

— Саня! — крикнул Гуляев, все еще не веря.

Спина узника дрогнула, он на ходу оглянулся, в мальчишеском, таком знакомом лице была усталость, он махнул Гуляеву рукой и побрел дальше.

«Клешкова? За что?» Первой мыслью было — выручать. Надо бежать к Иншакову, к Бубничу...

Скрипнула дверь. Гуляев обернулся. Вошел Иншаков.

— Товарищ начальник, — шагнул к нему Гуляев, — я сейчас...

Иншаков запыхтел. Обычно одутловатое лицо его теперь было худым и старым, под глазами — трещинки морщинок, даже короткий задорный нос не веселил.

— Вот что, Гуляй, — сказал он после недолгого молчания. — Как там у тебя это дело с ограблением кооперации?

— Пока ничего конкретного.

— Бросай. Не до нее нам. Берись за склады. Там, правда, Бубнич сидит, но он просит прибавить от милиции кого-нито.

— А с кооперацией?

— Отложим. Тут понимаешь какое дело, вдарили нас в самый поддых. Ловко работают, гадовье. Склады-то полуэктовские — последнее наше добро.

— Товарищ начальник, — сказал Гуляев, — я займусь полуэктовскими лабазами, только можно было ведь туда Клешкова бросить! А я бы тогда кооперацию довел до конца.

— Про Клешкова забудь, — вставая, отчеканил начальник. — Клешковым трибунал занялся.

— За что? — изумленно спросил Гуляев.

— Поручили ему амбар охранять, а он не уберег, — бросил, уходя, Иншаков.

Гуляев вошел в обгорелый лабаз, где в углу за дощатым столом сидел на деревянной скамье Бубнич. Неподалеку от них отлого поднималась гора зерна. От нее шел запах духоты.

Бубнич невидяще посмотрел на Гуляева и снова уставился перед собой. Лобастое крючконосое лицо уполномоченного ЧК было угрюмо.

— Иншаков прислал? — спросил он своим клекочущим голосом.

— Иншаков.

— Садись. — Бубнич подвинулся на скамье. — Видел убитых?

Гуляев кивнул.

— Что об этом думаешь?

— Похоже, взяли их всех вместе.

— Думаешь, ребята были в будке?

— Похоже на это.

— Сякинские хлопцы, конечно, подраспустились. И немудрено при таком командире, как Сякин. Все-таки бывший анархист. Но вояки они опытные, сплошь из госпиталей... Что-то не верится, чтобы они могли бросить посты и так запросто отправиться отдыхать.

— Тогда бы их не взяли, как кур. Шесть человек! Едва ли нападающих было больше. И ни выстрела, ни крика... По всему видно: работал батька Клещ. Но вот как он провел всю свою сволочь сквозь патрули, как разузнал, что где — вот вопрос...

— В городе, видимо, работают его осведомители, — сказал Гуляев. — И ограбление складов потребкооперации — тоже не просто грабеж. Опять все искусно, профессионально.

— Да, — ответил Бубнич, — Клещ — это сейчас главная забота. Мы тут кое-какие меры приняли... Но что делать с поджигателями? Обратились на маслозавод, к ребятам с мельницы, в ячейки, просили сообщить любые слухи, которые дойдут до них об этом факте. На счету каждый человек.

— Товарищ уполномоченный, — воспользовался поводом Гуляев и прямо взглянул в суженные жесткие глаза Бубнича, — людей так мало, а они за пустяк трибуналом расплачиваются.

— Ты это о чем? — сухо спросил Бубнич.

— Я про Саньку Клешкова. Сгорел там один амбар, а он его охранял... Ну вы же сами видели, какая обстановка была... Обыватель набежал... тут можно ведь не уследить...

— Отставить разговоры! — резко ответил Бубнич.

Гуляев опустил голову. Конечно, Санька был виноват. Но это ж Санька!

— Санька, товарищ Бубнич, — сказал он медленно, — никогда свою жизнь за революцию не щадил. Вы сами это знаете. Если мы таких парней шлепать будем, тогда уж не знаю...

— Ладно, — сказал Бубнич, внезапно и тепло улыбаясь, — товарища любишь — это правильно. Ты за Клешкова не беспокойся, все будет по справедливости. Задание сейчас тебе такое. Придумай что-нибудь сам, любым способом проникни к сякинцам, повертись там, — он встал и прошел к двери лабаза, — послушай, что они обо всем этом говорят. — Он выглянул в дверь и повернулся к Гуляеву: — А ну лезь в зерно. Затаись! Он не должен тебя видеть.

Гуляев, зачерпывая в краги зерно, проваливаясь по пояс, влез на самую вершину груды и лег там в тени. Ему был виден угол лабаза, где стоял стол Бубнича. Уполномоченный ЧК сидел за столом и что-то писал.

С грохотом отлетела дверь. Вошел и встал в проеме рослый человек в папахе. Он стоял спиной к свету, и Гуляев не видел его лица. Потом человек двинулся к Бубничу и в тусклом свете из окон стал виден весь: в офицерской бекеше, перекрещенной ремнями, в белой папахе, в красных галифе и сапогах бутылками. Шашка вилась и вызвякивала вокруг его ног, кобура маузера хлопала по бедру, зябкий осенний свет плавился на смуглом скуловатом лице.

— Ша, — сказал человек, останавливаясь перед Бубничем, — ша, комиссар! Увожу своих ребят резать бандитье в поле! Они мне втрое заплатят.

Бубнич с отсутствующим видом ждал, пока оборвется этот низковатый хриплый голос, потом взглянул в окошко.

— Садись, — сказал он, и Сякин, оглядевшись, сел прямо на зерно. Комэск красной и рабоче-крестьянской армии товарищ Сякин, — сказал Бубнич, — на что ты жалуешься?

Сякин вскочил и плетью, зажатой в руке, ударил себя по колену:

— А ты не знаешь, на что жалоблюсь? Шестерых ребят моих срубали, а ты спрашиваешь!

— Ты, Сякин, из Сибири?

— Оренбургский. Ты мне шнифты паром не забивай, комиссар. Говори: будет такой приказ идти на банду, иль мы сами махнем.

— Комэск товарищ Сякин, — сказал Бубнич, — ребят твоих срубали, потому что в твоем эскадроне нет никакой дисциплины, потому что ты с бойцами запанибрата и ищешь дешевого авторитета. Они ж не охрану несли, товарищ комэск, они ж пили в будке, их там и накрыли.

— Кто? — крикнул, ступив вперед, Сякин. — Покажи кто: по жилке раздерем!

— Это ты должен был знать кто, — встал Бубнич, — и учти, Сякин, момент тяжелый. В городе народ волнуется, потому что ты — понял: ты, и никто другой, — не уберег складов, где было все наше продовольствие. Мы еще продолжим этот разговор на исполкоме. И это будет разговор о революционной дисциплине.

— А! — махнул рукой Сякин, поворачиваясь к выходу. — Банду резать это и есть моя революционная дисциплина. Все!

Четко прозвенев шпорами, он вышел и грохнул дверью.

Гуляев спустился вниз.

— Вот какова обстановка, — сказал, поигрывая желваками, Бубнич, — вот наша опора. Эскадрон — единственная реальная военная сила в уезде, а Сякин — сам видишь!

— Его надо арестовать, а то он бузу разведет.

— Это для дураков, — ответил Бубнич. — С ним надо ладить. Этот оренбургский казачок, кстати, на фронте был что надо. Обратил внимание на его оружие? Почетное. Рубака классный. Нет, к Сякину нужен подход. И если мы найдем этот подход, из него можно воспитать хорошего командира.

Гуляев вышел. День хмуро занавешивался тучами. У магазина потребкооперации в каменной решимости стояла очередь. Из двери трижды высовывался человек:

— Граждане, на сегодня выдачи не будет! Слышали ж, граждане! Бандюки склады пожгли.

Очередь стояла угрюмо и бесповоротно. И только на вторичный его выкрик раздался дикий, озлобленный вопль:

— Пайка не будет — мы твой магазин разнесем, сука!

Настроение в городке было сумрачное. Гуляев прибавил шагу. На таком настроении легко играть батьке Клещу. Где-то рядом работают враги, упорные и умные. Все их действия имеют общую цель. Эх, будь рядом Санька, они бы вместе что-нибудь придумали. Бубнич отказался простить Саньку, но все-таки в том, как он ответил на просьбу Гуляева, было что-то успокоительное. Конечно, трибунал разберется.

Он постарался отвлечься.

Прежде всего надо переодеться. Его узкое серое пальто, краги — хотя и вытертые до рыжинки — все же сильно примелькались в городке. Он почти бегом пустился к Полуэктовым. Открыл своим ключом дверь веранды, одним махом взлетел по лестнице и остановился: дверь его комнаты была открыта. Он неслышно ступил туда, и легкая тень метнулась к окну. Он безотчетно выхватил из кармана наган, шепнул:

• Предыдущая
• 52/114
• Следующая