Тогда и теперь - Моэм Уильям Сомерсет - Страница 21

• Предыдущая
• 21/37
• Следующая

— Хорошо.

— Передай, что я подавлен, раздражен, убит горем. Я вернусь через полчаса.

Во дворце секретарь оставил Макиавелли в приемной, а сам прошел к герцогу доложить о прибытии флорентийского посла. Макиавелли ждал. Пять, десять, пятнадцать минут. Наконец секретарь вернулся и сообщил, что герцог просит извинить за задержку, но курьер привез письма от папы, и его светлость должен обсудить их с Агапито да Амалой и епископом Эльнским. Он обещал пригласить Макиавелли, как только освободится. И снова Макиавелли остался один. Его терпение жестоко испытывали. Он ерзал на стуле, вставал, снова садился. Он нервничал, горячился, кипел от ярости. Наконец в отчаянии выскочил из приемной и бросился на поиски секретаря, а найдя его, ледяным тоном спросил, не забыл ли герцог о существовании флорентийского посла.

— Если герцог не сможет принять меня, то я пойду домой. Я, кажется, заболеваю.

— Это нелепая случайность, — попытался успокоить его секретарь. — Его светлость не заставил бы вас ждать, если бы не безотлагательное дело. Я уверен, он хочет сообщить вам что-то жизненно важное для Синьории. Пожалуйста, наберитесь терпения.

С трудом подавляя раздражение, Макиавелли бросился в ближайшее кресло. Секретарь старался отвлечь флорентийца разговором, не обращая внимания на то, что собеседник его не слушает. Макиавелли испытывал огромное желание предложить ему заткнуться. Снова и снова он говорил себе: «Если б они пришли на минуту позже, то уже не застали бы меня». Наконец появился Агапито да Амала и сказал, что герцог ждет его. Макиавелли продержали в ожидании ровно час. Вспомнив Пьеро, дрожащего от холода во дворе Бартоломео, он саркастически улыбнулся. Мысль о том, что страдает не он один, приносила слишком малое утешение.

Герцог беседовал с епископом Эльнским. Поздоровавшись с Макиавелли, он сразу перешел к делу.

— Я всегда говорил с вами откровенно, секретарь, и хочу разъяснить вам мою позицию. Меня не устраивают бесконечные заверения Синьории в преданности и дружбе. Папа может умереть в любой момент, и я должен принять необходимые меры, чтобы сохранить свои владения. Король Франции — мой союзник, у меня есть армия, но этого недостаточно. Я хотел бы жить в мире с соседними государствами — Болоньей, Мантуей, Феррарой и Флоренцией.

Макиавелли решил, что сейчас не время повторять набившие оскомину слова о дружбе, и промолчал.

— Я заручился поддержкой герцога Феррарского, отдав ему в жены монну Лукрецию, мою любимую сестру, которая принесла ему огромное приданое. Союз с Мантуей также имеет прочную основу. Во-первых, мы намереваемся сделать кардиналом брата маркиза. И он заплатит за это сорок тысяч дукатов. Во-вторых, моя дочь со временем выйдет замуж за сына маркиза и получит в приданое те же сорок тысяч. Думаю, не надо доказывать вам, что эти соглашения выгодны обеим сторонам.

— Разумеется, ваша светлость, — улыбнулся Макиавелли. — А Болонья?

Правитель Болоньи Джованни Бентивольо присоединился к мятежным капитанам. И хотя его войска отошли от границ герцога, они могли в любой момент начать боевые действия. Эль Валентино злобно улыбнулся.

— Я не намерен нападать на Болонью. Но мне необходимы гарантии ее доброжелательности. Мне проще назвать мессера Джованни другом, чем захватить его государство, которое, возможно, я не смогу удержать, а это будет равнозначно поражению. Кроме того, герцог Феррарский не окажет мне поддержки, если я не заключу мир с Болоньей.

— Мессер Джованни подписал договор с мятежниками.

— Ваши сведения неверны, секретарь, — добродушно возразил герцог.

— Мессер Джованни придерживается мнения, что этот договор не отвечает его интересам. Он не согласен со многими положениями. Я беседовал с его братом, и мы быстро пришли к общему мнению. За мир с Болоньей братец получит кардинальскую шапку или, если откажется от духовного сана, руку моей кузины, сестры кардинала Борджа. Армия наших четырех государств, поддержанная королем Франции, станет непобедимой. И тогда ваши хозяева будут нуждаться во мне куда больше, чем я в них. Я не хочу сказать, что затаил на них зло, но обстоятельства меняются, и, если нас не свяжет договор, я буду считать себя вправе поступать так, как сочту нужным.

Макиавелли на мгновение задумался. Все замерли в ожидании.

— Что хочет от нас ваша светлость? — спросил, он как можно более безразлично. — Как я понимаю, вы уже пришли к соглашению с Вителлоццо и Орсини?

— Еще ничего не подписано. И лучше бы и не подписывать. Я не стремлюсь к ссоре с Орсини. Если папа умрет, я хочу, чтобы в Риме у меня остались друзья. Когда Паголо Орсини приезжал ко мне, он жаловался на поведение Рамиро де Лорки. Я обещал наказать его и сдержу слово. Вителлоццо — совсем другое дело. Эта змея сделала все, чтобы помешать мне наладить отношения с Орсини.

— Я бы попросил вашу светлость выразиться более определенно.

— Хорошо. Сообщите господам из Синьории, что король Франции, возможно, прикажет им вновь выплачивать мне жалованье, полагающееся по договору, без всякой причины расторгнутому Флоренцией. И будет лучше, если они сами, без принуждения, предложат мне вернуться к договору.

Макиавелли медлил с ответом. Ему нужно было сосредоточиться. Наконец он заговорил:

— Можно только восхищаться предусмотрительностью вашей светлости в выборе друзей. Но, касаясь вопроса о жалованье, мы не имеем права ставить вашу светлость на одну доску с наемными капитанами, которые могут продать разве только себя и несколько десятков солдат. Вся Италия считается с вашей светлостью. И нам представляется более целесообразным заключить с вами союз, а не платить вам деньги, как простому наемнику.

— я сочту за честь служить Флоренции, — вкрадчиво ответил герцог. — Послушайте, секретарь, мы можем найти взаимоприемлемое решение. Я — профессиональный солдат, связанный с вашим государством дружескими узами. Неужели вы думаете, я не послужу Синьории так же хорошо, как и любой другой?

— Осмелюсь заметить, что мы не может ставить под угрозу безопасность Флоренции, отдавая три четверти наших войск в распоряжение вашей светлости.

— То есть вы сомневаетесь в искренности моих намерений?

— Ничуть! — с притворным жаром воскликнул Макиавелли. — Но члены Синьории расчетливы и осторожны. Они не могут позволить себе принять решение, в котором им придется раскаиваться. Их самое большое желание — жить со всеми в мире.

— Вы слишком умны, секретарь, чтобы не знать: хочешь мира — готовься к войне.

— Я не сомневаюсь. Синьория поступит так, как сочтет необходимым.

— Например, пригласит на службу других капитанов? — резко спросил герцог.

Именно на такую реакцию и рассчитывал Макиавелли. После внезапных приступов ярости Эль Валентино обычно прогонял прочь объект своего гнева. А мыслями Макиавелли был уже далеко от дворца.

— У меня есть все основания полагать, что таковы намерения Синьории, — подлил он масла в огонь.

К его изумлению, герцог рассмеялся. Поднявшись с кресла, он встал спиной к огню и добродушно сказал:

— Неужели в такое неспокойное время можно сохранить нейтралитет? Я думал, они люди здравомыслящие. Когда два соседних государства начинают воевать друг с другом, одно, рассчитывающее на вашу помощь в силу сложившихся дружеских отношений, будет считать вас обязанным вступить в войну на его стороне. Отказом вы вызовете ненужные трения. Другое будет презирать вас за трусость и нерешительность. Бесполезный друг — для одной стороны, бессильный враг — для другой. Нейтральное государство в силу своей позиции может помогать либо одной стороне, либо другой. Но в конце концов ситуация складывается так, что оно вынуждено вступить в борьбу. Поверьте мне, гораздо разумнее сразу принять ту или иную сторону, иначе победитель не пощадит вас. И кто тогда придет вам на помощь? Победителю не нужны друзья, на которых он не может положиться. И побежденный отвернется от вас, потому что в свое время вы не спасли его от поражения.

• Предыдущая
• 21/37
• Следующая