Собака, которая не хотела быть просто собакой - Моуэт Фарли - Страница 23

• Предыдущая
• 23/39
• Следующая

В рабочем зале газеты репортеры отмечали каждое новое местонахождение на крупномасштабной карте реки, и кто-то высчитал с помощью логарифмической линейки, что если бы «Лысуха» смогла сохранить этот темп, то уже через шесть дней она завершила бы свое плавание до Галифакса.

К девяти часам того же вечера темнота облачной и безлунной ночи настолько скрыла реку, что можно было не ожидать новых донесений от бодрствовавших паромщиков. Однако мы предполагали, что в воскресенье утром наблюдатели снова нападут на след. На рассвете из Принс-Альберта даже выехала группа людей, чтобы посмотреть, как «Лысуха» пройдет место слияния двух притоков реки. Они проехались зря. Наводнение кончилось, река вернулась в свое обычное вялое состояние, но никакой «Лысухи» не появилось. В ту непроглядную ночь она бесследно исчезла.

Напряженно и томительно целое воскресенье мы ждали известий, но их не было. Наконец зять Эрона обратился за помощью в Королевскую Канадскую конную полицию, и этот знаменитый род войск приказал одному из патрульных самолетов произвести поиск. В то же самое воскресенье, до наступления темноты, самолет не обнаружил ничего, но на рассвете следующего дня он поднялся снова.

В одиннадцать часов утра в понедельник в Саскатуне приняли следующую радиограмму:

«Лысуха» находится в пяти милях северо-западнее Фентона и в двух милях от Ривербэнка. На суше, в центре обширного пастбища, густо окруженная коровами гольштинской породы. У команды, по-видимому, все в порядке. Один человек играет на банджо, другой загорает, а собака гоняется за коровами.

Это был замечательный доклад, отличающийся высокой степенью точности в сочетании с краткостью, чем справедливо славится вышеупомянутый род войск. Однако, как указал мой папа позднее, доклад не отразил всего положения вещей.

Матт, Эрон и папа провели всю субботнюю ночь под шатром из парусины. Они не вылезли даже после того, как дождь прекратился. Папа утверждал, что он поступил так только из желания умереть мужественно, а сохранить остатки мужества он мог, только не видя ужасного кипения вздувшейся реки. Эрон же сказал, что остался под брезентом, ибо обнаружил вторую бутылку рома. Матт, как всегда, смолчал.

Когда наступило воскресное утро, папа начал надеяться, что еще есть шанс уцелеть, и, отогнув край брезента, высунул нос, чтобы осмотреться. То, что он увидел, ошеломило его. «Лысухе», очевидно, удалось покрыть все расстояние до озера Виннипег менее чем за десять часов. Озадаченный мозг не смог найти другого объяснения беспредельному пространству коричневой воды, которая простиралась вокруг них и терялась далеко за горизонтом.

Только во второй половине дня, когда паводок пошел на убыль и по сторонам начали появляться макушки тополей, эта иллюзия частично рассеялась. Она рассеялась полностью к утру понедельника, когда путешественники проснулись на судне, возлежащем на большом зеленом лугу в окружении стада любопытных коров.

Теперь для команды «Лысухи» настали самые счастливые часы их путешествия. Воды не было ни в самой лодке, ни под ней. Не было даже ни песка, ни ила. Солнышко грело. Эрон нашел третью из пропавших бутылок, а папа приобрел по соседству у фермера свиной бок домашнего копчения и пять буханок душистого хлеба. Матт развлекался, гоняясь за коровами. Это было прекрасное местечко для того, чтобы заброшенные штормом мореплаватели могли стать на якорь.

Идиллия была нарушена появлением патрульного самолета и несколько часов спустя сведена на нет прибытием зятя Эрона, пассажиром на большом красном грузовике. Открыли экстренное совещание; плавание было объявлено законченным, и, невзирая на грубые протестующие выкрики Эрона, «Лысуха» позорно возвратилась в Саскатун на грузовике.

Оказавшись целым и невредимым в своем собственном доме, папа честно признался, что рад этому и что, по правде говоря, он даже не надеялся увидеть нас снова. Остальную часть лета он был верен «Концепции», и мы провели много счастливых уик-эндов на озере Лотус-Лейк, плавая под парусом между пляжем перед англиканской церковью и пивным баром Мил-фордс-Бир-Парлор.

Но к истории с «Лысухой» существует забавный постскриптум.

Осенью следующего года папа получил из Галифакса письмо. В конверте не было ничего, кроме любительского снимка забавного маленького судна (несомненно «Лысухи»), пришвартованного рядом со знаменитым люненбергским судном «Блюноуз». На обороте фотокарточки была загадочная надпись, неуклюже нацарапанная красными чернилами: «Отступник!»

Это было бы папе крайне неприятно, если б несколько раньше его друг, Дон Чисхолм, помощник управляющего одной из железных дорог в Саскатуне, не показал ему некую транспортную накладную, любопытнейший документ, касательно отправки одного вагона-платформы «с грузом, из Саскатуна в Галифакс». А название, которое дал вагону-платформе для этой перевозки какой-то железнодорожник-юморист, было крупно написано внизу накладной. Оно гласило: «Для перевозки лысух».

Моуэты были семейством неугомонных – папа-то уж точно был неугомонным. Мама мирно соглашалась остаться навсегда почти в любом месте, которое вскоре оказывалось для нас временным пристанищем; папу же всегда манили далекие горизонты.

В период жизни в Саскатуне мы совершали дальние поездки – от Черчилла на Гудзоновом заливе до Ванкувера на берегу Тихого океана. Это были нелегкие поездки для нашего семейства.

Библиотекарю, как правило, платят слишком мало. Однако уроки, которые я извлек из злоключений тех путешествий, сослужили мне хорошую службу в моих собственных странствиях, – ведь писателей тоже оплачивают не слишком щедро.

Перелистывая наши путевые дневники, я каждый раз поражаюсь, какое большое место занимает в них Матт, – например, во время поездки на Тихий океан. Возвращаясь к ней теперь, я могу припомнить ряд маленьких историй, если хотите, зарисовок, в каждой из них в центре внимания оказывался всегда Матт, а остальное – нечто бесформенное и расплывчатое.

Мы начали это путешествие июньским днем 1934 года, после того как я написал в школе свое последнее экзаменационное сочинение. У меня все еще хранится снимок, сделанный в тот момент, когда мы двинулись по Ривер-Роуд, и, когда я гляжу на этот снимок, меня всегда потрясает, как мы нагрузили нашего Эрдли. Ни одна из ваших нынешних кичливых красавиц из хрома и стекла не проехала бы с таким грузом и одной мили. Наш Эрдли был способен на эти подвиги только потому, что он был итогом пяти тысяч лет стремления человека создать совершенный экипаж. Нет никакого сомнения, что модель «А» стоит на вершине эволюции колеса. И мне очень горько – возможно, как и всем людям на свете, – что за этим величественным апогеем последовало быстрое и ужасающее вырождение автомобильной породы – превращение автомобилей в механические кошмары расслабленного человеческого мозга, которые в наши дни нещадно давят людей на всех шоссейных дорогах мира.

Размеры груза, который Эрдли нес на своих плечах, когда он бодро тронулся в путь, чтобы доставить нас через далекие горы к морю, просто не укладываются в сознании. К запасному колесу была привязана большая палатка-зонт. Высоко над нами на хлипких опорах лежала «Концепция». К передним крыльям были приторочены три деревянные раскладушки. На правой подножке (бесценном изобретении, уже давно принесенном в жертву чрезмерной полноте современного автомобиля) стояли два деревянных ящика с книгами – большая часть их была о море. На другой подножке находились два дорожных чемодана, канистра с пятью галлонами бензина и второе запасное колесо. Кроме того, погружены были еще мачты, паруса и шверцы для каноэ; папины дождевик и зюйдвестка, секстант, судовой компас с нактоузом[30] мамины хозяйственные принадлежности, включая кастрюли и сковородки, и огромный джутовый мешок с лоскутками материи для изготовления плетеных ковриков, и, не в последнюю очередь, брезентовый мешок, содержащий мои силки для гоферов, ружье двадцать второго калибра и другие не менее необходимые вещи.

• Предыдущая
• 23/39
• Следующая