Подиум - Моспан Татьяна Викторовна - Страница 50

• Предыдущая
• 50/68
• Следующая

Элла Борисовна, снова уселась в рабочее кресло и принялась листать подготовленные к публикации статьи. Неприятный разговор с Идой выбил ее из колеи, но, как деловой человек, надолго предаваться эмоциям она не могла: некоторые материалы обязательно требовалось просмотреть сегодня.

Снова зазвонил телефон… Садчикова, что ли, вернулась?

Но это была не Ида. Звонила Нина Ивановна Пономарева:

– Эллочка, у нас чепэ. Помнишь нашу замечательную коллекцию трикотажа?

– Конечно, – отозвалась редакторша.

– Трикотажница Галина Панина подала на меня в суд. Утверждает, что коллекция принадлежит ей.

– Откуда ты об этом узнала?

– Есть верные люди. Секретарша суда позвонила. Приезжай, надо поговорить.

Элла Борисовна в задумчивости стояла в коридоре: "Что за денек сегодня?! У всех неприятности, всем помоги… Самой бы кто помог! И лучше всего – деньгами".

Когда Роман Баскаков решил наконец проблему с девчонкой Линя, Томаз впал в глубокую депрессию.

Стоило Гелашвили закрыть глаза, как он видел виллу в Никульском. С тоской вспоминал Томаз то время: жил – не тужил, пока не нагрянули эти…

Мясорубка в Никульском, когда он словил пулю, снилась парню почти каждую ночь. Томаз орал во сне от страха и вскакивал с постели. Ему все казалось, что кто-то целится прямо в него, он слышал свист пуль…

– Летают, как воробьи по помойкам, – бормотал он, корчась от страха.

После того как убрали Богданову, на которую указал бандитам именно он, Гелашвили, его отпустили на все четыре стороны.

– Пикнешь слово – прибью! – пообещал напоследок главный телохранитель Баскакова – Назаров.

Томаз не сомневался, что тот сдержит свое слово.

Бандиты укатили, а он остался – без денег и без крыши над головой в чужом городе. Куда податься? Забытый всеми грузин мерз на скамейке в парке и тосковал. Выход нашелся неожиданно…

"Поеду-ка я в больницу: может, Галочка там сегодня дежурит?" Мысль-то была хорошая, но денег не хватало даже на то, чтобы заплатить за проезд в автобусе… Пока Гелашвили жил у Линя, деньги ему не требовались.

Томаз кое-как добрался до больницы, и ему повезло: в тот вечер Галочка действительно дежурила.

– Господи! – Она всплеснула руками, когда увидела трясущегося от холода Гелашвили.

…Он жил у Галочки уже третью неделю. Одинокая, не избалованная мужским вниманием медсестра приютила его у себя. Она влюбилась в этого ласкового парня. Когда возникла проблема наркотиков, Галина, конечно, испугалась, понимая, что добром это все не кончится, но Томаза не прогнала. Тридцатипятилетняя женщина до встречи с молодым грузином никому не была нужна – почему же сейчас она должна отказываться от своего счастья? Надо помочь ему вылечиться, стать человеком. А пока… И все-таки каждый раз, когда Галина приносила из больницы лекарства, содержащие наркотики, она мучилась угрызениями совести и по-настоящему страдала.

Томаз Гелашвили следил за прессой. Из газет он узнал, что в смерти Николая Линькова обвинили его любовницу, Наталью Богданову. А убийство самой манекенщицы списали как самоубийство…

– И хорошо, – шептал Томаз вслух бессонными ночами, когда Галина находилась на дежурстве. – Какая теперь разница?

Однажды, выйдя из дома, чтобы купить сигарет, он увидел в витрине газетного киоска последний номер журнала "Магия моды" – и обалдел. Прямо на него смотрела убитая Наталья… С тех пор Гелашвили потерял покой. Мертвая Богданова снилась ему каждую ночь. Когда Галина оставалась дома, было легче. Будучи же один, он с трудом дожидался рассвета. Галина, замечая, в каком подавленном состоянии пребывает Томаз, плакала от жалости к нему.

– Тебе надо обязательно показаться врачу! – твердила медсестра.

Но он и слышать об этом не хотел: боялся, что врач узнает правду обо всем. Томаз вообще плохо контролировал свои действия – опасался всего и жил как загнанная в угол крыса.

– Никому теперь не поможешь… – по ночам в неглубоком забытьи шептал он.

Однажды это услышала Галина.

– Томазик, миленький! – зарыдала она. – За кого ты все переживаешь? Тебе себя спасать надо, слышишь, себя! Нельзя так больше жить: ты превратишься в законченного наркомана. Расскажи мне, почему так мучаешься? Ведь не чужая же я тебе, в конце-то концов!

После этого случая Гелашвили стал бояться еще и того, что ненароком проболтается Галине. То есть он теперь боялся даже самого себя.

Катя Царева возвращалась домой после очередного рабочего дня, до отказа заполненного бестолковой суетой.

– Нинок теперь в поисках клиентов все закоулки обшарит, – безразличным тоном бросила ей Тамара, когда они оказались рядом в примерочной. – Все Подмосковье перетряхнет…

И действительно, Нина Ивановна развила кипучую деятельность.

К вечеру Катя буквально падала от усталости – она не привыкла к такому режиму. Постоянно приходилось бывать на людях, а это очень утомляло.

Она зашла в магазин. Надо было позаботиться о еде. К матери Катя не заглядывала уже несколько дней, а есть замороженные неопознанные овощи надоело.

"Есть же на свете любители подобной дряни!" – Ее передернуло при воспоминании о своем последнем ужине.

Выйдя из магазина, представила себе ломтики болгарского перца, залитые яйцом, и облизнулась… Можно туда еще купленной колбаски добавить. А ведь раньше терпеть не могла никаких яичниц. Один желток, вспомнила она слова соседки, тети Нины, это дневная норма холестерина. Катя отмахнулась: рано в восемнадцать лет о холестерине думать!

Проблемы веса для нее тоже не существовало: пробегаешь весь день голодная – древесные опилки деликатесом покажутся. Только сейчас на собственной шкуре почувствовала Катя справедливость пословицы: "Голод – не тетка". Раньше худо-бедно, но в определенное время существовал обеденный перерыв, а теперь, при ненормированном рабочем дне и отвратительной организации, поесть удавалось порой только к вечеру. Хватание кусков не доставляло никакого удовольствия, просто не привыкла еще она к такой жизни…

Отойдя несколько шагов от магазина, Царева вдруг увидела бездомную собачонку – и резко остановилась.

– Голодная небось?.. – Катя заглянула ей в глаза. Когда испытываешь голод сама, кажется, что и все вокруг хотят есть.

Невзрачная всклокоченная псина, почувствовав внимание к себе, приветливо завиляла хвостом.

– И вид у тебя неблагополучный.

Она вытащила обрезок колбасы и кинула собаке. Животное, понюхав кусок, есть его не стало, а с недоумением уставилось на девушку.

– Ты чего? – удивилась Катя.

– Как же, будет она это есть! – Проходившая мимо тетка нехорошо рассмеялась. – Ты посмотри, где эта собака сидит, – нравоучительно сказала она Кате.

– Где?

– Возле ГАИ – вот где.

Царева подняла голову… Действительно, рядом находился районный отдел автоинспекции.

– Она только сервелат жрет или ветчину, – злорадно продолжала женщина. – Вместе с ментами небось столуется. А ты ей колбасу суешь, да еще без жира…

Женщина, продолжая бурчать что-то себе под нос, удалилась.

Катя, не предлагая больше колбасы разборчивой собачонке, пошла домой… "Вот тебе и «неблагополучный» вид! – иронизировала она по пути над собой. – Это у тебя самой, милая, все неблагополучно".

Она вспомнила сегодняшний внимательный взгляд Нины Ивановны. Зинка Кудрявцева, конечно же, ей все доложила. Катя молчала. Молчала и Пономарева. Бориса Саватеева Катя с тех пор больше не видела – исчез куда-то, мерзавец, раны зализывает. Все-таки здорово она ему врезала! Хоть бы его вообще всю жизнь не видеть…

По Дому моды «Подмосковье» никаких слухов в связи с этим не ходило, и это было хорошо. Девушка надеялась, что Мария Алексеевна переговорила с Пономаревой и рассказала ей все как есть. А коллеги по цеху вели себя как обычно: Наденька капризничала, Тамара высокомерно держалась в стороне и ни во что не вмешивалась.

• Предыдущая
• 50/68
• Следующая