Зияющие высоты - Зиновьев Александр Александрович - Страница 50
- Предыдущая
- 50/190
- Следующая
Странное все-таки содружество, говорил потом Мазила Болтуну. Ну что он имеет от этого? Он же влачит жалкое существование! Смотря на чей взгляд, сказал Болтун. У него не было ибанской прописки. Претендент помог ему получить ее. И квартиру получить. Квартиру он оставил бывшей жене. И за заслуги (за какие?) получил затем хорошую комнату на одного в хорошей квартире. Ты представляешь, что это означает в наших условиях? Клеветник чуть не двадцать лет снимал углы и комнатушки за бешеные деньги. Теперь Мыслитель обижен, ибо другие имеют квартиры. А почему бы ему не вступить в кооператив? Что ты, ему положено бесплатно! Помяни мое слово, ему скоро дадут квартиру. Потом, он председательствует чуть ли на половине заседаний редколлегии. Он сидит во Главе стола. Он ведет заседания. Делает умные замечания. За ним последнее слово. Для тщеславного человека это не так уж мало. А возможность регулярно печатать свою галиматью! А ссылки на его вшивые работы, которых в иной ситуации никогда не было бы! А поездки в заграничные командировки! Да за одно выступление по телевидению, которое недавно состоялось, можно полжизни отдать. Нет, дорогой Мазила, он имеет от своего содружества с Претендентом много. Очень много. И он панически боится все это потерять. Он достаточно умен, чтобы понять, что его выше не пустят. И потому он стремится урвать незаметно. И сохранить при этом видимость порядочности. Претендент тоже кое-что от него имеет, вернее - думает, что имеет. Претендент - кретин, он настолько привык всех считать кретинами, что вообразил, будто Мыслитель незаменим в качестве камуфляжа. А на самом деле теперь таких пруд пруди. Как только Претендент это поймет, он его вытурит. Тем более он уже начинает его слегка компрометировать в глазах начальства. Теоретик где-то говорил между прочим, что Претендент - человек подходящий, а вот окружение его, в особенности Мыслитель, весьма и весьма сомнительное.
ИЗ КНИГИ КЛЕВЕТНИКА
Одной из самых любопытнейших черт пропаганды научных достижений и методологии науки является стремление придать конкретным научным открытиям не только вид переворота в понимании той или иной области действительности, но и вид сенсационного переворота в логических основаниях науки вообще. Иногда это делают прямо, заявляя о непригодности "старых" правил логики в каких-то новых областях науки. В частности, чуть ли не предрассудком в некоторых кругах стало мнение, будто для микромира нужна совсем иная логика, чем для макромира. Иногда это делают косвенно, подвергая критике некий косный и отсталый здравый смысл простых смертных, не причастных к великим тайнам современной науки. А вообще все это, как правило, суть спекуляция на том, что язык, на котором рассуждают об открытиях науки, плохо разработан именно с логической точки зрения. Главным образом это связано с современной физикой. Здесь сложилась гигантская литература с довольно ясной ориентацией. Выполняя в свое время благородную роль защиты и пропаганды новых идей физики, она вместе с тем преследовала свои эгоистические цели, сказавшиеся на ее интеллектуальном облике в особенности после того, как упомянутые идеи физики перестали нуждаться в защите и приобрели поистине чаплинскую известность. Стремление во что бы то ни стало поразить читателя, заставить поверить в то, что объекты микромира, пространство и время и т.д. обладают непостижимыми для здравого смысла свойствами, стало условием ее существования и лейтмотивом. Пространству, например, приписывается способность сжиматься и растягиваться, искривляться и выпрямляться и т.д., а времени приписывается способность двигаться (течь, идти), способность двигаться медленнее и быстрее, вперед и назад и т.п. При этом умалчивают о том, что упомянутые свойства вещей являются обычными именно с точки зрения здравого смысла. И если последний протестует против того, чтобы приписывать их пространству и времени, то вовсе не потому, что он необразован и консервативен, а потому, что даже на самом примитивном уровне здравого смысла ясно, что пространство и время заключают в себе что-то такое, что мешает рассматривать их как эмпирические вещи, которые можно пощупать, сжать, растянуть, сломать и т.п., и это "что-то" суть неявные соглашения о смысле употребляемых языковых выражений и правила логики, усваиваемые в какой-то мере в языковой практике. Все трюки с понятиями пространства и времени, которыми в течение многих лет потрясают воображение читателей, основываются на неясности и неопределенности привычных выражений, а также на их неявном переосмысливании. Эти трюки суть трюки языка, на котором говорят о пространстве и времени. Наука, язык которой отвечает нормам логики, не может вступить в конфликт со здравым смыслом, если последний есть некоторая совокупность истинных утверждений непосредственного опыта плюс некоторые правила логики, так или иначе усвоенные людьми. Словесные манипуляции с "новейшими достижениями науки" и полнейшее пренебрежение к логическим основаниям терминологии, возводимое в ранг все более глубокого проникновения в сущность микромира, пространства и времени и т.д., - такова другая сторона реализации благих намерений рассматриваемой литературы. Такой тип методологической литературы рождается в изобилии и в других специальных областях науки. А это и есть идеология.
Такого рода спекуляции за счет плохой логической обработки языка и языковые трюки не случайны. Открытиями в конкретных областях науки теперь никого не удивишь. К ним привыкли. А к "переворотам" в науке, вступающим в конфликт с логикой, привыкнуть нельзя, факт, который невозможен логически, но о котором авторитетные жрецы Науки говорят, что он происходит согласно последним достижениям науки, есть чудо в духе высокоразвитой культуры двадцатого века. Трудно, конечно, поверить в то, что пятью хлебами можно накормить несколько тысяч людей. Но чтобы поверить в то, что осуществимо невозможное, повторимо неповторимое, обратимо необратимое и т.д., - для этого надо долго и упорно учиться. Да и сами по себе научные открытия удивительны лишь для самих специалистов, не понимающих в большинстве случаев их смысла. Мир сам по себе сер и прост. Сложность мира есть лишь нагромождение и путаница из простого. Мир не содержит в себе мистической тайны. Последняя должна быть привнесена в него извне.
НАДГРОБИЕ
В завещании Хряк просил, чтобы надгробие ему сделал Мазила. Все думали, что Мазила откажется. Все считали, что Мазила должен отказаться. Клеветник, который был на похоронах и положил на могилу цветы (не на самую могилу, к которой невозможно было пробиться из-за сотрудников, а символически, не очень далеко от нее), сказал Мазиле, что он обязан сделать надгробие. Мазила сказал, что он уже принял на этот счет определенное решение. Мое согласие может принести мне вред и потому я не могу отказаться. А во-вторых, путь это будет месть искусства политике.
Желание Хряка, чтобы надгробие делал Мазила, сказал Болтун, есть событие историческое. Пройдут века. Люди забудут о перелетах и гидространциях. А в истории нашего времени этот факт будет фигурировать наряду с революциями и войнами. Но поставить надгробие не дадут. Почему, спросил Мазила. Потому, во-первых, что Хряк в соединении с Мазилой - это вдвойне Хряк, а Мазила в соединении с Хряком - это вдвойне Мазила. Великий политический казус в сочетании с великим казусом в искусстве даст самую значительную и постоянно действующую достопримечательность в Ибанске.
Неврастеник предложил Мазиле такой проект надгробия. Гранитный постамент. На нем высечены початок кукурузы и слова "Нонишное пакаление, тваю мать, будить жить при полном изме", а наверху - рука, показывающая кукиш, причем вместо большого пальца - мужской член. Мазила сказал, что проект хорош. Тут возможны варианты. В частности, можно дать на постаменте огромный розовый зад с ушами и в шапке "пирожок". Но он исходит из несколько иной установки. Художник не может быть злее политика.
- Предыдущая
- 50/190
- Следующая
