Постмодернизм - Грицанов Александр А. - Страница 48
- Предыдущая
- 48/367
- Следующая
ВОЛЯ К ИСТИНЕ
ВОЛЯ К ИСТИНЕ - понятийная структура постмодернистской философии, обозначающая один из социокультурных инструментов организации (ограничения) дискурса, позволяющих говорить о том или ином конкретном (конкретно-историческом) порядке дискурса - в отличие от имманентно плюральной дискурсивности как таковой (см. Дискурс, Дискурсивность). В ряду иных механизмов конституирования порядка дискурса (см. Порядок дискурса) В.кИ. может быть специфицирована по отношению к другим подобным механизмам (см. Комментарий, Дисциплина) по тому параметру, что регламентирует дискурс по критерию характера его процессуальности (как, например, "дисциплина" - по критерию предметности, "комментарий" - по инструментальному критерию и т.д.). Понятие "В.кИ." конституировано Фуко (вслед за ницшеанской "волей к власти" - см. Воля к власти) в контексте анализа социокультурных механизмов контролирования и ограничения дискурсивных практик [см. "Порядок дискурса" (Фуко)] и выступает парной по отношению к понятийной структуре "забота об истине" (см. Забота об истине). Последняя характеризует дискурсивность как таковую, обозначая в понятийной системе постмодернизма своего рода истинностную интенциональность дискурсивности, проявляющуюся в спонтанной креативности, перманентной готовности к продуцированию истины, что, разумеется, предполагает осмысление истины в качестве плюральной (см. Игры истины). В отличие от этого, В.кИ. однозначно ориентирована на продуцирование истины одного определенного типа, а именно того, который санкционирован данной культурой (см. Легитимация, Истина), - ее процессуальность разворачивается как линейный вектор именно к этой истине. В этом отношении В.кИ. трактуется постмодернизмом как своего рода интерпретационное насилие над предметностью: по оценке Фуко, "воля к истине… имеет тенденцию оказывать на другие дискурсы своего рода давление и что-то вроде принудительного действия". В сфере философской рефлексии над собственными парадигмальными основаниями эта процедура осмысливается в качестве экспликации наличного ноуменального смысла как отдельных феноменов, так и бытия в целом (см. Логос), что, по Фуко, исключает парадигмальный плюрализм истины как таковой. Таким образом, с точки зрения постмодернизма, В.кИ. непосредственно сопряжена с такими глубинными характеристиками культуры западного типа, как логоцентризм и метафизика (см. Логоцентризм, Метафизика), и в этом отношении может быть рассмотрена в качестве феномена, природа которого, в сущности, принципиально линейна: процессуальность ее имеет место тогда, "когда можно не делать ничего другого, как только разворачивать то, что имеешь в голове" (Фуко). В этом контексте Фуко определяет В.кИ. в качестве "удивительной машины, предназначенной для того, чтобы исключать", - исключать все возможные версии истины, помимо той, которая может быть конституирована в контексте доминирующих в данной культурной среде метанарраций (см. Метанаррация), вписана в сложившуюся в рамках соответствующей дисциплины картину мира, адаптирована к принятой системе аксиологических шкал и т.п. Поставив себя на службу истине в одном, избранном, ее варианте, В.кИ. под маской этого служения фактически пресекает разворачивание плюрализма истин (см. Игры истины, Забота об истине), что условно можно обозначить как верность истине - в ущерб Истине с большой буквы. По оценке Фуко, именно такая, заданная исходными правилами познавательного канона "истина берется оправдать запрет" собственного развития; именно такая истина, возомнившая себя окончательной, готова выступить критерием любой адекватности (и в силу этого, например, даже "определить безумие" - см. Безумие). Аналогично, по Фуко, "нет ничего более непрочного, чем политический режим, безразличный к истине; но нет ничего более опасного, чем политическая система, которая претендует на то, чтобы предписывать истину" (ср. с опасностью феноменов "ценностно-рационального поведения" у М.Вебера и "пассионарного поведения" у Л.Гумилева). Линейность В.кИ. не остается безразличной и для разворачивания философской традиции, во многом деформируя и сужая последнюю: именно в силу своей принципиальной линейности, однозначности и узости видения истины как таковой подлинная сущность В.кИ. как орудия нормирования и ограничения процессуальности дискурса по производству истины, по оценке Фуко, остается не проясненной в рамках классической философии. За пределами рефлексии классической философии над своими когнитивно-методологическими основаниями остается обрисованная интенция В.кИ. на пресечение альтернативных интерпретаций исследуемой предметности. Однако если на протяжении многовекового развития культуры западного типа линейность культивируемых дискурсивных практик не была критически осмыслена (под маской служения истине об этих практиках "говорили менее всего", ибо по отношению к В.кИ. "истина, которую она волит, не может эту волю не заслонять"), то применительно к неклассической культуре ее уже "все труднее обойти вниманием" (Фуко). И хотя современная культура (в исторической развертке от Ницше до А.Арто и Батая) делает этот феномен непосредственным предметом своего рассмотрения, тем не менее, по оценке Фуко, мы по-прежнему практически "ничего не знаем о воле к истине". В рамках парадигмы постметафизического мышления (см. Постметафизическое мышление) философия постмодернизма подвергает феномен В.кИ. рефлексивному анализу, который в данном контексте не может не выступить одновременно критикой - тем более сокрушительной, что в рамках классической философской традиции статус В.кИ. как когнитивного феномена оказывается практически изоморфным статусу мифологии в культуре традиционной: она самодостаточна в своем функционировании - до тех пор, пока не поставлена под сомнение. Анализируя конкретно-исторические версии В.кИ., Фуко показал, что уже в рамках античной культуры имманентная нелинейность дискурса, характерная для него процессуальная "забота об истине" сталкивается "с волей к правилу, с волей к форме, с поиском строгости". Наиболее значимым для Фуко в этом контексте выступает вопрос: "Как эта воля образовалась? Является ли эта воля к строгости лишь выражением некоторого фундаментального запрета? Или, напротив, она сама была матрицей, их которой затем выводились некоторые общие формы запретов /см. Диспозитив семиотический - М.М./. Аналитика механизмов и условий протекания указанных культурных процедур составляет предмет интереса Фуко в позднем периоде его творчества [см. "История сексуальности" (Фуко), "Порядок дискурса" (Фуко), "История безумия в классическую эпоху" (Фуко)].
ВОСКРЕШЕНИЕ СУБЪЕКТА
"ВОСКРЕШЕНИЕ СУБЪЕКТА" - стратегическая ориентация позднего (современного) постмодернизма (см. After-postmodernism), фундированная отказом от радикализма в реализации установки на "смерть субъекта", сформулированной в рамках постмодернистской классики. Программа "B.C." ставит своей целью "выявление субъекта" в контексте вербальных практик, задавая философским аналитикам постмодернизма акцент на реконструкцию субъективности как вторичной по отношению к дискурсивной среде (поздние Фуко и Деррида, П.Смит, Дж.Уард, М.Готдинер и др.). Деррида, например, предлагает "пересмотреть проблему эффекта субъективности, как он /субъект - M.M.I производится структурой текста". Аналогично Фуко в Послесловии к работе Х.Л.Дрейфуса и П.Рабинова, посвященной исследованию его творчества (один из последних его текстов), фиксирует в качестве семантико-аксиологического фокуса своего исследовательского интереса выявление тех механизмов, посредством которых человек - в контексте различных дискурсивных практик - "сам превращает себя в субъекта". В течение последних пяти лет в центре внимания постмодернистской философии находится анализ феномена, который был обозначен Дж.Уардом как "кризис идентификации": Уард констатирует применительно к современной культуре кризис судьбы как психологического феномена, основанного на целостном восприятии субъектом своей жизни как идентичной самой себе, онтологически конституированной биографии. Если для культуры классики индивидуальная судьба представляла собой, по оценке А.П.Чехова, "сюжет для небольшого рассказа" (при всей своей непритязательности вполне определенный и неповторимый - как в событийном, так и в аксиологическом плане), то для постмодерна - это поле плюрального варьирования релятивных версий нарративной биографии, - в диапазоне от текста Р.Музиля "О книгах Роберта Музиля" до работы Р.Барта "Ролан Барт о Ролане Барте". В контексте "заката метанарраций" дискурс легитимации как единственно возможный теряет свой смысл и по отношению к индивидуальной жизни. - Признавая нарративный (см. Нарратив) характер типового для культуры постмодерна способа самоидентификации личности, современные представители мета-теоретиков постмодернизма (Х.Уайт, К.Меррей, М.Саруп и др.) констатируют - с опорой на серьезные клинические исследования, - что конструирование своей "истории" (истории своей жизни) как рассказа ставит под вопрос безусловность аутоидентификации, которая ранее воспринималась как данное. В контексте культуры постмодерна (по мысли Й.Брокмейера, Р.Харре): (1) феномену автобиографии задается нарративный характер, в силу чего "любая история жизни обычно охватывает несколько историй"; (2) в силу семиотической артикулированности пространства личностного бытия (см. Постмодернистская чувствительность) "рассказы о жизни" ("автобиографии") реально "изменяют сам ход жизни". Не только индивидуальная биография превращается из "судьбы" в относительный и вариативный "рассказ", но, как было показано Р.Бартом во "Фрагментах любовного дискурса", даже максимально значимый с точки зрения идентификации личности элемент этой биографии - история любви - также относится к феноменам нарративного ряда: в конечном итоге, "любовь есть рассказ… Это моя собственная легенда, моя маленькая "священная история", которую я сам для себя декламирую, и эта декламация (замороженная, забальзамированная, оторванная от моего опыта) и есть любовный дискурс". Собственно, влюбленный и определяется Р.Бартом в этом контексте как тот, кто ориентирован на использование в своих дискурсивных практиках определенных вербальных клише (содержание всей книги, посвященной аналитике последних, и разворачивается после оборванной двоеточием финальной фразы Введения - "So, it is a lover who speaks and who says:"). - В конечном итоге "history of love" - превращается в организованную по правилам языкового, дискурсивного и нарративного порядков, а потому релятивную "story of love" и, наконец, просто в "love story". Важнейшим принципом организации нарративно версифицированной биографии оказывается античный принцип исономии (не более так, чем иначе): ни одна из повествовательных версий истории жизни не является более предпочтительной, нежели любая другая, оценочные аспекты биографии не имеют онтологически-событийного обеспечения и потому, в сущности, весьма произвольны. Констатируя кризис идентификации как феномен, универсально характеризующий психологическую сферу эпохи постмодерна, философия моделирует два возможных вектора его преодоления. Первый может быть обозначен как стратегия программного неоклассицизма, второй - как коммуникационная стратегия современного постмодернизма (философия Другого). В этом контексте важнейшим моментом анализа "кризиса идентификации" выступает постулирование его связи с кризисом объективности ("кризисом значений"): как полагает Уард, именно эта причина, в первую очередь, порождает проблематичность для субъекта самоидентификации как таковой в условиях, когда "зеркало мира", в котором он видел себя, "разбито в осколки". В связи с этим М.Готдинер говорит о желательности и даже необходимости формирования своего рода "культурного классицизма", предполагающего "возврат" утраченных культурой постмодерна "значений". Социальная педагогика, например, оценивая ситуацию кризиса идентификации, сложившуюся в "постмодернистском пространстве", не только констатирует "нарративную этиологию" этого кризиса, но и постулирует необходимость специального целенаправленного формирования воспитательной установки на "контрнарративные импрингины". Исходное значение понятия "импрингин" (восприятие детенышем увиденного в первый после рождения момент существа в качестве родителя, за которым он безусловно следует и чей поведенческий образец нерефлективно воспроизводит) переосмыслено современной социальной педагогикой в расширительном плане, предполагающем онтологическую фундированность (гарантированность вненарративным референтом) любого впечатления, так или иначе влияющего на поведенческую стратегию личности. Второй стратегией преодоления кризиса идентификации становится в современном постмодернизме стратегия коммуникативная: расщепленное Я может обрести свое единство лишь в контексте субъект-субъектных отношений - посредством Другого (см. Другой). - В своем единстве данные векторы разворачивания проблемных полей постмодернизма задают оформление нового этапа эволюции постмодернистской философии (см. After-postmodernism, Эффект-субъект).
- Предыдущая
- 48/367
- Следующая