Хрустальный грот (сборник) - Стюарт Мэри - Страница 83

Новости мы узнали в Каэрлеоне. Пасценций высадился на севере со своими германскими и саксонскими союзниками. Король отправился к Карлайлу и разбил его там. Но потом, благополучно вернувшись в Винчестер, внезапно заболел. Об этом расходились самые разные слухи. Кто говорил, что один из людей Пасценция переодетым пробрался в Винчестер, когда Амброзий был болен, и дал ему яду вместо лекарства. Кто говорил, что это был человек Эозы. Но все сходились на том, что король в Винчестере и очень болен.

В ту ночь снова взошла звезда-король. Люди говорили, что она была похожа на Огненного Дракона и вела за собой сонм мелких звезд, похожий на шлейф дыма. Но мне не нужно было знамений — я и так знал это с той ночи на вершине Килларе, когда дал клятву привезти из Ирландии этот камень и возложить его на могилу Амброзия.

Вот так мы вернули в Эймсбери этот камень, и я восстановил упавшие камни Хоровода Великанов, чтобы они стали памятником ему. А в следующем году, на Пасху, в Лондоне был коронован Утер Пендрагон.

Люди потом говорили, что большая звезда-дракон, вспыхнувшая перед кончиной Амброзия и в честь которой Утер при вступлении на трон взял себе имя Пендрагон, предвещала грядущие дурные времена. И поначалу в самом деле казалось, что все было против Утера. Как будто закат звезды Амброзия был сигналом, по которому его старые враги вновь подняли голову и собрались в темноте у границ земли, чтобы погубить его наследника. Окта, сын Хенгиста, и родич его Эоза сочли, что смерть Амброзия освободила их от данной ими клятвы оставаться к северу от его границ, и принялись собирать силы. Как только об этом стало известно, к ним хлынули все недовольные. Из Германии прибыли новые воины, жадные до земель и добычи. Остатки саксов Пасценция объединились с беглыми ирландцами Гилломана и со всеми бриттами, которые считали себя несправедливо обойденными новым королем. Через несколько недель после смерти Амброзия Окта с большим войском явился на север, как волк в овечье стадо, и успел разорить все города и крепости, лежавшие меж Адриановым валом и Йорком, прежде чем новый король настиг его. Придя к Йорку, городу, укрепленному Амброзием, он нашел заново отстроенные стены, запертые ворота и людей, готовых защищать свой город. Он собрал все осадные машины, какие у него были, и начал осаду.

Он, должно быть, знал, что Утер настигнет его, но войско его было так велико, что он не боялся бриттов. Потом говорили, что у него тридцать тысяч человек. Как бы то ни было, когда Утер пришел к осажденному городу со всеми, кого сумел собрать, саксов оказалось вдвое больше, чем бриттов. Сражение было кровавое, и окончилось оно страшным поражением. Я и сам думаю, что кончина Амброзия явилась большим ударом для королевства; Утер был прославленным воином, но не слишком опытным стратегом. И до того все знали, что ему недостает спокойствия и рассудительности его брата и умения оценивать реальное соотношение сил. Правда, недостаток мудрости он восполнял отвагой, но даже она оказалась бессильна в тот день под Йорком перед численным превосходством саксов. Бритты дрогнули и побежали. Спасло их лишь наступление ночи — в это время года темнеет рано. Утеру вместе с Горлойсом Корнуэльским удалось собрать остатки своего войска близ вершины небольшого холма, именуемого Дамен. Холм был крутой и мог предоставить некоторое укрытие — на нем множество утесов и пещер и склоны его поросли густым орешником, но это было лишь временное убежище, а торжествующие саксы окружили подножие холма, ожидая наступления утра. Положение бриттов было отчаянным, и требовались отчаянные меры. Пока солдаты отсыпались, насколько было возможно, угрюмый Утер расположился в пещере, созвал своих усталых командиров на совет, и они вместе разработали план, как перехитрить огромное войско, подстерегавшее их у подножия холма. Поначалу никому не приходило в голову ничего разумного, кроме того, что надо бежать, но кто-то — я потом слышал, что это был Горлойс, — указал, что дальнейшее отступление лишь оттянет разгром и разорение нового королевства; если можно бежать, значит, можно и атаковать, и, возможно, если бритты не станут ждать рассвета, а захватят саксов врасплох, ударив с вершины холма, когда враги не ждут нападения, атака увенчается успехом. Мысль была очень простая, и саксы могли бы ожидать этого от людей, оказавшихся в такой ловушке; но саксы — тупые рубаки и, как я уже говорил, не приучены к дисциплине. Так что вожди бриттов были уверены, что враги почти наверняка не ждут атаки раньше рассвета и залегли спать крепким сном победителей, а может быть, еще и перепились вином из захваченных складов.

Надо отдать саксам должное: Окта выставил-таки часовых, и они по большей части не спали. Но план Горлойса все же сработал. Бриттам помог туман, поднявшийся к рассвету и затянувший подножие холма. В тумане казалось, что бриттов было раза в два больше, чем на самом деле. Как только рассвело достаточно, чтобы можно было найти дорогу среди скал, бритты нанесли безмолвный и стремительный удар. Половину саксонских часовых перебили, оставшиеся подняли тревогу, но поздно. Саксы, ругаясь, вскакивали и хватали оружие, но бритты, уже не таясь, с воинственными криками напали на не успевших проснуться врагов и разгромили их. К полудню все было кончено, и Окгу с Эозой взяли в плен. Еще до зимы север был очищен от саксов, их боевые корабли тихо догорали на северных берегах, а Утер вернулся в Лондон, посадил своих пленников в темницу и начал готовиться к весенней коронации.

Эта битва с саксами, близкое поражение и вслед за тем — блестящая победа было именно то, в чем нуждалось правление Утера. Люди забыли о горе, какое причинила им смерть Амброзия, и заговорили о новом короле как о восходящем солнце. Его имя было на устах у всех, от знати и воинов, что теснились вокруг него, ожидая даров и почестей, до рабочих, строящих его дворцы. А у придворных дам вошел в моду новый цвет — «алый Пендрагон», и двор сделался похож на поле маков.

Во время этих первых недель я видел его только один раз, так как все еще был в Эймсбери, распоряжаясь восстановлением Хоровода Великанов. Треморин был на севере, но я подобрал себе хороших работников, и после король-камня с Килларе люди уже не боялись браться за массивные камни Хоровода. После того как мы выровняли камни, вырыли ямы и проложили направляющие, поднять стоячие камни не составило особого труда — там не было ничего такого, что нельзя было бы сделать с помощью веревок, треног и отвеса. Основная трудность заключалась в больших перемычках, но все же главное чудо совершили в незапамятные времена строители Хоровода, древние мастера, которым удалось подогнать камни друг к другу так же точно, как плотник подгоняет доски. А нам оставалось лишь поднять их. Эта проблема занимала меня много лет, с тех пор как я впервые увидел висячие камни в Малой Британии и взялся за расчеты. Не забыл я и о том, что узнал из песен.

В конце концов я изобрел деревянные подмостки — современный механик отверг бы их как примитивные, но они сделали свое дело в древности — певец тому свидетель — и должны были сделать его снова.

Дело подвигалось медленно. Должно быть, удивительное это было зрелище: массивные блоки один за другим вползали наверх и вставали на место так гладко, словно они были из свечного сала. На каждый камень требовалось две сотни обученных рабочих, которые привыкли работать все вместе и в едином ритме, под песню, как гребцы.

Сам ритм, конечно, задавала работа, а песни были старые, я их помнил с детства — мне их еще няня пела; только няня, конечно, опускала кое-какие словечки, которые вставляли в них мужчины. Обычно эти песни были жизнерадостные, неприличные и направленные на личности — в основном высокопоставленные. Они не щадили ни Утера, ни меня, хотя в моем присутствии их открыто петь остерегались.

Кроме того, когда рядом был кто-то посторонний, слова делались нейтральными либо неразборчивыми.