Хрустальный грот (сборник) - Стюарт Мэри - Страница 57

Он повертел большое кольцо у себя на пальце.

— Твой сын сказал моим посланникам то же самое. И я слышал, что люди говорят, будто никто во всей Британии не знает, кто его отец. Судя по тому, что рассказывают люди и что я знаю о тебе, госпожа Ниниана, его отец не мог быть низкого происхождения. Так почему же ты ничего ему не сказала? Человеку ведь следует знать такие вещи.

— А тебе-то что до этого? — гневно воскликнул я, забыв осторожность.

Мать взглядом заставила меня умолкнуть. Потом обратилась к Вортигерну:

— Зачем ты расспрашиваешь меня об этом?

— Госпожа, — сказал король, — я послал за тобой и за твоим сыном с одной лишь целью. Узнать, кто его отец.

— Я спрашиваю: зачем?

Он улыбнулся — попросту оскалил зубы. Я шагнул вперед.

— Мама, он не имеет права допрашивать тебя! Он не посмеет…

— Заткните ему глотку, — приказал Вортигерн.

Человек, стоявший рядом со мной, схватил меня и зажал мне рот ладонью. Послышался звук выдвигаемого из ножен меча: другой солдат вынул оружие и приставил меч к моему боку. Я замер.

— Отпустите его! — воскликнула мать — Послушай, Вортигерн! Если причинишь ему зло, то, будь ты хоть трижды королем, я тебе ничего не скажу, даже если убьешь меня! Неужто ты думаешь, что я все эти годы скрывала правду от отца, от брата и даже от родного сына лишь затем, чтобы рассказать все тебе, как только ты спросишь?

— Расскажешь ради сына, — сказал Вортигерн.

Он кивнул.

Солдат убрал руку от моего рта и отступил назад. Но он по-прежнему держал меня за локоть, и я чувствовал сквозь тунику острие меча другого солдата.

Мать откинула капюшон. Теперь она сидела прямо, вцепившись руками в подлокотники, бледная от страха. Даром что одета была всего лишь в скромное домотканое платье, но королева рядом с ней выглядела служанкой. В зале воцарилась гробовая тишина. Жрецы, стоявшие за троном короля, вытянули шеи. Я лихорадочно пытался собраться с мыслями. Если это действительно жрецы и маги, я не должен даже думать об Амброзии. Мое тело покрылось потом. Я пытался мысленно докричаться до матери и удержать ее, не создав при этом образа, который могут разглядеть эти люди. Но сила ушла, и бог не хотел помочь мне. Я не знал даже, хватит ли мне мужества вынести то, что ждет меня после того, как она все расскажет, и не осмеливался заговорить: боялся, что, если они снова схватят меня, мать все расскажет, чтобы меня спасти. А когда они все узнают и начнут допрашивать меня…

Должно быть, мне удалось дозваться: она обернулась и снова взглянула на меня. Ее плечи передернулись под грубым платьем, словно чья-то рука коснулась ее. Когда наши глаза встретились, я понял, что это не имеет никакого отношения к силе. Ее взгляд говорил о любви, она пыталась как-то успокоить меня, но это было послание на человеческом уровне, и я его не понимал.

Она снова повернулась к Вортигерну.

— Ты выбрал странное место для расспросов, король. Неужто ты и впрямь думаешь, что я стану говорить об этом здесь, посреди зала, чтобы все могли слышать меня?

Вортигерн нахмурился, сведя брови. На его лице блестел пот, и я видел, как его руки судорожно стиснули подлокотники трона. Он весь звенел, как натянутая струна. Напряжение расходилось по залу почти зримыми волнами. Я почувствовал, как по спине у меня поползли мурашки — страх коснулся меня холодной волчьей лапой. Один из жрецов, стоявших за спиной короля, наклонился и что-то шепнул ему. Король кивнул.

— Эти люди уйдут. Но жрецы и маги останутся.

Люди загудели и принялись неохотно выходить из зала. Жрецы остались. Около дюжины человек в длинных одеяниях, стоявшие за тронами королевской четы. Один из них, тот, что говорил с королем, высокий мужчина, поглаживавший седую бороду неопрятной рукой, унизанной перстнями, улыбался. Я всматривался в его лицо, ища признаки силы, но, хотя эти люди носили одеяния жрецов, на их лицах я видел только смерть. Смерть была в глазах у всех. Больше я ничего не видел. Меня снова пробрала дрожь. Я стоял, не пытаясь высвободиться из рук солдата.

— Отпусти его, — велел Вортигерн. — Я не хочу причинять вред сыну Нинианы. Но если ты, Мерлин, еще раз что-то сделаешь или скажешь без моего дозволения, тебя выведут из зала.

Меч от моего бока убрали, но солдат по-прежнему держал его наготове. Солдаты отступили на пару шагов назад. Я не шевелился и молчал. Никогда еще с самого детства не чувствовал я себя таким беспомощным, лишенным и знания, и силы, и поддержки бога. И с горечью осознал, что, даже если бы сейчас оказался в хрустальном гроте, среди пылающих огней, на глазах у моего учителя, я все равно ничего бы не увидел. Внезапно я вспомнил, что Галапас мертв, и подумал, что, быть может, вся моя сила исходила от него и ушла вместе с ним…

Король снова обратил свои запавшие глаза на мою мать. Он наклонился вперед, его лицо внезапно сделалось суровым и напряженным.

— Ну, госпожа моя, теперь ты согласна отвечать мне?

— Охотно, — сказала мать. — Почему бы и нет?

Она говорила так спокойно, что король удивился. Мать подняла руку, откинула капюшон и посмотрела ему прямо в глаза.

— Почему нет? Не вижу в этом особого вреда. Я бы и раньше рассказала, если бы ты спросил меня иначе и в другом месте. Теперь не будет большой беды, если люди об этом узнают. Я уже не принадлежу миру сему, и мне не придется выносить чужие взгляды и слушать сплетни. А теперь, когда я знаю, что мой сын тоже удалился от мира, я вижу, что ему тоже все равно, что скажут о нем. Поэтому я расскажу тебе то, что ты хочешь знать. И тогда ты поймешь, почему я никогда никому не рассказывала об этом прежде — ни отцу, ни даже сыну.

Теперь в ее лице не было страха. Она даже улыбалась. Я пытался не смотреть на нее и сделать так, чтобы мои чувства не отражались на лице. Я понятия не имел, что она собирается сказать, но знал, что она не выдаст. Она играла в какую-то свою игру и была уверена, что это отведет грозящую мне опасность. Я чувствовал, что об Амброзии она ничего не скажет. И все же в зале витала тень смерти. Снаружи пошел дождь, начинало смеркаться. Вошел слуга с факелами, но Вортигерн махнул ему, чтобы он ушел. Надо отдать ему должное — мне думается, он не хотел разглашать позор моей матери, но я тогда подумал: «Ну вот, даже здесь не будет помощи. Огня, света…»

— Говори же! — сказал Вортигерн. — Кто отец твоего сына?

— Я его никогда не видела, — просто ответила она. — Это не был кто-то из знакомых мне мужчин.

Она помолчала, потом произнесла, не оборачиваясь ко мне, по-прежнему глядя в глаза королю:

— Мой сын простит мне то, о чем я сейчас расскажу. Ты вынудил меня говорить, и он поймет это.

Вортигерн бросил взгляд на меня. Я встретил его неколебимо. Теперь я был уверен в ней.

Мать продолжала:

— Когда я была еще молода — лет шестнадцати — и, как все девушки, думала о любви, однажды, накануне Дня святого Мартина, вышло так, что я со своими женщинами легла спать. Девушка, что спала в моей спальне, уснула, прочие женщины были в другой комнате, а мне не спалось. Через некоторое время я встала и подошла к окну. Ночь была ясная, лунная. Когда я снова обернулась к своей кровати, то увидела, что около нее, прямо посреди спальни, стоит некто, показавшийся мне молодым человеком. Он был юн и хорош собой; на нем была туника и длинный плащ, а на боку у него висел короткий меч. Он носил богатые украшения. Сперва я подумала, что он вломился через внешнюю спальню, где ночевали мои женщины; потом вспомнила, что стою перед ним в одной рубашке, босая, с распущенными волосами. Я подумала, что он замышляет что-то дурное, и хотела было кликнуть женщин, но юноша улыбнулся и покачал головой, как бы говоря, что он не причинит мне вреда, и прося меня молчать. Потом он шагнул в сторону и исчез в темноте, а когда я подошла поближе, чтобы посмотреть, там никого не было.

Она ненадолго умолкла. Никто не прервал ее. Я вспомнил, как она в детстве рассказывала мне сказки. В зале было совершенно тихо, но я почувствовал, как стоявший рядом со мной человек содрогнулся, словно ему хотелось отойти подальше. Королева разинула свой алый ротик, наполовину от изумления, наполовину, подумал я, от зависти.