Хрустальный грот (сборник) - Стюарт Мэри - Страница 25

Мешки, на которых я лежал, были старые и полугнилые. И я легко разорвал один из них по швам, так, чтобы просунуть руки и голову. Одеяние вышло неописуемое, но оно все же хоть как-то защищало от холода. Я разодрал второй мешок и накинул его на голову. Третий был бы уже лишним. Я с тоской ощупал одеяла, но одеяла были добротные, новые, слишком толстые, чтобы их разорвать, а выбраться с корабля с одеялом под мышкой нечего было и думать. Поэтому я вздохнул и оставил их. Из пары кожаных шнурков вышел пояс. Я запихнул то, что осталось от краюхи, себе за пазуху, умылся остатками воды, потом снова подошел к отдушине, подтянулся и выглянул наружу.

Одеваясь, я слышал крики и топот, словно люди строились в колонну.

Теперь я увидел, что так оно и было. Солдаты с телегами уходили. Последняя, тяжело нагруженная, как раз со скрипом проезжала мимо строений, и возчик щелкал кнутом над спинами мулов. Слышался топот марширующих ног. Интересно, что они везут? Зерну сейчас не сезон; должно быть, железо или руду. Не зря его разгружали солдаты и в город везут под конвоем. Топот и скрип телег затих вдали. Я осторожно огляделся. Фонари по-прежнему висели на столбах, но причал, насколько я мог видеть, был пуст. Пора выбираться отсюда, а то вдруг часовому придет в голову взглянуть на пленника!

Для шустрого, подвижного мальчишки это было легко. Скоро я уже свисал из отдушины — тело снаружи, ноги изнутри упираются в распорку — и тянулся к канату. Был один неприятный момент, когда я обнаружил, что не достаю до каната, и для того, чтобы дотянуться до него, придется встать и как-то зацепиться за корпус корабля, повиснув над черной бездной между бортом и причалом, в которой плескалась маслянистая вода, облизывая каменную набережную. Но мне все же удалось сделать это. Я цеплялся за обшивку, словно крыса, выбирающаяся на берег, и наконец вытянулся и ухватился за канат. Канат был толстый и сухой, и шел вниз, к причальной тумбе на пристани. Я взялся за него обеими руками, развернувшись лицом к берегу, потом вытащил ноги из отдушины и кинул их на канат.

Я собирался потихоньку спуститься, перебирая руками по канату, и незаметно скрыться в тени. Но я никогда раньше не имел дела с кораблями и не знал, как легко сдвинуть с места такое маленькое суденышко. Когда я повис на веревке, моего малого веса оказалось достаточно, чтобы кораблик резко дернулся к причалу. Натяжение ослабло, канат провис под моим весом, и я рухнул вниз. Только что я, как мартышка, висел на горизонтально натянутом канате — и вдруг он сделался вертикальным. Мои ноги соскользнули с веревки, руки мои были слишком слабы, чтобы выдержать мой вес, — и я заскользил вниз вдоль борта, словно бусина по нитке.

Если бы корабль двигался медленнее, меня бы просто-напросто раздавило в лепешку между бортом и набережной либо я ушел бы под воду, достигнув конца веревки. Но кораблик рванулся к берегу, словно вспугнутый конь. Когда он ударился о пристань, я все еще был выше ее. От удара я выпустил из рук веревку и полетел вперед. Я едва не врезался в тумбу и неуклюже плюхнулся на закаменевшую от мороза землю в тени стены склада.

Соображать, цел ли я, было некогда. Я уже слышал шлепанье босых ног по палубе — это часовой выбежал поглядеть, что случилось. Я покатился по земле, тут же вскочил на ноги и бросился бежать, прежде чем над бортом показался прыгающий огонек его фонаря. Я слышал, как часовой что-то крикнул, но я уже свернул за угол и был уверен, что он не заметил меня.

Даже если и заметил, все равно мне ничего не грозит. Он сперва спустится вниз, проверить запоры, и даже если обнаружит, что меня нет, вряд ли решится оставить корабль. Поэтому я на несколько секунд остановился и прислонился к стене, зализывая ободранные канатом ладони и выжидая, пока глаза привыкнут к темноте.

Поскольку в трюме и так было почти темно, много времени это не заняло. Я быстро огляделся, чтобы понять, где я нахожусь.

Строение, за которым я прятался, было последним в ряду, а за ним, на противоположной стороне от пристани, шла дорога, прямая лента, мощенная щебнем, уводившая к россыпи огней вдалеке. Это, несомненно, город. Ближе, там, где дорога скрывалась во тьме, виднелся еще один огонек, тусклый и мечущийся из стороны в сторону. Это, должно быть, фонарь на последней телеге. Вокруг все было тихо.

Если телеги сопровождает такой конвой, значит, груз почти наверняка принадлежит Амброзию и едут они к нему. Я понятия не имел, удастся ли мне добраться до него — или хотя бы пробраться в город либо в деревню, или что у них там; но сейчас все, что мне было нужно, — это найти что-нибудь поесть и теплое укрытие, куда можно забраться и переждать до утра. Когда я разберусь, где нахожусь, Бог, наверное, поведет меня и дальше.

Но ему придется позаботиться еще и о моем пропитании. Поначалу я рассчитывал продать одну из своих фибул и на эти деньги жить, но теперь, думал я, вприпрыжку догоняя обоз, мне, видимо, придется воровать. На самый худой конец у меня пока еще оставалась горбушка ржаного хлеба. Найти бы место, где укрыться до света… Если Амброзий сейчас действительно собирается на какое-то «собрание», как говорил Маррик, было бы крайней глупостью пытаться разыскать его сейчас и требовать встречи с ним. Я, конечно, был преисполнен сознания собственной значимости и все же не питал иллюзий насчет того, как обойдутся со мной солдаты Амброзия, если я заявлюсь туда в его отсутствие в таком виде. Дожить бы до утра, а там видно будет.

Было холодно. Изо рта у меня вырывались клубы пара. Луны не было, но звезды горели над головой, словно волчьи глаза. На камнях мостовой блестел иней; иней похрустывал впереди, под копытами и колесами. Ветра не было, и я согрелся, пока бежал, но к обозу приблизиться я не посмел, а телеги ехали медленно, поэтому время от времени мне приходилось задерживаться и выжидать, и тогда мороз пробирался под рваные мешки, я дрожал и обнимал себя за плечи, пытаясь согреться.

По счастью, там было где укрыться: вдоль дороги рос кустарник. Кусты клонились все в одну сторону, сгорбленные под ветром, вечно дующим с моря, словно тянулись за ним замерзшими пальцами. Над кустарниками возвышались огромные стоячие камни, темнеющие на фоне звездного неба. Увидев первый из них, я решил, что это огромный верстовой столб, но потом заметил и другие — целые ряды камней, торчащие из земли, как аллеи деревьев, спаленных молнией. Или как колоннады, где бродили боги — но не те боги, которых я знал. Звездный свет упал на грань камня, рядом с которым я остановился переждать, и мне бросилось в глаза какое-то изображение. Грубо высеченное в граните, в этом холодном свете оно казалось черным, как пятно сажи. Секира. О двух лезвиях. Стоячие камни уходили во тьму, словно ряды великанов. Обломок сухого стебля уколол мою голую ногу. Я обернулся, чтобы еще раз взглянуть на секиру. Секира исчезла.

Я снова выбежал на дорогу, стиснув зубы, чтобы не дрожать.

Конечно, я дрожал от холода, но не только. Телеги были уже далеко, и я побежал за ними, держась полоски травы на обочине, хотя земля была почти такой же каменной, как щебень. Иней скрипел под моими сандалиями. Позади меня осталось безмолвное воинство камней, уходящих во тьму, а впереди были огни города и теплые дома, двигавшиеся мне навстречу. Наверное, впервые в своей жизни я, Мерлин, бежал к свету и людям, бежал от одиночества, словно оно было полно волчьих глаз, что гонят человека поближе к огню.

Город был обнесен стеной. Ну еще бы, так близко от моря! Высокий земляной вал, а наверху частокол. Перед валом был еще широкий ров, затянутый белым ледком. Лед был разбит, так что он бы меня не выдержал; я видел отражавшиеся в воде звезды и паутину черных трещин по белому стеклу. Трещины тоже начинали затягиваться тоненьким льдом.

Через ров к воротам вел деревянный мост. Перед мостом телеги остановились, и командир выехал вперед поговорить со стражниками. Солдаты стояли, как каменные, а мулы переминались с ноги на ногу, звеня удилами: чуяли впереди теплое стойло.