Братство Розы - Моррелл Дэвид - Страница 49

• Предыдущая
• 49/87
• Следующая

Ишигуро разрешал мальчикам играть в синигурай. По-японски это слово значит стремление к смерти. Он надеялся, что когда-нибудь, благодаря этой жестокой игре мальчики смогут без колебания смотреть смерти в лицо. Во время этой игры они должны, были перепрыгивать друг через друга и через различные предметы, падать с высоты и приземляться на грудь.

Ли говорил:

— Нет ничего более волнующего, чем знать, что твой друг где-то в темноте один на один со смертью. Это так щекочет нервы! Ишигуро предлагал им:

— Послушайте отрывок из книги “Хугакуре”. Название переводится как “Спрятанный среди листьев”. В этом отрывке говорится о традиционном кодексе чести самураев, о том, как самураи относятся к смерти. В тех ситуациях” когда ваши шансы выжить или умереть равны, вы должны встретить опасность лицом к лицу и, если будет нужно, умереть. Здесь нет ничего сложного. Просто соберитесь с духом и не отступайте. Того, кто потерпит поражение, выполняя свою миссию, и останется в живых, будут презирать как труса и неудачника. Чтобы стать настоящим самураем, вы должны быть готовы принять смерть в любую минуту вне зависимости от времени дня или ночи. Самое худшее жить в спокойные бедные событиями времена, когда вам не остается ничего другого, как дожидаться случая проявить мужество.

В тот день, когда завершилось их обучение, Ишигуро преподал им последний урок.

— В течение многих лет японской истории подчиненные все да воздавали почести своему командующему. Его называли сегун, нечто вроде вашего президента. У него в подчинении находились”! военачальники, владевшие профессиональным искусством, как у вас Пентагон и ЦРУ. Под защитой и в подчинении у этих военачальников были хатамото, которые, как и самураи, служили своим начальникам в лагере сегуна. Эти начальники как бы были промежуточным звеном — они клялись в верности своему главнокомандующему и обещали быть справедливыми к своим людям. Самураи в свою очередь должны были быть верными своему долгу и мужественными. Их долг назывался дзири.

Если самурай принимал монашество или в бою получал увечье, он освобождался от службы сегуну. Когда военачальник умирал, сегун освобождал его самураев от службы. Эти самураи скитались в одиночку по стране — они редко обзаводились женами. Но они владели особым смертельно опасным мастерством. Из-за этого они часто подвергались нападкам, их преследовали. Они стали часто объединяться в группы. Некоторые стали бандитами, но большинство — монахами. Разве не странно, что умение убивать часто делает из военного монаха? Но в вашем случае сегун — это не президент вашей страны. Президент восходит на престол и уходит с него. Нет, ваш сегун — Элиот. Он может вас отстранить, может умереть. Но без него вы — самые обыкновенные скитальцы.

Дождь продолжал барабанить по крыше дома. Утро было таким же серым, как закатные сумерки. Эрика в смятении слушала объяснения Криса и Сола.

— Сколько, вы говорите, длилось ваше обучение? — спросила она.

— Три года, — ответил Сол. — По три часа каждый день. Она в изумлении воскликнула:

— Но вы были тогда совсем детьми!

— Ты хочешь сказать, мы были очень молоды, — поправил ее Крис. — Если учесть то, в каких условиях мы росли, то вряд ли мы когда-нибудь были детьми.

— Мы получали удовольствие от этих занятий. Мы хотели, чтобы Элиот гордился нами, — сказал Сол. — Все, что нам было надо, — это его одобрение.

Крис кивнул на компьютерные распечатки на столе.

— Если принять во внимание все совпадения, то вероятнее всего, люди из этого списка выросли в той же атмосфере, что и мы.

— Безусловно, — ответила Эрика. Сол был мрачен.

— Это было хорошо задумано, — сказал он. — Весной, когда мы закончили школу, войска спецназа и восемьдесят второе воздушно-десантное подразделение послали своих людей вербовать выпускников. Они провели у нас целую неделю, убеждая наш класс в преимуществах каждый своего подразделения. — В его голосе послышались горькие нотки: — Таким же образом фирмы “Ай-би-эм” и “Ксерокс” ищут будущих сотрудников в колледже. Юноши из нашего класса выбирали самые разные военные подразделения, но записались все до единого. Таким образом, мы продолжили традицию. Еще не было случая, чтобы выпускник школы Франклина не избрал военной карьеры. Они так рвались доказать свое мужество, что шестью годами позже, в шестьдесят восьмом, когда началось наступление при Тете во Вьетнаме, восемьдесят процентов учеников нашего класса были убиты в сражениях.

— Боже мой! — воскликнула Эрика

— Но для нас все еще только начиналось, — продолжал Крис, — Элиот назвал этот процесс пластование. После школы и тренировок у Ли и Ишигуро, после войск спецназа и Вьетнама мы прошли подготовку в школе Ротберга. Затем мы отправились на ферму, принадлежавшую управлению в Вирджинии. Элиот завербовал нас задолго до этого. Можно сказать, наша подготовка началась, когда нам было по пять лет. Но после фермы мы были наконец готовы работать на него.

— Он сделал из вас самых лучших, — сказала Эрика.

— Да, именно так. Он нас сделал. — Крис скривил в гневе губы. — А также и тех других. Он запрограммировал нас таким образом, чтобы мы были преданы ему душой и телом.

— И никогда ни о чем не спрашивали. Как, например, в деле с фондом “Парадигма”” — сказал Сол. — Мне даже и в голову не пришло спросить у него, зачем это надо. Он приказал, и этого было вполне достаточно.

— Мы были так наивны, что он, наверное, не раз смеялся над нами. Когда мы улизнули в ту ночь из школы и нас избили бандиты… — У Криса заблестели глаза. — Я только сейчас понял. Мне всегда казалось, что в этом деле не сходятся какие-то концы. Эти парни выглядели уж слишком аккуратными, их кожаные куртки были совсем новенькими. Они приехали в дорогой машине. — Он вздрогнул. — Это, должно быть” были секретные агенты. Он послал их, чтобы они нас обработали. Ему было необходимо, чтобы мы разозлились до такой степени, что сами бы захотели пройти подготовку у Ли и Ишигуро. Одному Богу известно какими еще способами он манипулировал нами.

— А эти шоколадки! Он дал мне одну в Денвере, когда уже знал, что меня должны убить! — воскликнул Сол.

— Он сделал то же самое, когда попросил меня разыскать тебя, — добавил Крис. — Мы играли роль собак Павлова. Эти шоколадки символ его отношения к нам. Он использовал их для того, чтобы внушать нам любовь к себе. Это оказалось не сложно. До него никто не был с нами так добр. Старый человек, раздающий сладости ребятишкам!

Дождь сильнее забарабанил по крыше.

— А теперь мы узнали, что все, что он говорил нам, было ложью, уловкой, — сказал Крис. — Он никогда нас не любил. Он нас просто использовал.

— И не только нас, — подхватил Крис. — Те, другие, тоже, наверное, думали, что он их любит. Он обманывал всех. Мы были лишь частью группы. Я бы мог почти простить ему ложь и все, что он заставлял меня делать, если бы я верил, что мы для него были единственными. Но это не так.

Он прислушался к буре, бушевавшей за окном, и его слова прозвучали как раскат грома:

— И за это он должен будет заплатить своей жизнью!

Не прошло и двух минут после открытия магазинчика бутлегера, как Харди уже шел по улице, прижимая к груди бумажный пакет с двумя бутылками “Джима Бима”. Он гордился своим вкусом. Правительственная пенсия не позволяла слишком разгуляться, но он никогда не опускался до дешевых невыдержанных сортов виски и не испытывал потребности пить плохие шипучие вина или же до тошноты сладкий самодельный фруктовый ром, который предпочитали другие пьяницы в его доме. Харди все-таки придерживался каких-то норм жизни. Ел он раз в день независимо от того, голоден или нет. Каждый день мылся и брился, менял одежду. Во влажном климате Майами приходилось соблюдать гигиену, потому что он постоянно потел, а алкоголь выходил из пор так же быстро, как поглощался. Уже сейчас, в пять минут девятого утра, жара была гнетущей. Солнцезащитные очки кое-как прикрывали воспаленные глаза. Рубашка в цветочек прилипла к телу, намочив бумажный пакет. Харди опустил глаза, и ему стало неприятно от вида бледной дряблой кожи, выглядывавшей через расстегнутый ворот рубашки. Он застегнул пуговицу, чтобы иметь достойный вид. Его дом всего в двух кварталах отсюда. Скоро он вернется в свою комнату с задернутыми шторами, включит вентилятор и телевизор и будет смотреть последнюю получасовую передачу “С добрым утром” Америка” и пить за здоровье Дэвида Хартмана.

• Предыдущая
• 49/87
• Следующая