Братство Розы - Моррелл Дэвид - Страница 17

• Предыдущая
• 17/87
• Следующая

— Но стоит мне выйти наружу — и меня сцапают. Честно говоря, мне бы хотелось попутешествовать. Надоел этот вонючий остров, — сказал Крис.

— Куда конкретно?

— Беру тебя в свои агенты по туризму, пока мы не очутимся на материке.

Толстяк глядел на обнаженную девицу.

— Вылетаем завтра, — наконец произнес он.

— Военным самолетом?

— Зона канала. — Толстяк посмотрел на Криса. — Подходит?

— Ты можешь взять меня?

— Нет проблем. Двое ребят мне кое-чем обязаны.

— Я теперь тоже.

— Эй, кто начал счет? Крис рассмеялся.

— Но я должен решить еще одну проблему, — сказал майор.

— В чем дело?

— Парень, который сидел на этом месте, уже давно должен был вернуться. Он так надрался, что упал в туалете или даже умер там.

Завели пластинку Уэлблона Дженнингса, и девушка стала одеваться.

Крис вспотел, кидая землю. Он оперся на лопату, прищурился и стал смотреть на окружавший его тропический лес, источающие крепкий аромат зеленые кедры, колючие лавровые деревья. Пестрые птицы, привыкнув к его присутствию, махали крыльями и пели в ветвях. Над ним нависала туча москитов, но они пока соблюдали дистанцию. Крис не боялся лихорадки, так как майор по пути сюда, в Панаму, снабдил его необходимыми свечами, из запасов медикаментов специальных сил. Особый химический состав всасывался капиллярами прямой кишки, после чего тело начинало издавать слабый, отпугивающий москитов запах. Крис понял, что средство начало действовать, когда его моча стала зеленого цвета.

Он продолжал свою работу под палящим солнцем — дыра должна быть широкой. Он позаимствовал идею “капкана для человека” у вьетконговцев — они рыли их во врейя войны в джунглях. Капкан представлял собой глубокую яму, покрытую металлическим листом, на который насыпали землю и сверху клали папоротник. Лист наклонялся, как только на него наступал неосторожный солдат, и падал на острые колья на дне ямы. Крис не собирался ставить колья, он просто делал ловушку.

Он копал все утро. Яма уже была семь футов в длину, три в ширину и четыре в глубину. Она напоминала формой могилу. Еще пару футов” подумал Крис и вытер со лба пот.

Он закончил копать и вошел в лес. Отыскал в папоротниках четыре прочных палки, четыре фута длиной каждая, вернулся на прогалину и юркнул в яму.

Там было прохладно. Он взял лист фанеры, который приготовил заранее. Лист был размером семь футов на три и в полдюйма толщиной. Он нес его издалека, пробираясь через лес. Это были глухие места. Крис был уверен, что за ним не следили.

С помощью палок он установил лист так, чтобы он покрывал яму, как крыша. Потом вылез из темной норы, которую сам и вырыл. Он тщательно покрыл фанеру землей из ямы, выкопал папоротники и посадил их сверху.

Сделав шаг назад, оглядел свое сооружение. Свежевырытая земля казалась темной по сравнению с ярко-коричневой поверхностью земли в лесу. К завтрашнему дню она подсохнет, и яма будет не заметна. Довольный своей работой, Крис положил камень у входа в нору.

Он был готов. Оставалось нанести визит дантисту. Хорошо, что он отложил его на потом — визит отнимет у него уйму сил. Когда он вернется от дантиста, ему уже не понадобятся свечи, которые ему дал майор. Малярия — это пустяки по сравнению с тем, что ему предстоит.

— Мистер Бартоломью? — спросила Криса медсестра. Это была привлекательная панамка, чья темная кожа резко выделялась на фоне белой униформы. — Доктор не знал, что этот пациент займет у него так много времени. Вам придется несколько минут подождать.

Крис кивнул и поблагодарил ее. В Панаме два официальных языка — испанский и английский. Крис говорил на испанском, не считая еще трех языков, но, когда дня два назад он пришел к Дантисту, ему было проще объясняться по-английски.

— Но назовите причину, — сказал ему дантист.

— Это вам не нужно. Вот все, что вам нужно. — Крис снял свои золотые часы “ролекс” и отдал их дантисту. — Они стоят больше четырех тысяч долларов. Разумеется, это не все. Вы получите деньги. И это. — Крис показал ему драгоценную цепочку. — Но только когда будет сделана работа.

Глаза дантиста алчно блеснули. Потом он нахмурился.

— Я не хочу участвовать в чем-то противозаконном.

— Но разве дантисту запрещено законом удалять зубы? Дантист пожал плечами.

— Считайте, что я ненормальный, и сделайте мне одолжение, — сказал Крис. — Я приду через два дня. Не оставляйте никаких записей обо мне. И никаких рентгеновских снимков.

— Без них я не могу гарантировать качество работы. Могут быть осложнения.

— Это не имеет никакого значения.

Дантист нахмурился.

Сейчас Крис сидел в приемной, уставившись на дешевые деревянные стулья и на покрытый пластиком продавленный диван. Люминесцентные лампы слегка потрескивали. На столике лежали журналы на испанском языке. Вместо того чтобы взять один из них, он закрыл глаза и сосредоточился.

Скоро, думал он. Сегодня вечером перед тем, как уйти в лес, он вернется и уничтожит это помещение. Хоть дантист и пообещал соблюдать секретность, нельзя быть до конца уверенным в том, что не останутся записи или рентгеновские снимки — ведь он будет под наркозом. Не должно остаться никаких улик.

Пост — единственный способ самоубийства, разрешенный католической церковью. Все другие пути подразумевают отчаяние, безысходность, недоверие к мудрости Господа, нежелание терпеть лишения, которыми Господь испытывает своих чад. Самоубийство — смертный грех, и за него — вечное проклятие и Геенна Огненная. Пост же соблюдают для того, чтобы наказать себя, предаться размышлениям и испытать духовный экстаз. Пост очищает душу и умерщвляет плоть. Пост приближает душу к Богу.

По мнению Криса, размышление о своих грехах было единственным путем к спасению.

— Мистер Бартоломью, доктор сейчас вас примет, — сказала медсестра.

Он встал и прошел в комнату с зубоврачебным креслом. Он не видел самого доктора, но слышал, как за закрытой дверью течет вода.

— Я сделаю вам анестезию, — объяснила медсестра. Он сел в кресло. Она приготовила шприц.

— Что это? — спросил Крис.

— Атропин и вистарил.

Он кивнул. Он знал, что в качестве наркоза вводят амитал натрия, так называемую сыворотку правды, погружающую человека в бессознательное, почти гипнотическое состояние, в котором его воля ослабевает настолько, что он может ответить на любой вопрос из тех, отвечать на которые запрещено.

— Считайте в обратном порядке, — попросила медсестра.

Когда Крис дошел до девяноста пяти, у него перед глазами пошли круги. Он думал о монастыре, о тех шести годах, проведенных под одной крышей с цистерцианцами, когда единственным средством общения был язык жестов, когда каждый день был похож на предыдущий — молитва, размышление, работа. Он думал о своем белом одеянии, таком же белом, каким сейчас было его сознание.

Он вернется в лес на то место, которое расчистил, и начнет свой пост. Он должен длиться примерно шестьдесят дней. Хотя когда москиты покусают его, и он схватит малярию, может хватить тридцати дней. Но больше шестидесяти он наверняка не протянет.

Он будет размышлять, молиться Господу, просить его о прощении, прощении за убийство бесчисленного множества людей. Не таких, как тот русский, кто должен был умереть, что травил людей опиумом, а тех, чья вина была лишь в том, что они жили на этом свете. С мучительной болью вспоминал он их имена, лица, то, как большинство просило о пощаде. Сейчас он сам будет просить о пощаде для себя. Он попытается очиститься от позора, избавиться от боли в душе, от укоров собственной совести.

Он будет поститься до тех пор, пока его мозг не озарится божественной правдой. Когда плоть начнет умирать, у него появятся галлюцинации, его сознание поплывет. И тогда, достигнув состояния экстаза, он поползет в нору, в свою могилу. Он выбьет столбы, поддерживающие лист фанеры. Лист упадет, на него опустится земля, и он задохнется.

• Предыдущая
• 17/87
• Следующая