Пленники вечности - Морозов Дмитрий Витальевич - Страница 50

• Предыдущая
• 50/64
• Следующая

Надводная часть свенской посудины догорела, все остальное с отливом село на мель.

Странно, размышлял датчанин, что волны не разбили мертвый остов. Появилась мысль послать своих мавров обследовать затонувшее судно. Те умели, взяв руки камни, нырять на десятки саженей.

Наверняка успел витальер награбить добра за месяцы своего рейда…

Но Роде отказался от этой идеи. Только время зря терять: наверняка самое ценное сгорело. А собирать на глубине золотые и серебряные монетки, высыпавшиеся из разломанных ядрами бочек…

— Что грустишь, капитан? — спросил Ежка Соболевский, недавно вернувшийся на корабль после долгой побывки в родной земле. — Славная победа, отличная погодка. Может, выпьем грога?

— Ты уже не у маменьки своей, — укоризненно сказал датчанин. — Заканчивай с питием. Море пьянства не терпит.

— Так я от хандры лечусь.

— Не понимаю, кто же из нас в печали?

Соболевский пристроился рядом, облокотившись о высокий борт когга.

— Побыл я дома, да только головную боль нажил.

— Что-то в семье не так? Или неурожай поразил хозяйство? Чума приключилась?

— В семье все отлично, только дядька с колокольни на день всех святых свалился, ногу сломал. Он крепкий, выживет…

— Отчего же голос у тебя такой похоронный? Словно подменили моего неистового и неунывающего Соболевского. Если ты на абордажный бой с такой миной пойдешь…

— В бою бы забыться, в настоящем, не пушечном! Чтобы сабля в саблю, грудь в грудь…

Ежка указал на остатки свенской посудины:

— Надо было их на лодках брать. Тогда бы и товар уцелел, и сама ладья, да и мы бы потешились.

— А потери? Где прикажешь судовую рать набирать, когда учить? И без того кораблей больше, чем в здешней луже требуется.

— Ты капитан, тебе и решать.

Роде повернулся к Соболевскому и изумленно на него воззрился.

— Тебя точно подменили. Даже спорить не стал. Уж не приболел ли ты, шляхтич?

— Война идет на нас, — сказал Ежка.

— Так если ты не заметил, она уже не первый год идет.

— Настоящая война, тяжелая и кровавая. Орден уже помирает, на его место другие страны ратиться придут.

— Ну и что? Нет в здешних краях державы, способной выставить флот, который нас назад в Нарву загонит.

— Все-то тебе легким представляется… — Соболевский принялся теребить щегольскую каменную пуговицу у ворота камзола. — А я как задумаюсь, выть хочу.

— Выкладывай, что на сердце. Не пойму я твоей тоски. Впрямь, что ли, грога выпить? Подергать Морскую Девку за усы?

Соболевский ушел и вскоре вернулся с двумя изящными венецианскими бокалами, трофеями давнего абордажа.

— Польша на Русь саблю точит.

Карстен Роде некоторое время переваривал известие, потом пожал плечами и сделал огромный, истинно корсарский глоток.

— Что-то раньше тебе ничего не мешало с витальерами из ляхской земли воевать.

— Ладно дело — лихой люд, морские разбойники да прибрежные станичники. Совсем иное дело — на родину руку поднять. На короля, старинные рода шляхетские, простых людей из ополчения.

Роде прошелся до прикорнувшего вахтенного, сделал ему внушение, вернулся назад.

— Я политикой не интересуюсь, на то в Москве дума есть, государь да опричнина. Но что-то не припомню, чтобы мы вторгались в коронные польские земли, или когда-нибудь хоругви ляхов приходили в Ливонию.

— Пока что не было такого, но не за горами час, когда случится непоправимое.

— Трудный у тебя выбор, — вздохнул Роде. — Я бы и сам не знал, что делать, коли Русь на землю данов пошла бы. Вернее всего, остался бы верен великому князю московскому, но кто его знает…

— Тебя прогнали из страны, лишили земель и титула. Да и обычаи данские, сколь бы мало я их ни разумел, немного иные, чем славянские. У нас поднять меч на родную землю — грех великий.

— А если две династии борются? Или смута?

— Вот до сих пор так и было — смута, один род на другой хоругви водит. Оттого и пришел я на русскую службу, чтобы не участвовать в этом безобразии.

Роде мрачно допил грог.

— Честно сказать, не обрадовал ты меня, пан Соболевский. Выходит, случись Руси с поляками сцепиться, придется мне искать нового атамана для абордажной команды флагмана?

Тут ему пришла в голову еще одна шальная мысль.

— А если захочет король Польши сильным флотом обзавестись, не встретимся ли мы с тобой в бою?

Ежка отшатнулся от него, как от прокаженного.

— Я на своих руки не поднимаю.

— Так кто в таком разе тебе своим сделается?

— И Русь для меня мила нынче, и родина. Выходит, придется мне повесить саблю на гвоздь, и заняться выращиванием брюквы.

Карстен Роде попытался представить себе взбалмошного и вспыльчивого рубаку Соболевского, смиренно идущего за плугом, не смог и расхохотался.

— Вряд ли у тебя выйдет сделаться простым обывателем. Если только в монастырь запрешься.

— Это — если кто в женский монастырь пустит — серьезно сказал Ежка. — Знаю я одну настоятельницу на Гадючьих Мхах…

— Вот таким ты мне больше нравишься, — капитан похлопал своего главного абордажника по плечу. — Не забивай голову, мой тебе совет. Жизнь — она хитрая штука, сама распорядится. Может, и не подерется Москва с ляхами.

— Хорошо бы, чтоб не подралась.

Они помолчали.

— А знаешь, почему мы в море не уходим на добычу, или в Нарву не возвращаемся?

— Известное дело, какого-нибудь ганзейца подстерегаем, что вдоль берега попытается прокрасться к Ревелю. Приказ, поди, был пресекать каботажное плавание, пока сухопутная рать подбирается к крепостям ливонским.

— Купцы после нашего прошлого рейда не скоро оправятся. Не без числа же у них корабли!

— Тогда чего торчим в этой дыре? Скоро днища коггов да лодий ракушками порастут, плестись начнем, будто утки беременные.

— Ждем мы князя Басманова. Голубиная почта донесла — будет вскорости здесь. Велел все планы забросить и ждать. Особое дело назревает.

— Басманов… — почесал в затылке Соболевский. — Надо его расспросить про поляков. Опричный воевода наверняка знает всю подноготную.

Через два дня, ближе к вечеру, с берега затрубил зычный рог Ярослава. На воду кинули кожаную лодку, сам Роде направился встречать высокого гостя.

— Маловата посудинка, — заметил Басманов, не здороваясь.

Датчанин огляделся.

За опричником стоял Чернокрылый Легион едва ли не полным составом. Да и засечников у Ярослава прибавилось.

— Сейчас исправлюсь, — пообещал датчанин, зашел по колено в море и принялся размахивать по-особому факелом.

Вскоре прибыли еще лодочки.

— А ваш «Федор» стоит в Нарве. Наскочил на бревно, чинится. Так что располагайтесь по остальным пяти коггам, — сказал датчанин, обнявшись с назгулом. — А бабы ваши где? Этих двух валькирий я вижу, а белобрысая ведьма куда подевалась?

Майя и Тора, довольные новым прозвищем, захихикали.

— По особому делу услал я ее, — сказал Басманов. — Не скоро свидитесь. Что, медведь данский, запал на девицу?

— Стар я для такой егозы, — насупился Роде. — Просто не привык этих орлов видеть без нее.

— А что Соболевский? Не просился еще на берег списаться?

Роде посмотрел на Басманова с откровенным испугом. Простодушный гигант всегда с определенной опаской относился к опричнику, чья проницательность и въедливость вошла на Руси в поговорку.

— Скулит чего-то, — неопределенно буркнул датчанин. — Говорит — в монастырь уйдет. Женский.

— Надо мне с ним перемолвиться… — Басманов самолично поймал брошенный с борта флагмана конец, стал карабкаться по узловатому канату. Добравшись до середины, крикнул: — Тащите, стар я уже для такого дела!

Соболевский встретил его сабельным салютом, отвесил изысканный поклон. Вся абордажная команда была построена вдоль борта, вытаращив глаза и сомкнув щиты.

— Ты бы еще из пушек да пищалей велел палить, — проворчал князь. — Давай попроще, шляхтич. Накорми, что ли, гостей с дороги.

— Все готово, по-простому, но от души, княже.

• Предыдущая
• 50/64
• Следующая