Пленники вечности - Морозов Дмитрий Витальевич - Страница 13

• Предыдущая
• 13/64
• Следующая

— А ты ничего, — похвалил его князь, — с понятием.

«Зато тебе бы по черчению пару бы влепили в любой школе», — подумал Шон, не понявший из путанных объяснений воеводы абсолютно ничего.

— Народу у меня — кот наплакал, — ангмарец мрачно обвел взглядом свой лагерь, — а там несколько сотен.

Серебряный вновь уставился на него своим гипнотическим взором.

— Сколько надо, боярин? Говори, не чинись, но и меру знай.

Назгул почесал в затылке,

— Кроме моих людей, больше никто с ними не станет связываться?

Князь помедлил с ответом.

— Пошто хоронятся они? Как разумеешь?

— Ясное дело! — Шон, привыкший на корабле и в поле участвовать в советах, решил не делать из данного разговора исключения. — Ударят в тыл, побьют и посекут многих, повезет, так прорвутся к пушечному наряду, он как раз там же, по реке на лодках движется.

— Это очевидно, — назгул принялся водить рукой над импровизированной картой, поигрывая пальцами, словно факир, готовый произвести какой-то особенный фокус, — только задавят их остальные полки. За день-два можно стянуть к речной петле добрую половину войска.

Серебряный внимательно слушал.

— Глупость какая-то, истерика, — неуверенно пробормотал Шон.

— Что-то подобного за ливонцами в последнее время не водилось. Нет, тут что-то иное.

Назгул спросил у замолчавшего воеводы:

— Где Кестлер-то?

— Не магистр нынче верховодит у псов-рыцарей, — был ответ. — Рыцарь Фелькензам, тот, что наши отряды посек,

— Мне все едино, «филькинзам» какой, или чертова мать. Армия орденская где?

Видимо, ангмарец все же перегнул палку. В глазах Серебряного полыхнуло пламя — не привык он, чтобы какие-то безвестные атаманы в таком тоне с ним разговаривали.

— Тебе-то зачем, служивый?

— По-моему, — сказал назгул, — каждый солдат, тьфу ты, каждый воин должен знать свой маневр.

Серебряный неожиданно улыбнулся.

— Дельный совет у нас вышел. Мудрое слово твое я попомню, да и Курбскому донесу.

«Спасибо Александру Васильевичу», — подумал назгул.

Сняв с пояса изящный кинжал, воевода воткнул его в дерн за пределами своей схемы.

— Сюда спешит этот Фелькензам, будто бесы его подгоняют. К Тирзену рвется.

— А что, там медом намазано?

— Городишко никчемный, блошиный рынок да немецкие хибары.

— Так в чем сыр-бор?

— Чудно говоришь ты, боярин, — князь вздохнул, — словно басурман какой, уж не гневайся.

— Есть маленько, — сам себе под нос буркнул ангмарец.

— Спешит рыцарь с войском к Тирзену, ибо только в чистом поле силен немец. Здесь — холмы, там — леса, право крыло в реку упирается. Негде разгуляться псам-рыцарям в бронях тяжелых. А перед самим городом ровное полюшко, луга и никаких оврагов или рощ, словно небеса уготовили место для сечи богатырской.

«Понятно, почему спешат наши полки головные, — подумал Шон. — Проскочить поле и навязать этому рыцарю Фильке бой в лесистых холмах, где он расшибет себе лоб о стрельцов».

— Значит, — ангмарцу стал очевиден нехитрый замысел врага, — эти несколько сотен хотят ударить нам в тыл, внести сумятицу, задержать продвижение. Ударят, отойдут в леса. Пока мы стянем силы и задавим их — Фелькензам уже выстроит в поле свою броню.

Серебряный одобрительно похлопал его по плечу.

— Нам недосуг рубиться в лесах с малой вражьей дружиной, а потом подставлять людишек под удар «кабаньей головы» рыцарей. Посему мое тебе слово — бери свой отряд, засечников сколько надо, и сделай так, чтобы полки и пушечный наряд прошли дальше без задержки.

Ангмарец и Шон переглянулись.

— Две сотни дашь, князь? — быстро спросил руководитель Чернокрылого Легиона.

— Две не дам, — столь же быстро выпалил воевода. — Три дюжины засечников своих, да сотню из Старой Русы.

— Плюс легионеры да спешенные черкесы, — прикинул назгул. — Негусто выходит.

— Я не прошу всех ворогов истребить и головы мне их к шатру прикатить, — одними губами усмехнулся Серебряный. — Не дай им смешать полки и до пушек добраться. А там я Фелькензаму трепку задам в холмах, и останутся эти залетные воры одни-одинешеньки.

— Задача ясна, — Шон встал. — Княже, дозволь к воинам идти, в дорогу снаряжаться.

— Ступай, служивый, — Серебряный перекрестил его в спину. — Заместо вас дозором пойдут казаки Аники.

— Аника-воин? Князя Басманова человек, — обрадовался назгул. — И он здесь?

— Он не княжий человек, а сам себе человек, — покачал головой Серебряный, видимо, удивленный тем обстоятельством, что они знакомы. — Знавал я его на югах. Лихой и лютый воин. Угрюмый, но верный.

Характеристика была куда как точной. Именно таким и виделся ангмарцу атаман — угрюмым, но верным.

— А сам князь?

— Он в златоглавой измену корчует каленым железом, — сжал кулаки Серебряный. — Не меньше нашего для государя и Руси делает.

В который уже раз задумался назгул о предопределенности. Можно ли повернуть ход истории? Или поражение в Ливонской войне неизбежно, словно кариес?

А если шальная стрела срежет Стефана Батория? Или не ввяжутся Дания со Швецией в вековой конфликт между славянами и немцами?

Ответа не было.

— Вижу, тяжкую загадку задал я тебе, воевода, — заметил странное оцепенелое состояние собеседника Серебряный. — Не возьмешься? Я пойму, другого верховодить поставлю. Вам и так возле Рингена и по дороге назад перепало лиха.

— Нет уж, — сжал зубы ангмарец, — давай людишек, князь, и забудь про залетных воров. Лети вперед, вбей Фелькензаму зубы в глотку. За воинов Игнатьева-Русина и боярина Репнина, за уничтоженные гарнизоны и позор прошлого года.

Князь поднялся.

— Жив ли буду, или разнесут волки да вороны кости по полям — все одно услышит государь о победе над орденской силой. Давно пора покончить с Ливонией. Будь по-доброму, тем еще летом испустило бы дух гнездо тевтонское.

Назгул все же не удержался. Больно тяжело было смотреть на человека, свято уверовавшего, что «еще напор — и враг бежит», конец войне, Русь на Балтике, поют сердца!..

— А что у ляхов делается и литвинов?

— Почто пытаешь? — нахмурился воевода.

— Ведь их совсем не порадует, что мы у моря утвердимся, когда ордену шею скрутим.

— А кто об их радости печется? Только изменщики государевы. Помаются, полают, да хвосты прижмут.

«Эх, слабовата разведка в России, — вздохнул назгул. — Или сильна она у Батория. Ведь скрыл, шельмец, подготовку к войне. А начни я разглагольствовать на эту тему — сразу на дыбу вздернут. Откуда, мил человек, у тебя такие точные сведения о положении дел у братьев-славян? А откуда ты вообще знаешь про пока еще мало кому известного трансильванского магната? И не поможет ни папа Сау, ни ссылка на школьный курс истории. Сгнию в недрах Разбойного приказа, откуда даже Басманов не вытащит».

Басманов… Назгул опять задумался об их благодетеле.

Этот верно чует недоброе, мучительно вглядывается в творящееся вокруг польско-литовского трона копошение. Но и он вряд ли представляет себе хотя бы отдаленно контуры будущей катастрофы.

«Как бы извернуться и перекроить все по-другому? Ведь и нас в истории не предусмотрено. Или — мы „были“? Разве найдут археологи двадцатого и последующих веков наши могилы? Да и чем кости легионеров будут отличаться от костей других павших в полувековой ливонской эпопее? А парочку пластиковых расчесок и мою зажигалку могут не найти или резонно принять за деталь „более позднего культурного напластования“.

— Пес с ними, с литвинами, — сказал ангмарец. — Когда люди подойдут?

— На заре Аника явится. А следом и сотня с засечниками.

Вскоре князь Никита Романович Серебряный отправился навстречу великой славе.

Неожиданный удар Чернокрылого Легиона спутал все планы ливонцев. Отряд, посланный задержать продвижение русских, оказался смят и отброшен с дороги. Русские полки стремительным маршем вклипились в тевтонские земли и соединились на тирзенском поле, где грянуло страшное сражение.

• Предыдущая
• 13/64
• Следующая