Корсары Балтики - Морозов Дмитрий Витальевич - Страница 22
- Предыдущая
- 22/63
- Следующая
— И что же, — бормотал кастилец, — вы, господа, намерены защититься этими дикарскими машинами от московитов? Забавно, поистине забавно.
Сама фортификация замка казалась отжившей свой век. Валы оплыли и обвалились в неглубокие рвы, никаких новейших изобретений — выдвинутых вперед галерей и бастионов.
— Пожалуй, — рассуждал испанец, идя мимо замерших в неправдоподобно спокойных позах ливонских пикинеров, — всего увиденного достаточно, чтобы держать в повиновении округу. Вряд ли восставшие крестьяне, даже в сколь угодно большом числе, вооруженные косами да вилами, смогут взять замок. Но против настоящего врага — полный конфуз!
Вспоминались заносимые аравийскими песками развалины гордых твердынь крестоносцев прошлого, рассыпанные по всему восточному Средиземноморью. Немало видел де Сото подобных руин — базы берберийских пиратов зачастую находились в тех самых местах, откуда мальтийцы, храмовники и госпитальеры некогда диктовали свою волю Востоку. Турки и арабы стерли в пыль величавые крестоносные государства, вышвырнув рыцарей на острова Ионийского Моря, на Мальту и Родос.
— Здесь вскоре случиться то же, — рассуждал испанец. — Велика же спесь немецкая! Магистр считает, что представляет серьезную военную силу. Впрочем, тамплиеры были столь же уверены в себе, пока пески не извергли восточных всадников.
— Но здесь же бывают другие европейцы — венецианцы, генуэзцы, мои земляки. Почему никто не укажет им на дикость вооружений?
Ответ на этот риторический вопрос возник сам собой. Когда испанец проходил по площадке для лучников мимо надвратной башни, его нагнал рыцарь Роже.
— И что нам скажет благородный идальго? — со светской улыбкой спросил германец. — Крепка, не правда ли, христианская рука в диких славянских землях? Вижу по лицу, что вы поражены военной мощью Ордена.
— О да, — опустил глаза испанец. — Вне всякого сомнения, святая Церковь Христова имеет грозных защитников.
— Но не только мощью бомбард и крепостью стен крепка власть христианская, — нравоучительно заметил Роже. — В первую голову варварское море, готовое захлестнуть мир, сдерживают рыцари Ордена, его славные паладины и их верные слуги.
— К сожалению, — заметил де Сото, — большую часть своей жизни провел я на Востоке, где редко встретишь рыцарей северной Европы.
— В таком случае вашей милости повезло, — обрадовался Роже, не замечающий скепсиса и сарказма в словах де Сото. — По распоряжению магистра, мы намерены провести турнир, а также военный смотр гарнизона.
— Почту за честь присутствовать, — поклонился испанец.
— Все это — после скромной трапезы.
Роже отвел испанца в пиршественную залу. Испанец чувствовал себя неуютно в мрачном тевтонском замке. Кругом — холодный камень, словно в могильном склепе.
Хоть и был он в дублете с меховым воротником — тут же продрог до костей. Грандиозный камин, в который слуги метали разве что не целые деревья, прогревал и сушил лишь воздух. Но стены, да и сами грубо выструганные лавки были полны ледяным холодом, словно создал их тевтонский гений из цельных глыб морозного льда.
— Какой разительный контраст с уютными дворцами и гасиендами Кастилии, — пробормотал де Сото.
— Что вы сказали, рыцарь? — спросил Роже, богатырским взмахом руки подзывая серва с блюдом, на котором примостились жареные фазаны.
— Я поражен богатым убранством залы и неким… особым очарованием этого лагеря воинства Христова, — сказал испанец, вдумчиво выбирая себе фазанчика.
На ржавых крюках, вкривь и вкось вбитых прямо в раствор, скрепляющий камни, висели истрепанные хоругви и рыцарские значки, от сырости и копоти ставшие похожими на грязные тряпки. Рядом гордо водружены помятые ляхами да литвинами треугольные щиты, выщербленные топоры, громоздкие шлемы времен Ричарда Аьвиное Сердце и Аюдовика Святого.
— Сейчас грянет музыка, — заметил Роже, кинжалом разделывая пичугу. — Она усладит наш слух и направит мысли к небесам.
Действительно, в пиршественную залу вошли соратники Роже, тут же устремившиеся к блюдам с едой, а следом — музыканты. Грянули медные трубы, и де Сото едва не подавился вином.
— Трубы Иерихонские! — воскликнул он, тряхнув головой.
Приняв его реплику за комплимент, Роже осклабился:
— Рев литавр и грохот железа всегда вселяли ужас в варваров, лаская уши слуг Господних.
Действительно, помимо рева имел место и грохот железа. Де Сото не знал названий инструментов, находящихся в руках музыкантов, но был уверен, что «сладчайшая» музыка, извлекаемая из них, наверняка распугает дичь и рыбу вокруг замка на пару дней конного пути.
В свете укрепленных на стенах факелов кривлялись и прыгали «служители муз», одетые в рогатые шапочки и пестрые одежды, кое-как сшитые из пестрых лоскутков.
Появились два артиста, расхаживающие по залу на ходулях, жонглеры принялись перекидываться окрашенными в багровые тона деревянными дубинками, пролетающими в опасной близости от голов пирующих.
Два шута затеяли потешный поединок, орудуя бутафорскими деревянными мечами. Хлебнувшие вина рыцари дружным ором демонстрировали, что эта потеха приходится им по вкусу.
«Чистые дикари, — рассудил кастилец, — занесенные в этот край крестовыми походами, одичавшие и надменные. Подобное зрелище немыслимо ни в Гранаде, ни в Александрии. На Востоке даже простолюдин не купится на подобное представление».
Между ногами пирующих, а также под столом и лавками лежали громадные кудлатые псы, более похожие на волков. Рыцари, не стесняясь, вытирали об их шкуры жирные руки, метали прямо на пол кости и встречали перебранку между собаками не меньшими криками восторга, чем выходки шутов.
Оценил де Сото лишь отменное вино. Проведя многие месяцы на корабле, он отдал должное и дичи, но в другое время его нежный желудок воспротивился бы подобной грубой пище. С сожалением понял он, что не увидит ни марципановых яблочек, ни халвы, ни иных привычных сладостей и пряностей.
— И отчего отказался я на Родосе от предложения обменять трофейного арабского коня на арабского же кухаря? В здешних местах подобного не найти, — сокрушался он.
Поманив пальцем одного из слуг, де Сото что-то шепнул ему. Скорчив удивленную физиономию, раб ордена удалился. Вскоре вернулся он, неся широкую медную чашу и кувшин.
— Наливай, — коротко приказал де Сото. Серв плеснул воду в чашу, и испанец погрузил в
нее испачканные мясом кончики пальцев, под удивленным взором Роже. Потом, с сомнением повертев головой, вытер руки о меховую опушку своего дублета.
— Кажется, — насупился Роже, — ваша милость хочет преподать нам урок хороших манер?
— Нисколько, — пожал плечами де Сото, — просто я брезглив по природе, и не люблю собак.
— Хорошие манеры заключаются не в том, чтобы вымачивать пальцы в корыте, — заметил изрядно хлебнувший вина собрат Роже по Ордену, — а во владении тремя рыцарскими искусствами.
— Отменно сказано, — подтвердил де Сото.
— Наш гость со сказочного Востока, — продолжал пьяный, — ими владеет?
— Я испанский гранд, — гордо вскинул подбородок де Сото, — а не какой-нибудь мужлан.
Речь шла о трех искусствах, владение которыми со времен раннего Средневековья почиталось единственным талантом, обязательным для благородной особы: о соколиной охоте, вольтижировке и псовой охоте.
— Возите ли вы на кораблях, благородный рыцарь, — спросил Роже, — свору борзых? Я был бы поражен…
— К сожалению, — развел руками де Сото, — «Темный Спрут» — боевое судно, и на нем нет места ни собакам, ни коням. Посему не удастся мне показать свое искусство в этих двух благородных искусствах. Но есть у меня птица, быстрая, как стрела, равной которой, смею думать, не сыщется в здешних местах.
Тут же, едва не опрокинув стол, вскочили сразу несколько рыцарей, готовых опровергнуть сказанное.
— Тише, благородные паладины, — поднялся Роже. — Наш гость не носит свою волшебную птицу за пазухой, нарушать же сегодняшний распорядок, посылать за соколом и устраивать охоту не должно.
- Предыдущая
- 22/63
- Следующая
