Корсары Балтики - Морозов Дмитрий Витальевич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/63
• Следующая

Аника указал второму донцу на окно, потом на лодку. Тот кивком головы показал, что понял, и замер, укутанный тенями, поджидая того, кто попытается скрыться бегством.

Молча рванул новоявленный дружинник незапертую дверь на себя и прыгнул внутрь. Донец, сопя, полез следом.

Басманов услышал гневный женский крик и звон стали. Тут же в окне возник размытый силуэт, и о доски грохнули тяжелые сапоги выпрыгнувшего вон человека. На плечах сообразительного недруга тут же повис готовый к такому обороту казак.

Басманов попытался разобрать в сплетении тел, где чья голова, но не рискнул бить сабельной рукоятью в эту мешанину. Решившись, он ринулся в светлый дверной проем.

Внутри он застал довольно дикую картину.

Тучный мужчина, одетый под простого горожанина, с трудом отбивался фальшионом от наседающего Аники, а в дальнем углу донец пятился под неистовым натиском простоволосой девицы в мужском платье, которая уверенно орудовала кошкодером — излюбленным оружием профессиональных европейских наемников.

Никогда не видывал Басманов, чтобы пугался любимец Ярослава супротивника в бою. А видел он его не в одной драке… Что стало с казаком? Лица нет, рот распахнут, как от крика, сабля в неверной руке гуляет, отбивается кое-как, словно неумеха.

Женщина, вероятно, та самая, что стала причиной Ярославова бесчестия, совершила весьма мудреный финт, достав казака в плечо.

Басманов рванулся вперед, намереваясь оглушить неистовую фурию, но та вдруг сорвала с пояса и швырнула ему в лицо тяжелый кошель. Вынужденный отшатнуться, князь пропустил расчетливый пинок в живот и согнулся пополам, едва не заревев от обиды и боли.

Донцу, противостоящему ведьме, вновь досталось, на этот раз по запястью, а женщина, изрыгнув грязную ругань на германском, метнулась между ним и Басмановым к выходу.

Но Аника, краем глаза следивший за происходящим, в два быстрых и точных удара покончил со своим противником, отбив в сторону фальшион, и пронзив горло толстяка, ринулся в погоню.

Догнал он женщину одним звериным прыжком, сшиб на пол, прижал всем телом к доскам. Подскочил Басманов, пнул дважды в бок яростно извивающуюся в попытках сбросить Анику ведьму, потом ударил ее по макушке рукоятью сабли.

Новый дружинник, тяжело дыша, стал подниматься.

— Змей морской, а не девка, — с чувством сказал он. — Чуть не ушла.

— Оплошал я, — откликнулся раненый донец. — Таким надобно сразу же осиновый кол загонять, голову с плеч, да к ногам приставить.

— А что так, — усмехнулся Басманов, стирая кровь с рассеченного кошелем лба. — Сильна железом махать?

— Не оттого оробел я, — сказал донец, тяжело опускаясь на лавку и зажимая раненое запястье свободной рукой, — что она рубилась лихо. Глазищи у нее — словно болотные огни. Глянул я — едва не затянуло…

— Влюбился, наверное, — заметил Аника с кривой усмешкой и принялся деловито скручивать ремнем руки обморочной пленницы. — Жаль только, что из-за этой шустрой твари уложил я своего жирного каплуна. Хотел в полон взять — не вышло.

Снаружи внутрь заглянул казак, стороживший окно.

— А твой живехонек? — спросил Басманов.

В ответ донец только безнадежно рукой махнул:

— Кончился, падла. Сам не заметил я, как удавил.

— Выходит, — заметил князь, — один у нас живой трофей образовался. Но и на том спасибо.

Пока портупеей перетягивали кровоточащую руку раненого, Аника взвалил на плечо пленницу и отнес к лодке.

Басманов бегло осмотрел халупу. Ничего приметного он не нашел — обычная рыбачья хибарка, каких полно.

— Сжечь здесь все, — сказал он. — И пора вер-таться.

Лодка отчалила от разгорающегося в ночи домика. Разглядывая полонянку, опричник задумчиво протянул:

— Молодая девка… Ладная… И как таких земля носит?

— Мать честная, — вдруг воскликнул тот казак, что помоложе.

— Что такое? — переспросил Аника.

Вместо ответа донец провел пальцем по щеке девицы.

— Факел поднеси, — едва ли не заикаясь, сказал он.

Козак, игнорируя растерянные взгляды спутников, зачерпнул за бортом воды, плеснул на физиономию пленницы и вновь провел по щеке.

Там, где влажные пальцы касались кожи, остались светлые следы, будто кожа слезла.

Женщина слабо застонала.

— Дай-ка я, — Аника еще раз плеснул в лицо таинственной полонянки водой и бесцеремонно принялся вытирать его найденной на дне лодки мешковиной.

Грим, покрывавший лицо, сполз, отвратительно исказив черты миловидной мордашки. В неровном свете факела взорам предстала не симпатичная женщина, а омерзительная старуха, вся в морщинах, словно печеное яблоко.

— За борт ее, — прошептал, крестясь, Козодой. — Брюхо вскрыть, чтобы не всплыла, и в воду.

— Я тебя самого сейчас в воду спихну, — проворчал князь. — Эка невидаль — старуха! У меня Ярослав в остроге мается, да и тебе он не чужой.

— А вот и зеркальце, — заметил Аника, быстро обшаривший костюм пленницы.

— Дела… — протянул Козодой и зло сплюнул за борт.

На берегу их встретили оба встревоженных заревом дружинника.

Они приняли ношу и пошли, уже не таясь, шумно ломиться к оставленным коням.

Басманов натянул на мокрое тело дожидавшуюся на суку одежду.

— Думаю, — сказал он, — из Фемы наш трофей.

— А то как же, — кивнул головой Аника. — Больше неоткуда. Или уж из самого адова воинства.

«Тебе-то откуда про Фему известно, — подумал опричник. — Не положено знать, будь ты хоть трижды легендарный на Дону атаман».

Но вслух ничего не сказал.

Подъехали к Ивангороду с первыми петухами. Пленница, кулем свисавшая с луки козодоева седла, то ли делала вид, что все еще без сознания, то ли впрямь была в забытьи.

Их встретил всполошенный голова чернокафтан-ников:

— Батюшка, княже, да ты живой!

— Как видишь, — нехотя буркнул Басманов, изрядно уставший и продрогший. — А ты чего думал?

— Поутру твои дружинники переполошили весь город, — принялся торопливо рассказывать полковой, труся рядом с конем и косясь на грязные одежды опричника. — Пальбу устроили, за кем-то гонялись, а потом заперлись в тереме, никого не пускают.

— Меня, может, впустят?

— Если только тебя. А то грозят всех порубить. Подъехали к терему. Там уже разглядели из окон, кто едет, впустили.

— Ну, и что у вас тут творится, пока князь в отъезде? — спросил Аника у полностью вооруженных дружинников.

— А ты кто есть такой, что допрежь князя ответ требуешь?

— Потом объясню, — отмахнулся Басманов. — Что стряслось?

— Тать какой-то прокрался, — сообщил один из воинов, — оглушил Никитку, внутрь скользнул, и прямо в твои, князь, покои. А там Грыня прикорнул на лавке…

— Вот стервец, — вырвалось у Басманова. — Распустил вас Ярослав, совсем страх потеряли! Где он — с живого шкуру спущу!

Тут раздался такой стон, что у всех кровь в жилах заледенела.

— Грыня ревет, — потупил взор докладывавший о ночном происшествии. — Тать тот ему на лицо порошок хрустальный навалил. Гришаня спросонья не разобрал, принялся глаза тереть. Все, нет больше у молодца глаз…

Басманов рванулся туда, где стонал дружинник.

— Пособите, служилые, — Аника внес на руках пленницу. Пока возились вокруг старухи в мужском платье, появился Басманов, бледный, как свежеотбе-ленный холст, рот перекошен…

— Поймали? — только и спросил он.

— Куда там, — буркнул дружинник, отдувавшийся за всех, проспавших супостата. — Едва не достал я его чеканом, но утек он… Ловок, словно куница…

— Не серчай, княже, — подал голос другой Ярославов боец. — Нечеловеческой быстроты враг здесь ночью побывал. От ножа увернулся, а нож-то кидал я сам. С пяти саженей, знаешь…

— Знаю, — упавшим голосом откликнулся Басманов. — Белку к дереву пришпиливаешь, коли надо. Увернулся, значит…

— Он тебе стеклянное крошево готовил, — сказал неудачливый метатель. — Не Гришане.

— Ясное дело, — вмешался в разговор Козодой. — Эти бесы вначале Ярослава в острог посадили, знали — лучше него никто за князем не присмотрит. А потом подослали супостата с хрусталем.

• Предыдущая
• 16/63
• Следующая