Не плачьте о нас... - Качаев Юрий - Страница 9

• Предыдущая
• 9/16
• Следующая

Когда добрались до места, стеганули первые прутья дождя, и небо над головой, ахнув, раскололось. По нему, словно светящиеся трещины, пробежали молнии.

— Вон он, глядите, — сказал Рыжков. Перед ними жирной змеей извивался кабель. — Мурат, начинай, а мы покараулим.

Ножовка легко взяла изоляцию, но дальше дело пошло труднее: проволока не резина. Через несколько минут Мурата сменил Эдик. Потом пилил Володя. Наконец что-то хрустнуло внутри кабеля, и в руках у Рыжкова оказалось два конца.

— Надо смываться, — сказал Эдик.

Но Володя возразил:

— Пока фрицы пройдут с проверкой по городу, мы им другой фокус устроим.

«Фокус» он придумал такой: шагов через сорок еще раз перепилить кабель и вырезанный кусок спрятать подальше. Так они и сделали. Обрезок «змеи» они оттащили за гребень горы и, свернув кольцом, забросали глиной.

Дождь перешел в обвальный ливень.

— А теперь в город. Пускай гады попляшут, — сказал Володя.

Мурат вернулся домой, промокший насквозь и грязный до самых бровей. Мать не спала. Взглянув на сына, она тяжело вздохнула и принесла таз теплой воды.

— Ну что мне с тобой делать? — со слезами в голосе спросила она. — Бить?

Мурат, не отвечая, разделся и стал смывать с себя глину.

— Бить тебя, дурака, спрашиваю? — закричала мать. — Вы же с огнем играете!

Сын устало, совсем по-взрослому посмотрел на нее:

— Это не игрушки, мама. Это война. Неужели ты не понимаешь?

— Да вас убьют! Убьют ведь!

— Пусть. Но мы их на своей земле не потерпим.

Он говорил спокойно, не повышая голоса, и она поняла, что ни угрозы, ни мольбы не помогут. Мальчик на ее глазах становился мужчиной. Он знал, что говорит и что делает.

На заре того же дня Витька Дурнев и Юра Бондаревский привели лейтенанта Маркова к тайнику. Это была неширокая трещина между двумя каменными уступами. Один из них нависал козырьком, укрывая тайник от дождя и горных ручьев. Ребята быстро рас кидали камни и валежник, сбросили старую плащ палатку, и Марков увидел аккуратно сложенное на куче ветоши боевое оружие: два немецких автомата, три карабина, трехлинейка, два «вальтера» и пистолет ТТ. Отдельно лежали гранаты — немецкие и наши. Все оружие было густо смазано солидолом. В самом низу тайника золотились патроны — в обоймам и россыпью.

— Это когда же вы успели? — поразился Марков. — Ну и парни! Ну и орлы!

Про себя ликуя, ребята сделали вид, что похвалы они в общем-то не заслужили и говорить тут вроде не о чем.

— Нам бы с вами только до победы дожить, — помолчав, продолжал лейтенант. — Да что там до победы! Как только сюда вернется Красная Армия, я вас разыщу. И Эдика и Спартака тоже. Даю слово офицера. А теперь придется нам попрощаться. Сего-дня в ночь мы уходим. Будем пробиваться через линию фронта. Все-таки нас не так уж мало — девятнадцать человек, и все обстрелянные.

— А если не удастся? — спросил Юра.

— Уйдем в партизаны. Ниточка к ним у нас есть. А воевать везде можно, лишь бы без дела не сидеть. Ну, до скорой встречи, парни. Дайте я вас расцелую, хоть по уставу это и не положено.

Марков по очереди обнял Юру и Витьку, поцеловал и, слегка припадая на правую ногу, пошел к пещере, где его ждали товарищи. На повороте лейтенант обернулся и поднял руку. Никто из них не знал тогда, что свидеться им больше не суждено.

Наскоро замаскировав тайник, ребята вернулись в город.

Начальник «русского» гестапо подошел к зданию бывшего пединститута. Теперь здесь было общежитие городской полиции.

Колесникова интересовали два новичка, недавно принятые в полицию. Старший из них, Федор Бердюков, вызывал в начальнике оперотдела не то что подозрение, а какое-то смутное беспокойство. Он был почтителен, но за этой почтительностью проскальзывало то ли презрение, то ли высокомерие. По документам и Федор и Анатолий числились рядовыми красноармейцами. Оба дезертировали, как и Колесников. Причина дезертирства была обычной: поняли, что война проиграна и шутить со смертью дальше не стоит. И тот и другой уроженцы Смоленщины. Проверить это не удалось: село их было дотла сожжено, а уцелевшие жители разбежались.

Новичков поселили вместе с двумя «старыми» полицаями — Гришаном и Краснощековым (так распорядился Колесников). Бывшая аудитория, где они жили, была заставлена кроватями, музейными столами с гнутыми ножками, диванами и оттоманками. Стояло здесь даже трюмо, которое с разрешения Колесникова приволок из гостиницы «Бристоль» Краснощеков.

Когда Колесников вошел, перед этим зеркалом стоял Бердюков и брился. Увидев начальство, он чуть заметно кивнул. Остальные приняли стойку «смирно».

Колесников сел против зеркала на один из диванов и, закурив, сказал:

— А знаете, Федор Анатольевич, у меня для вас есть новость. В Овсянке на Смоленщине вы никогда не жили. Я проверил.

Рука Федора, в которой он держал опасную бритву, даже не дрогнула, только уголки губ скривились в насмешливой улыбке.

— Что еще? — спросил он.

— Пока и этого достаточно.

— Дешевая покупка, Александр Акимович. Не пройдет. — Федор вытер влажным полотенцем лицо и повернулся к Колесникову. — Я не пойму только, за что вы меня невзлюбили.

«Я и сам не пойму, за что», — подумал Колесников, краем глаза глядя на Анатолия. Парень явно порывался что-то сказать, но, видно, не смел вступить в разговор. Гришан и Краснощеков сидели, навострив уши.

— Так вы действительно земляки? — спросил Колесников Анатолия. Тот засмеялся.

— Вы, господин начальник, меня прямо смешите. Да в Овсянке Федора знает каждая собака.

— Брось, Толя, пускай язык почешет, если охота, — с ленцой сказал Бердюков, и опять в его голосе Колесникову почудилось легкое презрение. Задуманное было сделано. Гришан и Краснощеков теперь глаз не спустят с Федора. Пускай он остерегается их, а по-настоящему за ним будет следить совсем другой человек.

«Если я ошибаюсь, придется извиниться», — подумал Колесников. Вслух он сказал:

— Вы четверо дежурите сегодня в Цветнике до наступления комендантского часа.

Колесников козырнул и вышел, еще раз бросив взгляд на Федора.

Володя Рыжков дернул за шнур дверного звонка и прислушался. В квартире что-то происходило: вначале он явно слышал стук молотка, а сейчас все стихло. Володя позвонил еще раз.

— Кто там?

— Это я, не узнаешь?

В замке повернулся ключ, и дверь приоткрылась. На пороге стоял Карпуня. Вид у него был взъерошенный и смущенный.

— Что, не ждал? — спросил Володя. — Мы же договорились, что я сегодня зайду.

— Забыл. Да ты проходи, только ноги вытри.

В комнате, куда Карпуня провел гостя, сидел белобрысый мальчуган лет тринадцати.

— Это Артист, — сказал ему Карпуня. — Познакомьтесь.

Белобрысый протянул руку:

— Котельников, Валя. А я тебя помню.

— Откуда?

— А в клубе на сцене видел. Ты лезгинку плясал.

— Было такое дело в моей биографии, — засмеялся Володя. — А чем это вы занимались? Стук аж на лестнице слышно.

Котельников вопросительно посмотрел на Карпуню.

— Ему можно, — сказал тот.

Валя полез под кровать и вытащил короткую, но широкую доску, сплошь утыканную гвоздями.

— Шины немцам прокалывать? — догадался Володя.

Валя обрадованно кивнул.

— Ага. Мы уже три машины искурочили. А одна вчера прямо в канаву кувырнулась — и колеса кверху. Немцы, которые ехали, бока потирают, ругаются, а мы сидим в палисаднике и ни гугу. Умора!

— Семечки. — Володя поморщился. — Плевое это занятие. Есть дела поважнее.

— Например? — спросил Карпуня.

— Например, нужно добывать немецкие документы и оружие.

— А кто их переправит нашим?

• Предыдущая
• 9/16
• Следующая