Шумный двор - Добряков Владимир Андреевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/37
• Следующая

— В том-то и секрет, — возразил Сергей Сергеевич, — не готовое им предложить, а пусть сами потрудятся…

— Детская самодеятельность? Это, извините, красиво звучит. В жизни все сложнее.

— Вы не верите в ребят?

Управдом посмотрел на полупустое помещение, на яркое солнце за окном и ответил:

— Буду откровенен: не верю.

Именно в этот момент Лешка, стоявший с ребятами у окна, вдруг хлопнул себя по лбу.

— Идея!

Пошептавшись о чем-то с друзьями, он крикнул:

— Сергей Сергеевич! Через пять минут все будут здесь! — И ребята кинулись к выходу.

Ретюнский добродушно поскреб рыжеватый подбородок.

— Эх, детство босоногое! Всё-то им кажется просто. Раз, два, три — площадку сделаем! Раз, два, три — жильцов соберем! Поверите, в прошлом месяце лектора пригласили. «Муха — разносчик заразы», — так лекция называлась. Очень актуальная тема. И что бы думали? Три человека явились. Стыд. Пришлось извиняться перед лектором… Видимо, и сегодня придется отложить собрание. Больше никто не придет. Уж я-то знаю, поверьте мне…

Но каково было удивление Ретюнского, когда через минуту широко распахнулась дверь и вошло сразу трое жильцов, за ними — еще двое. Потом еще, еще…

А ребята тем временем носились по этажам и стучали в двери квартир.

— Скорей в домоуправление! Гагарин приехал! Скорей!

— Какой Гагарин?

— Вы что, с луны свалились? Гагарина не знаете?

Все и побежали в домоуправление. «Недоразумение» сразу, конечно, выяснилось, но на ребят почему-то никому не хотелось сердиться. Наоборот, даже хвалили за находчивость. Все смеялись, шутили, и никто не собирался уходить. В комнате стало тесно. Озабоченный Ретюнский открыл обе половинки двери своего кабинета.

Ребята — возбужденные, радостные — толкались тут же, среди взрослых, и чувствовали себя хозяевами.

Собрание открыл Ретюнский. Он надел круглые, в толстой оправе очки и поднял руку.

— Товарищи, на повестке дня собрания два вопроса. Первое — о задолженности по квартплате. — Минут пять Гром Громыч распекал своим зычным голосом «злостных неплательщиков», грозил принять «соответствующие меры». Потом, как-то сразу сникнув, уже другим — слабым и уставшим голосом проговорил:

— По второму вопросу слово предоставляется товарищу из горкома комсомола.

Сергея Сергеевича слушали внимательно. Когда он сказал, что горком комсомола берет шефство над пионерской площадкой и что он уже побывал в райисполкоме, где ему обещали поддержку и строительные материалы, ребята захлопали в ладоши. И взрослые аплодировали. Что ж, неплохо, если во дворе будет площадка.

Но потом Сергей Сергеевич сказал, что для успеха дела необходима и помощь жильцов дома. Поэтому было бы интересно услышать, что думают собравшиеся.

Все одобряли, обещали помогать. Лишь инженер Демкин — отец Геры — пытался возражать. Но всем было ясно, что это он о своем гараже беспокоится — вдруг потребуют убрать гараж со двора? А других возражений не было. Даже гражданка Морковкина, разводившая на балконе цветы и любившая тишину, ни словом не обмолвилась против площадки.

Выступил и Костин дедушка.

— Письмо ребятишки написали в газету. Обиделись на нас. И правильно. Возьму себя. Боевая молодость, революция, гражданская, коллективизация и так далее. Тридцать восемь лет в партии. Кажется, заслужил отдых. Пенсию государство назначило. Живи, радуйся, отдыхай. И отдыхаем. В парк загляните. Сколько там нашего брата! С утра до вечера в домино стучим. Кажется, правильно — отдых. А нет, — Герман Ильич приложил руки к груди, — сосет что-то. Неужели только на то и годимся, что костяшками стучать? Обидно. А прочитал письмо в газете — оно и моим внуком подписано, — совсем покоя лишился. Мы — в домино, значит, а под боком у нас детишки от зеленой скуки вянут. Негоже получается. Час или два можем отдавать детишкам? Можем. Вот спортивную площадку задумали они делать. В добрый час! Лично я, как говорят пионеры, торжественно обещаю всем, чем могу, помогать. Думаю, и другие пенсионеры поддержат меня. Ну, хоть бы ты, Петр Григорьевич. Ведь не откажешься?

Сутулый старичок с редкими волосами живо отозвался из угла:

— С превеликим удовольствием. Дело-то нужное. Святое, можно сказать, дело. Спорт любые болезни лечит. Он и стилягам, как говорится, мозги вправит, и картишкам по рукам ударит, и водке с табаком от ворот поворот покажет.

Высказался и управдом. Видя общее настроение, он не стал уверять, что из этого дела ничего не получится. Ретюнский признал важность «данного мероприятия» и заверил, что «домоуправление со своей стороны приложит все силы для скорейшего претворения его в жизнь». На этом он хотел закрыть собрание, но Гагарин сказал:

— Минуточку. Еще один вопрос. Товарищи, нужна комната для пионерской работы. Дождь, слякоть или наступила зима. Где ребятишкам собираться, поиграть? Я беседовал с Гаврил Гаврилычем. Ничего положительного он не ответил. А комната очень нужна. Может быть, у кого есть предложения на этот счет?

— Пусть свой кабинет отдаст ребятам, — раздался женский голос. — А то сидит, бумагами обложился.

— Правильно! — поддержало несколько голосов.

— Товарищи! — как ужаленный, вскочил Ретюнский. — Так вопросы решать нельзя. Кабинет мне положен…

— Тогда отдай эту комнату. Еще лучше, целый зал…

— А как же, даже такое постановление есть, чтобы выделять специальные комнаты для ребят…

После долгого шума и крика Ретюнский пообещал что-нибудь придумать и подыскать ребятам уголок. Категорически отказать он не мог: действительно, есть такое постановление.

— А теперь, — будто извиняясь, улыбнулся Сергей Сергеевич, — взрослые могут быть свободны. Останутся главные виновники — ребята. Выберут пионерский штаб, председателя…

Выходя из домоуправления, Герман Ильич спросил у ребятишек, не видел ли кто Костю. Обещал прийти на собрание, а не пришел.

— А разве он не больной? — удивился Василек.

— Да нет, — сказал Герман Ильич. — Еще до обеда ушел куда-то…

— Ее нет дома.

Так бабушка и сказала — холодным, металлическим голосом. И захлопнула дверь.

Лена в это время разбирала ноты. Она перестала дышать, замерла, затем кинулась в переднюю. Валентина Григорьевна, как ни в чем не бывало, высыпала из прозрачного мешка малину.

— Бабика, кто это приходил?

— Девочка приходила, — сдержанно ответила она.

— Пенка! Я по голосу узнала. Почему ты ее не пустила?

— Тебе надо заниматься музыкой. В последние дни ты мало играешь.

— Почему ты ей сказала неправду?

— Тебе надо заниматься, — сухо повторила бабушка и добавила, пожимая плечами: — Я не понимаю твоего волнения. Она, по-моему, не пара тебе.

— Но я хочу с ней дружить! Неужели я не могу выбрать себе подругу?

— С этой девочкой у тебя мало общего. И она года на два младше.

Лена закрыла лицо руками.

— Как стыдно. Она же слышала, как я только что играла на пианино. Она знает, что я дома.

— Тем лучше. Если она не глупая девочка, то поймет и не станет навязываться.

— Я знаю, почему ты ее не пустила, почему ты не можешь ее терпеть! Потому что она… — Лене хотелось крикнуть: «Потому что она из Днепропетровска!», но увидела глаза бабушки — испуганные, неподвижные, лишь правое веко чуть дергалось, и вместо этого она вяло сказала: — Потому что Пенка сама варит кисель и подметает в комнатах.

У Валентины Григорьевны отлегло от сердца.

— Глупышка. Зачем так волноваться? Успокойся… Вот так. — Она погладила внучку по голове. — Не надо. Все будет хорошо. Скоро я буду не так загружена работой, и нам опять удастся съездить к морю. Ты познакомишься с девочками — твоего возраста, одних интересов…

Лена капризно надула губы.

— Надоело к морю.

— Ну, хорошо, не поедем. Только не надо расстраиваться. — Бабушка прижала Лену к себе, обняла. Девочка уткнулась лицом в ее теплое плечо и всхлипнула. — Все у нас будет хорошо, — продолжала успокаивать бабушка. — А сейчас приготовлю тебе малинки.

• Предыдущая
• 14/37
• Следующая