Маяк мертвых - Усачева Елена Александровна - Страница 4

• Предыдущая
• 4/17
• Следующая

Вытоптанная широкая тропинки чиста, словно по ней прошли веником — ни палочки, ни камешка. Люди на Гору Крестов приезжают не всегда подготовленные, делают кресты из того, что найдут. И Алена за сегодняшний день не первая. На парковке, где ее высадил Эдик, стояла одинокая машина. Но в самом лесу никого. Словно человек пропал. Или он шел не на Гору Крестов? Или шел сюда, но не затем, чтобы полюбоваться красотами, а чтобы закопаться в мох? Или попрыгать по гладким стволам? Или искупаться в болоте? Очень удобно — разок нырнул, разок не вынырнул.

Ристимяги начинается как самый обыкновенный лес. Сосна, лиственница, холмики, заросшие брусникой, между ними вьются тропинки.

Ветер поскрипел соснами, пошуршал отстающими шелушинками коры, пошелестел листьями брусники. Словно кто-то прошел. Высокий, в светлом, задел длинным подолом кустики.

Показалось.

От долгого вглядывания все стало четким, кресты приблизились, резче обозначились контрастные цвета.

«У-у-у-у», — пронеслось по лесу.

«Иду!»

На душе стало нестерпимо печально, слезы горячим угольком обожгли переносицу, защипало глаза.

Зачем она сюда приехала? Зачем складывает крест? О чем хочет оставить память? О сегодняшней ссоре? О том, как убежала от матери, не взяв телефон.

Тоска заставила выпрямиться, задышать глубже.

Как все нестерпимо обидно и глупо. Вернуться? Извиниться? А толку? Все будет так же — ее умильные взоры, глупые улыбки, влюбчивость. Каникулы испорчены.

Алена медленно встала. Все равно, что произойдет дальше. А если не произойдет — тем лучше.

Окинула взглядом мрачную картину — деревья, пригорки с кустиками брусники, мох, желтую широкую тропинку и кресты, кресты, кресты.

Жизнь тяжела… страдания вечны…

Кто это говорит? Или это она сама так думает?

Да, сама.

Алена побежала, а кресты все не кончались. Они мелькали по сторонам, звали к себе. Забыть, забыть, скорее забыть…

— Алеееена! — зовет знакомый голос, но он с трудом пробивается сквозь прочно поселившееся в душе отчаяние.

Нет, нет, нет!

Алена сжимает голову и бежит быстрее.

— Аааааалён!

В пропасть, с обрыва, в болото — куда угодно, только подальше.

— Аля!

Алена остановилась.

— Ты куда?

Эдик запыхался. От бега его шевелюра разметалась, к футболке пристали хвоинки, на плече желтое пятно смолы.

— Еле догнал!

От улыбки на щеках ямочки. С запозданием Алена заметила, что тоже улыбается. Самой глупой улыбкой… Вот ведь! Эдик! Пришел! За ней! Это любовь!

— Так чесанула!

Эдик еле переводит дыхание. Алена кашлянула, прогоняя мысли о судьбе и прочей маминой ерунде. И вдруг поняла, что сама она дышит ровно. Словно и не бежала. Словно кто нес.

— Хотела посмотреть, где гора кончается, — пролепетала Алена, с ужасом прислушиваясь к себе. Что с ней было? Что? — Где нет крестов.

Эдик ничего не заметил. На Алену не смотрел, вертел головой. Что-то ищет? Или кого?

— Она в болото скатывается, — произнес он быстро. — Дожди были. Сейчас там топко.

Болото… Перед глазами еще мелькают странные картинки, голова гудит от ярости… На кого? Из-за чего?

Эдик все оглядывает и оглядывается. Кого еще потерял?

— Ты тут не видела? — начал он вопрос, но замялся. — Девушка должна была быть. Худая, высокая, лет двадцать.

— Не было никого.

— Сюда пошла. Машина ее на стоянке. Серая такая. До сих пор стоит.

Как-то все стало очевидно, а потому грустно.

— Ты из-за нее вернулся?

Черт! Лучше бы в болоте утонула. Никому Алена не нужна. Даже Эдику. Он уже кем-то увлечен. Не Аленой. У мамы тонкорукий красавец, у Эдика девушка из машины, а у Алены… у Алены домовые. Чудесная компания. От такого расклада опять захотелось плакать.

Эдик всматривался в голые стволы, хмурился.

— Странно, — пробормотал себе под нос. — Она не собиралась сюда ехать.

Его взгляд скакал по частоколу крестов.

— Может, не она? — вздохнула Алена, чувствуя, как слезы уходят из глаз — плакать расхотелось. — Мало ли кто приехал на такой же машине?

— Ты забываешь, что это остров. Здесь новое появляется по большим праздникам.

— И когда приходит паром. А приходит он четыре раза в день.

— Нет, это ее машина. Там кошар на торпеде[1].

Эдик постоял, вслушиваясь в звенящую тишину леса.

— Что ты так переживаешь? — Алена отфутболила попавшуюся под ногу шишку. — Мало ли какие у нее дела. Захотела побыть одна, предаться воспоминаниям.

Между деревьями как будто кто-то прошел. Или ветка качнулась? Порхнула птица?

— А! Конечно. — Эдик тряхнул головой, отбрасывая сомнения. — Я чего вернулся? Уже почти до поворота на Кыпу доехал, а тут вдруг машину вспомнил и понял, чья это. Вот и рванул. Мать звонила?

Алена не выдержала и отвела глаза. Не умела она врать легко и открыто, а говорить правду Эдику не хотелось — не было договоренности с матерью, не было даже с собой мобильного.

— Нет еще.

Все вокруг разом стало скучно и неинтересно.

— Поехали тогда, я тебя до маяка подброшу.

— Я здесь еще не все посмотрела, — неожиданно для себя уперлась Алена. Чего тут делать? Кресты и кресты. Тоска.

— Поехали. Нехорошее место.

Снова в воздухе что-то хлопнуло. В душе у Алены защемило. Больно-больно. Выбило слезу в уголок глаза. Вокруг стало пусто и тихо.

— Что это? — дернулась Алена.

— Птица, — вяло отозвался Эдик.

Ветка. Кривой сучок. Шишка качается на ветру.

— Нет птиц, — прошептала Алена, невольно хватая Эдика за локоть.

— Болото близко. Может, какие газы выходят. Я же говорю, дурное место.

— Почему? Покойники могут выйти?

Стало страшно. Мурашки злыми ватагами носились по коже, холодили руки, делали бесчувственными ноги.

— Покойники после двенадцати не ходят, — мрачно сообщил Эдик. — Не их время. А так здесь разное происходит. Прямо черная дыра какая-то.

Мимо как будто что-то пронеслось. Но никак не черное. Скорее белое. Словно тополиный пух собрали в полупрозрачное полотно.

Снова на душе стало тяжело. С чего вдруг? Алена уже двумя руками вцепилась в Эдика. Локоть у него был теплый. Эдик руку согнул, чтобы Алене было удобней держаться. Она бросила на него взгляд… Нет, не смотрит, думает о своем.

— Не бойся, — назидательно, по-взрослому произнес Эдик и похлопал Алену по плечу.

По плечу. Эдик… Алена словно в себя пришла и отодвинулась. Эдик согласно опустил руку — задерживать ее он не собирался, жалеть дальше тоже.

— Есть такие места в космосе, — заговорил он бесцветным голосом. — Черные дыры называются. Что туда ни попадет, все пропадает.

— Что пропадает? — шепотом спросила Алена, борясь с желанием снова взять Эдика под локоть.

— Все. Есть черные дыры и на Земле.

Эдик смотрел перед собой. Что видел? Какой след высматривал?

— Там тоже пропадают? — В этом дурацком лесу стало совсем неуютно. Вот принесла их нелегкая в Эстонию. Все-то у них тут не слава богу.

— Когда как. — Эдик равнодушно пожал плечами. — Но чаще всего кончают с собой. С мостов прыгают или с недостроенных домов. Знаешь, есть такой мост в Америке, Золотые Ворота называется. В Сан-Франциско. Там каждые две недели кто-нибудь кончает с собой. Думаешь почему? Потому что место такое. Туда тянет всяких ненормальных. А вот еще, я знаю, в Москве есть одно общежитие. Там тоже постоянно из окон падают. Ну, или с ума сходят.

— Они просто психи! — Сил терпеть эти рассказы уже не было. Хотелось кричать. Хотелось бежать.

Эдик смотрел очень серьезно.

— Тяжело узнать — псих или не псих, если ты уже мертв. Идем отсюда.

Знакомая машина все еще стояла на парковке. Длинная, серая. Символа на решетке радиатора не было, поэтому Алена не смогла определить марку. Из-за лобового окна смотрел грустными глазами небольшой плюшевый кот. Рыжий. В полоску. Смотрел и словно спрашивал: «Что же вы вернулись, а хозяйку не привели? Эх вы… люди…»

• Предыдущая
• 4/17
• Следующая