Мы в пятом классе - Матвеева Людмила Григорьевна - Страница 19

• Предыдущая
• 19/51
• Следующая

— Маленькая, зато настырная. Моя мама говорит, что маленькие женщины всегда умеют постоять за себя.

— Ну, Людка, ну, настырная. Слушай, а может, ты врёшь?

— Она ему вчера варежки под краном стирала, он в какую-то извёстку влез. А сегодня ластик ему отдала. Насовсем. Польский. «Возьми, у меня ластиков много». Теперь понятно?

— Понятно. Польский? Ну ладно.

Оля молча смотрит перед собой. В глазах у неё мелькают молнии. Тане становится жалко маленькую Людку. И чего все девчонки помешались на этом Максиме? Мальчик как мальчик, ничего в нём особенного.

И тут в коридоре появляется Максим.

Он шагает деловито, не торопясь. Светлые волосы аккуратно подстрижены. Наверное, вчера Максима мама гоняла в парикмахерскую. Белый воротничок рубашки ещё не перевернулся вверх тормашками. Увидев Максима, Оля громко взвизгивает:

— Только тронь — скажу!

Но он совсем непонятный человек, этот мальчик Максим. Он как будто не слышит Олю. Хотя как же не услышать этот пронзительный вопль? Таня вздрогнула от Олиного голоса. А Максим прошёл мимо, не обратил на Олю ни малейшего внимания. Не толкнул, не стукнул, ничего обидного не сказал. Что же с ним случилось, с непонятным человеком Максимом?

Мимо Оли, мимо Оли Савёловой идёт и не смотрит.

Таня отворачивается. Пусть Оля не знает, что Таня видела, как Максим идёт мимо и не цепляет Олю. Когда видишь чью-нибудь неудачу, получается, что ты виноват в этой неудаче. Зачем рядом стоял? Зачем смотрел? Лучше не видеть. Таня внимательно, слишком внимательно смотрит в окно. Бежит мужчина за троллейбусом, успеет или не успеет? Успел всё-таки. Впрыгнул в дверь и большую набитую сумку втащил.

И вдруг Таня слышит голос Максима:

— Эй! Ты чего отворачиваешься? С тобой же разговариваю.

Кому он это говорит? Почему остановился у её окна? Почему так враждебно и странно смотрят на неё девчонки? И Оля, и Оксана, и маленькая Людка, которая вдруг тоже оказалась с ними и держит Олю под руку? Что происходит?

А происходит совершенно невероятное. Максим — сам Максим! — остановился возле Тани и говорит Тане:

— Ну что ты на меня глаза вытаращила? Я тебя дело спрашиваю, а ты как глухонемая. Ты упражнение по русскому написала? Написала или нет? Не добьёшься толку.

Таня отвечает, а сама не слышит своего голоса, как бывает во сне — хочешь сказать, а голос не слушается.

— Написала. — Она кивает. Глаза у него смеются. Она покашляла и повторила: — Написала.

— Дай тетрадку. Посмотреть, какие там окончания надо подчёркивать волнистой чертой.

На негнущихся ногах Таня идёт в класс. Она похожа на цаплю. Достаёт из парты портфель, из портфеля тетрадь. Максим опять стоит рядом. Она протягивает ему тетрадь и пытается уговорить себя, что ничего особенного не случилось. Надо человеку подчеркнуть окончания волнистой чертой, вот и всё. И ничего больше. И никаких других соображений. Но что-то подсказывает ей, что совсем не только в волнистых чёрточках дело, не только в них, нет, не только в них. Много девчонок было вокруг, а он подошёл к ней, а не к одной из них. Вот в чём дело. А они шептались и злились. Не из-за волнистых чёрточек, не из-за тетрадки. А из-за чего? Вот в том-то и дело.

Какой сегодня особенный, счастливый день. И солнце проглядывает сквозь серые тучи. И снег блестит на крыше. А Максим сидит за своей первой партой, склонил свою светлую голову и переписывает упражнение из её, Таниной, тетради. А не из чьей-нибудь ещё. А Оля Савёлова, сама Оля, смотрит из двери на Таню. И шепчутся Оксана и Людка про Таню. Наверное, они говорят, что у неё нос набок или ноги кривые. Какая радость, что они так говорят! Как прекрасно, что нос у неё не набок и ноги не кривые!

А перед самым звонком Максим возвращает Тане тетрадь и крепко стукает её учебником по затылку. Её! А не кого-нибудь другого. Хотя вон он, полный класс разных затылков.

Вот так неожиданно к Тане пришло счастье.

Максим пришёл на станцию юных натуралистов. Он любит сюда ходить. Это не то что бассейн — пахнет хлоркой, холодно вылезать из воды, а тренер ещё велит принимать душ после тренировки. И в ушах всегда хлюпает вода. Нет, бассейн Максим пропускает часто. А станция юннатов — весёлое место. Небольшой дом посреди парка. По деревьям прыгают белки, на ветках щёлкают синицы. Максиму нравятся синицы — непоседливые, насторожённые птицы с синими спинками и жёлтыми щёчками. А Максим синицам не нравится. Они больше любят степенных старушек, у которых плавные движения, тихие голоса. Старушки кормят синиц подсолнухами. А у Максима подсолнухов нет, движения резкие, голос звонкий и переходы настроений тоже резковатые.

Максим сегодня проходит мимо синиц, и они вспархивают с голого куста сирени все дружно, а потом все дружно садятся на соседний куст.

Вот Максим остановился возле вольеры, где бегает взад-вперёд зверь, похожий на собаку, — низенький, длинный, лохматый. Когда Максим пришёл сюда в первый раз, ещё осенью, он не знал, кто это. Руководитель кружка зоологов, Валерий Павлович, сказал:

— Думаешь, собака? А на нос внимательно посмотри.

Нос был чёрный поросячий.

— И вообще научись как следует присматриваться к общему облику. Какая же это собака?

«На дворняжку похожа», — хотел сказать Максим, и хорошо, что не сказал.

— Гиена! — с гордостью произнёс Валерий Павлович. — Настоящий дикий зверь! Тебе поручается уход за гиеной. Справишься?

— Что я, гиен не видел? — пробурчал Максим.

Валерий Павлович почему-то засмеялся и дал Максиму книжку про гиен.

— Почитай всё-таки. Договорились?

— Ладно, — согласился Максим.

Гиена продолжала бегать по клетке, совала в углы свой поросячий нос.

— И помни: если сунешь палец в клетку — откусит под самый корень. Ты уже взрослый, соображай.

Максим соображал.

Подошёл взрослый парень, класса из седьмого. Поглядел на Максима, на гиену, опять на Максима и сказал лениво:

— Новеньким всегда гиену дают. Её зовут Генриетта. Я за ней тоже ухаживал, когда новеньким был. В этой книжке всё сказано подробно — как кормить и вообще. А у меня теперь филин. Знаешь, какой умный.

Максим спросил:

— А она разве глупая?

— Она — не знаю. Бегает, ищет чего-то. Ты ей мяса дай, вон там возьми, в холодильнике.

Максим кормил Генриетту. Она ела, пила воду из миски, бегала по клетке и не посмотрела на Максима ни разу за все дни.

Сторожиха Таисия Степановна как-то сказала:

— Клетка любому не нравится. Свободы просит зверь.

С того дня Максим стал обдумывать свой план.

Сегодня он пришёл на станцию юннатов, как всегда. Но это только со стороны казалось, что — как всегда. В кармане у Максима собачий ошейник и поводок.

Вечер. Притихли в парке воробьи, а вороны каркают, скандалят, устраиваются на ночь на голых верхушках берёз. Снег вокруг лежит голубоватый, нетронутый, только беличьи следы остались на тропинке.

Сторожиха Таисия Степановна ворчит:

— Все юннаты как юннаты — давно уж дома. А ты всё здесь. Ступай, ступай.

Он ничего не отвечает, смотрит на свою гиену. И сторожиха наконец отходит. Наблюдает Максим за зверем — пускай себе.

— Цыпа, цыпа, цыпонька! — умильно зовёт Таисия Степановна. — Кушайте, кушайте, цыпоньки. Прибежал малохольный парень на ночь глядя. А чего прибежал? Чего ты прибежал? — Она высовывает голову из сарайчика, где живут куры.

— Ещё только восемь. Мне надо гиену проведать.

— Нашёл тоже радость. Проведать её. Злая, хуже тигры. Я вообще этих всех зверей терпеть не могу.

Она захлопнула дверь сарая, куры забеспокоились, затрепыхались, закудахтали.

— А если вы животных не любите, зачем вы сюда пошли работать? — Максим ведёт с Таисией Степановной спокойный умный разговор. Ему надо, чтобы она ничего не заподозрила. Генриетта мечется по клетке. — Можно и в другом месте работать, не обязательно здесь.

• Предыдущая
• 19/51
• Следующая