Граница не знает покоя - Авдеенко Александр Остапович - Страница 30

Фонарик старшина потерял. Спички ломались, не зажигаясь на ветру. Наконец, на миг вспыхнул немощный огонек и угас. Но этого было достаточно: Гордеев держал погон с зеленым кантом и четырьмя звездочками. Как утопающий, в последней надежде хватающийся за соломинку, старшина еще раз протянул руку и вяло опустился в снег. На лице убитого были усы.

Невдалеке послышался топот ног.

— Стой! Кто? — хрипло спросил Гордеев.

— Свои! — ответил голос сержанта Егорова. — Где ты? Что с тобой, старшина?

— Капитана Марюшина застрелил, — глухо сказал Гордеев.

Сержант бросился на колени, перевернул тяжелое тело убитого, щелкнул кнопкой фонарика. Светлый луч упал на чужое, незнакомое лицо, перекошенное злобной предсмертной гримасой.

Пораженный, Гордеев не находил слов.

— Да-а-а, — протянул Егоров. — Вот так сходство. Усы, прическа, и одет точь-в-точь, как Марюшин. Разве что поплотнее наш капитан, да помоложе. А вообще-то ловко сработано, ничего не скажешь.

— Ладно, потом разберутся, — Гордеев поднял автомат. — Тех, что в сарае, отправили? Хорошо. Значит, остался последний. Не будем времени терять, сержант. Пошли!

Шестой «охотник», судя по всему, должно быть, играл в банде нарушителей не последнюю скрипку. Видно, это был стреляный волк. Оставив «усатого» прикрывать себя, он уходил к горам. По оставленным на снегу отпечаткам ног пограничники видели, что нарушитель сначала петлял в лесной чаще, потом направился к холмам, резко завернул вправо, вернулся было в лес и опять устремился на юг, хитро, по-лисьи стараясь запутать следы.

Старшина бежал размеренно, как на тренировке. Силы надо было беречь, неизвестно, сколько продлится преследование. «Усатый» продержался недолго, и все же он помог напарнику выиграть время, оторваться от погони километра на полтора-два.

Ноги проваливались в снег, ватные шаровары намокли, сапоги стали тяжелыми, деревянными.

Через час Егоров отстал. Оглядываясь, Гордеев сначала видел позади смутно серевший силуэт сержанта, но потом он исчез, растаял в темноте. Да и старшине приходилось нелегко. Километры, пройденные по бездорожью, давали знать о себе. С каждым шагом ноги все больше наливались свинцом, бешено стучало сердце, морозный воздух, до этого чистый, пьянящий, свежий, теперь, казалось, разрывал легкие на части. Шинель сковывала движения, била обледенелыми полами по коленям.

Чуть заметно забрезжил рассвет. Впереди возникли из мглы очертания гор. Близкие деревья и кустарники потускнели, меняя расцветку. Ночь раздвигала свою пелену медленно, нехотя, но все же с каждой минутой становилось все светлее.

Через полчаса на склоне дальнего холма на какой-то миг появилась и тут же исчезла темная точка. Пот заливал Гордееву глаза, он зачерпнул на бегу горсть снега, потер лицо и, не отрываясь, смотрел в серую даль, пока не заметил еще раз шевелящееся пятнышко. И как будто прибавилось сил.

«Врешь, ты тоже устал. Врешь, не уйдешь!» — подумал Гордеев, взглянул на часы и заволновался. Было без двадцати восемь. Ровно в девять скорый пассажирский подойдет к небольшой, затерявшейся в предгорье Карпат железнодорожной станции, остановится на две минуты и умчится дальше, вглубь страны. Двух минут достаточно, чтобы вскочить в вагон, затеряться среди десятков людей и исчезнуть надолго. Нарушитель хорошо знал, куда идет.

Старшина остановился. Быстро сбросив маскхалат вместе с шинелью, отшвырнул в сторону. Тело стало легким, невесомым. И тотчас же мороз пополз под гимнастерку, уколов тысячами игл влажную спину, разгоряченную грудь. Но расстояние между ними сокращалось. Гордеев уже видел того, за кем шел по следу. Тоже высокий, в защитной ватной куртке, беглец несколько раз появлялся между жидкими деревьями и бежал дальше, оглядываясь, как и Гордеев — проваливаясь в снег, размахивая руками.

Сумка с гранатами и запасным диском больно толкала в бок, оттягивала плечо пудовой тяжестью. Старшина вынул одну гранату и бросил сумку в снег.

Зеленая куртка мелькала все ближе.

— Стой!..

Громкий окрик старшины повторился утроенным эхом. Прыжками понесся в сторону перепуганный заяц. Убегавший прибавил ходу, споткнулся, с головы его слетела шапка. Он не успел подхватить ее и бежал, пригибая круглую, лоснящуюся голову.

«А ты, оказывается, лысый, Вот ты какой!.. — злорадно прошептал старшина, — Ну, погоди!»

Когда между ними осталось метров сто, лысый резко повернулся, выбросил вперед руку. Близко возле старшины пули вырвали из снега сухие фонтанчики. Гордеев залег. Нарушитель тоже упал и пополз, быстро работая локтями, извиваясь как ящерица. Короткой очередью старшина прижал его к земле, заставил не двигаться.

— Слушай, солдат, — не поднимая головы, крикнул лазутчик, — ложу семь тысяч сюда, под камень… А ты отстань. Слышишь? Отстань, говорю!

Гордеев не ответил.

Лысый взмахнул рукой, молниеносно, быстро. Взрыв гранаты потряс воздух. На пограничника посыпались куски мерзлой земли и снежная пыль, тонко свистнули над головой осколки, запахло гарью. Подняв голову, старшина увидел, как враг перебегал к кустам. Новой очередью Гордеев заставил лысого опять лечь в снег, а сам, подхватившись на ноги, ринулся вперед, на несколько шагов сократил расстояние.

Теперь их разделял только снежный сугроб. По одну сторону его, сжав зубы, в легенькой гимнастерке лежал старшина-сверхсрочник Геннадий Гордеев. По ту сторону сугроба притаился прибывший издалека матерый волк. Он уже понял, что этот полураздетый, коченеющий на холоде чернявый юноша с зелеными погонами на плечах, загнал его на скользкое, но волк не терял надежду спасти свою шкуру. Несколько раз он делал вид что хочет подняться и всякий раз покорно ложился, слыша стук автомата.

У себя дома, в лесах под Тюменью, Геннадий Гордеев с детства научился бить белку без промаха, точно, в глаз. Теперь он едва сдерживал себя, чтобы не поймать в разрез прицельной рамки обнаженную лысую голову и не нажать на спусковой крючок. Тогда все быстро закончилось бы, не стало бы ноющей боли в ногах, отошел бы жестокий холод, что сжимает грудь. Но мертвые не говорят, а к такому, как этот, что лежит напротив в куртке с чужого плеча, вопросов будет еще немало, в этом Гордеев не сомневался.

И все же старшина допустил ошибку, увлекся и разгадал маневр врага только тогда, когда лысый пошевелился опять, а автомат старшины только сухо щелкнул затвором. Патроны кончились.

Рука Гордеева потянулась к ремню, но тут же он вспомнил, что запасной диск остался далеко позади в снегу. Старшина почувствовал на холодном лбу горячую испарину. Он четко представил себе: рядом за сугробом ехидно, удовлетворенно улыбается лысый.

«Так вот ты каков, ты действительно волк!» — подумал Гордеев и отложил в сторону ненужный автомат. Подышал на негнущиеся пальцы, нащупал в кармане гранату.

А лысый, видно, догадывался, что ему уловка удалась. Он попытался ползти — пограничник не стрелял, осторожно приподнял голову — автоматной очереди не последовало. Старшина молчал.

Держа пистолет наготове, лазутчик медленно, упираясь левой рукой в снег, стал на колени. В ту же секунду что-то небольшое, темное вылетело из-за сугроба, ударилось о твердую снежную глыбу, покатилось лысому под ноги. Глаза его полезли на лоб, животный ужас сковал мозг: «граната!». Он нырнул головой в снег, обхватил его руками, ожидая вспышки, грохота взрыва, И вдруг кто-то тяжелый навалился на него сверху, сильные пальцы сдавили ему кисти рук, заломили за спину, вырвали холодный парабеллум. Лысый задохнулся, захрапел, дернулся всем телом. Резкая боль в суставах принудила его замереть неподвижно.

Гордеев скрутил врагу руки ремнем, положил его на бок. Тяжело дыша шагнул в сторону, поднял гранату, стер рукавом прилипший к ребристому металлу снег.

Лысый следил за движениями старшины взглядом сумасшедшего, И Гордеев не выдержал. Стуча зубами от холода, проговорил:

— Если из гранаты вынимают запал, она никогда не взрывается. Ясно?

Козлов поставил протертый вычищенный автомат в пирамиду рядом с автоматом Гордеева. Только что взошло солнце. Пробившись сквозь окно, лучи его заплясали ослепительными зайчиками на посветлевшей от смазки вороненой стали оружия.