Высокая ставка - Монтечино Марсель - Страница 28

• Предыдущая
• 28/107
• Следующая

— Черт с ней, оставь ее, — сказал мужчина в костюме генерала Конфедерации, стоявший рядом с «мерседесом».

— Обри!

— Каждый раз одно и то же. Если не может остановиться, значит, ей вообще нельзя пить. Мне плевать, какие у нее там проблемы.

— Она моя сестра! — крикнула сердито блондинка, а наряженная как французский апаш женщина икнула так, что казалось, ее сейчас стошнит, ноги у нее подкосились, и вся она обмякла. Юная красавица пыталась поднять сестру.

— Обри!

— Конечно. Опять начинается. — Генерал выругался и подошел к женщинам.

— Помоги мне хотя бы дотащить ее наверх. А потом можешь убираться ко всем чертям.

Генерал закинул руку пьяной женщины себе на плечо.

— Не сердись, Мардж, я не из тех...

— Она же мне сестра! — услышал Сэл, и троица исчезла в холле соседнего дома. Слышно было, как дождь барабанит по крыше. Сверкнула молния, и Сэл увидел идущий из выхлопной трубы дым, похожий на пар от дыхания.

Сэл перелез через заднее сиденье и уселся за руль. В машине пахло виски и духами. Он потянулся к ручке, чтобы закрыть дверцу, и увидел ноги спускавшегося по лестнице генерала. Сэл быстро захлопнул дверцу и нажална газ. «Мерседес» выехал из-под навеса под дождь. Когда Сэл попытался включить «дворники», он услышал крик, тотчас же утонувший в шуме дождя. Наконец он повернул что-то, от чего «дворники» заработали, и разглядел улицу, по которой несся «мерседес». В конце квартала зажегся красный свет светофора. Сэл нажал на тормоза, и машина остановилась. И тут, освещаемый вспышками молний, перед машиной появился Ники Венезия с пистолетом в руке. Он вертел во все стороны головой, но на «мерседес» не взглянул. Потом он исчез. Сэл пересек перекресток и направился к дороге, ведущей на север.

Джованни Джемелли, первый сын буржуа-башмачника и его нежной женушки, появился на свет в Позимо, гористом пригороде Неаполя, в жаркий августовский полдень 1919 года от Рождества Христова, когда в семье уже были две дочери. Очень скоро, следом за ним появились два брата. Итак, Джованни был старшим братом и первым сыном в семье, а поэтому любимцем родителей и объектом почитания со стороны младших. Стройный, хорошенький и к тому же сообразительный малыш, с гладкой темной кожей и блестящими глазками.

В двадцатых годах семейство Джемелли процветало. Синьор[5] Джемелли имел собственный дом и, содержал магазин на Виа-Толедо. Богатым господам с Виа-Орацио и Виа-Караччоло он сбывал плюш, а также торговал мужскими ботинками и изящными дамскими туфельками, выставленными в витрине его магазина, дамскими сумочками, кошельками, поясами и перчатками. Кожаные изделия с торговой маркой G можно было увидеть во всех лучших магазинах Неаполя. От покупателей отбоя не было, и синьор Джемелли богател. Даже в 1931 году, когда в Америке разразился кризис, докатившийся и до Европы, Джемелли не разорился: он заключил контракты с военными на изготовление подсумков для седел, кобур для пистолетов и ботинок военного образца.

В один из теплых сентябрьских воскресений Джованни решил удивить всех окрестных девчонок и прыгнул из окна своей спальни прямо на ближайшую оливу. Пусть знают, что он — настоящий мужчина! Джованни торжествующе рассмеялся, когда раздались аплодисменты, он стал кланяться, но не удержался и грохнулся наземь, переломав тазобедренные кости и лодыжки.

Синьор Джемелли не пожалел на любимого сына никаких денег. Мальчика лечили лучшие врачи Неаполя, Рима и Вены. Больше года пролежал Джованни в гипсе. Еще через полгода научился ходить, хоть и с трудом, прихрамывая, но без костылей. Так он и остался на всю жизнь калекой, туловище стало квадратным, черты лица огрубели.

Навсегда исчезло из просторного дома Джемелли веселье. Больше всех страдал отец. От переживаний с ним вскоре случился сердечный приступ. Пока Джованни лежал в постели, отец ночами не отходил от него, а когда мальчик наконец поднялся, решил не отправлять его в школу, где он подвергался бы насмешкам товарищей, а взял с собой в магазин. Там работали одни взрослые, молча глазевшие на него. По утрам, когда сестры, хихикая, отправлялись в монастырскую школу, а братья — оба ростом выше шести футов — в фашистскую академию, хромой коротышка Джованни шел с отцом в «Дом Джемелли». За десять лет Джованни постиг все тонкости кожевенного ремесла, а также научился заключать сделки и покупать товар по самой низкой цене. Глаз выбирал из кучи шкур самую нежную, рука умело кроила и полировала кожу, превращая ее в мягчайшие перчатки и изысканнейшие куртки; теперь Джованни не только понимал умом, но сердцем чувствовал, как внушить клиенту, что, приобретя пальто или пару обуви в «Доме Джемелли», он стал обладателем произведения современного неаполитанского искусства, и самовлюбленные мужчины, надев только что купленное пальто, ощущали себя не только модными, но и счастливыми, покидали магазин с сознанием превосходства над другими, они, казалось, вырастали в собственных глазах. Грудастые жены местных буржуа жалели калеку-коротышку и покупали у него лишнюю пару обуви.

Через десять лет Джованни уже вел все дела в «Доме Джемелли», в том числе и финансовые. И за это время какие только беды не обрушились на «Дом Джемелли».

В 1935 году и без того слабая здоровьем синьора Джемелли после семейной загородной прогулки по побережью заболела пневмонией. Старшая дочь Катерина, как ни старалась занять в доме место матери, не смогла успокоить отца, когда два года спустя ее младшая сестра Ангелина сбежала с Бруно Серио, соседским парнем, эмигрировавшим в Бразилию. Вернувшись из магазина домой, синьор Джемелли нашел наспех написанную записку и помчался в порт. Судно уже покидало гавань. Старший Джемелли стоял на берегу и горько плакал, а калека Джованни гладил его по плечу, пытаясь утешить.

В доме Джемелли стало мрачно и неуютно, и он чем-то напоминал детский гроб. Двое младших — Каглиори и Антонио — пошли добровольцами в армию, и их отправили на фронт в Эфиопию. Катерина, убоявшись того, что теперь до конца дней ей придется обслуживать старика отца и брата-калеку, вышла замуж за первого, кто сделал ей предложение — толстого, маленького булочника на тридцать лет старше ее. Они переселились в собственный дом в соседний городишко Портичи, но Катерина не успокоилась до тех пор, пока муж не продал булочную и они не уехали в Северную Америку, где бесследно исчезли.

В доме оставались только Джованни с отцом да угрюмые экономки. Больше нескольких месяцев ни одна из них не держалась и объясняла свой уход тем, что здесь, в доме, ей не по себе. Джованни теперь работал в магазине один, старик заходил, будто бы посмотреть деловые бумаги, но тотчас же возвращался в привычный холод своего дома.

С началом войны Джованни прибавилось работы. Военная форма, кожаные футляры для биноклей, кобуры для германских офицеров, которые бродили по узким улочкам Неаполя словно аршин проглотив и непрестанно смеялись какой-то, казалось, одной на всех шутке.

Джованни спешил в магазин и там, до самого закрытия, поджидал клиентов, после чего возвращался домой к отцу. Тот часами сидел, уставясь невидящими глазами в окно, то самое, из которого много лет назад выпрыгнул Джованни. Каждый вечер Джованни готовил на большой плите целую кастрюлю овощей, приносил ее в столовую, и они с отцом ели при свете свечи, сидя за длинным пустым столом, а по радио передавали какую-нибудь оперу из Рима, пламенные речи дуче, а то и военные сводки из Лондона.

Военные сводки...

В начале 1943 года к синьору Джемелли пришел лейтенант и сообщил, что оба его сына погибли в Северной Америке. Старик тупо уставился на него. Лейтенант повторил печальную новость, но, не увидев в глазах синьора даже проблеска понимания, пожал плечами и удалился, а старик снова сел к окну.

В том же, 1943 году Неаполь несколько раз бомбили. Вечерами старик с сыном сидели в большой темной столовой и слушали по радио сообщения с фронта. Американцы высадились в Сицилии. Итальянская армия всюду терпит поражение. Муссолини казнен.

• Предыдущая
• 28/107
• Следующая