Тайна замка Вержи - Михалкова Елена Ивановна - Страница 26

• Предыдущая
• 26/95
• Следующая

Поймайте ее!

– Чш-ш! Тише, девочка…

Сколько крови! Все красное. Почему повязка в крови Птички? Зачем убили ее любимую лошадь?

– Сейчас будет легче.

Колдунья растет, и вот уже голова ее возвышается где-то под крышей, а руки – будто два ствола. Она тянет их к Николь, голос ее – глас трубы:

– Назови свое имя, девочка! Назови его!

«Чтобы ты навсегда оставила меня в своем подземелье?» – хочет ответить Николь.

– Имя даст тебе власть надо мной! – изо всех сил кричит она.

Но ведьма уже уменьшилась, стала совсем крошечной – не разглядишь. Летает рядом комариком, звенит в ухо:

– Как тебя называла мать?

– У меня не было матери, – шепчет Николь.

Кто там выглядывает из щели? Крыса! Она вскарабкалась на постель, ее крохотные лапки царапают Николь. Розовый нос обнюхивает подбородок, усы щекочут кожу. Крыса распухает, словно бычий пузырь, в который заливают воду. Святая дева, да у нее лицо маркиза де Мортемара! Он сидит верхом на ней – голый, жирный – и яростно бьет себя чешуйчатым хвостом по бокам. От него исходит нежный аромат фиалок, но это запах смерти.

«Куда ты спрятала камень? Признавайся, дрянь!»

Волосатые руки смыкаются на ее горле, маркиз наваливается всей тяжестью. Он задушит ее! Сними его, прогони, пожалуйста!

– Умоляю тебя… – хрипит девочка, широко раскрыв глаза.

– Имя! Я ничего не могу без него!

Отчего у ведьмы такое измученное лицо? Неужели она не может прогнать голую розовую тварь, что не дает дышать?

– Имя!

– Николь!

Старуха исчезла в тот же миг, как девочка сдалась и произнесла свое имя вслух. Значит, ведьма отступила перед маркизом. Теперь ее ничто не спасет.

Николь задыхается. Маркиз растекся, превратился в пылающее масло. Так казнили преступников. И ее казнят, потому что она воровка.

– Из-под черной земли, из-под красного камня, из-под синего холма вытекай вода, дева звонкая, пролейся на Николь. У той волосы черны, лицо бело, сердце чисто…

Кто это поет таким ясным голосом?

– Уноси, вода, ее печаль, крик-бессонницу, в темные леса, за лисью нору. Спрячь под брюхо зверю, под гнилую колоду, под зелен мох.

Это старуха. Она уже не поет, а проговаривает слова, все быстрее и быстрее.

– Страх – черный жар, сойди с Николь, упади на хромого зайца, на порченый каштан, на брусничную кочку. Уходи в болота, по нехоженым тропам – по звериному следу, по крутому оврагу.

Маркиз де Мортемар начал таять, как утренний туман.

– Чистая вода, росистая светлая дева! Окуни Николь в сон со всех сторон, веди по мокрому донышку.

Николь вдохнула полной грудью. Рука больше не пылала, крыса исчезла.

– От четырех углов, от пяти ветров, огонь, выйди вон! Белая кобыла бежала – земля дрожала, реки проливались, до нас дотекли, несут Николь до моря, до синей волны, до чистой колыбели. Там ей спать, там ей огонь переждать.

Николь перенеслась из жаркой постели на пустынный берег моря. Волна выплеснула на берег лодочку. Девочка опустилась в нее и почувствовала, что та же волна подхватила ее и несет по морю, покачивая бережно, как дитя в люльке.

Не было больше ни маркиза, ни яростного огня, ни боли. Только душный аромат фиалок повисел немного – и растаял.

Во второй раз, открыв глаза, она увидела, что ведьма привязывает к ее ступням крылья.

Николь громко рассмеялась.

– Хочешь, чтобы я полетела?

Но старуха даже не подняла на нее глаз. Она обматывала каждую ступню, и крылья холодили девочке ноги.

Николь полетит! Полетит туда, где бородатый северный ветер носится в горах, щекоча их снежными перьями. Туда, где горластые великаны играют свадьбу и топочут, вызывая обвалы.

Она полетит!

Она увидит, как под еловыми ветвями пляшут раскосые цверги, а из потайных дверей в земле выползают кривоногие тролли, чтобы искать их сокровища. Россыпи драконьего золота, спрятанного гномами, ослепят ее. Но она не тронет ни монетки – гномье золото не приносит счастья.

Она полетит…

Николь спала. Старуха опустилась на стул, присмотрелась. Нет, не почудилось: на измученном личике показалась улыбка. Что-то хорошее снилось бедняжке, чуть не покинувшей ночью этот мир.

Теперь можно позаботиться и о себе.

Колдунья, морщась, выпила чашку крепкого отвара. Вытащила из подпола мешок рябиновых веток. Свежие, всего пару дней назад заготовленные. Как знала!

Кряхтя, она разложила по полу ветки, разделась догола и легла сверху. Сгребла с краю рябину, забросала себя листьями. Закрыла глаза.

Тот, кто распорол девчонке плечо, хотел ее смерти. Старуха чувствовала силу его ненависти. Черное пламя, питавшее этого человека, разгоралось все ярче, и против него не помог бы ни один ее заговор.

Рана девочки сильно кровоточила, кровь ушла в землю под ее жилищем. Пусть не вся, лишь малая часть. Но и этого достаточно. Она может привести сюда того, кто заставил ее пролиться. Кровь всегда зовет к себе громче любого голоса.

Старухе был известен лишь один способ отвести зло от своего дома.

Она прочитала вслух наговор, встала и, как была, нагая, собрала ветки в мешок. Внимательно осмотрела доски, чтобы не осталось ни единого листика.

Костер рассерженно зашипел, когда ведьма подкинула в него первую охапку.

– Все съешь, не подавишься, – бросила старуха, как старому приятелю. – Знаю, что не любишь свежатину. Терпи.

Костер дымил, чадил, но понемногу от рябиновых веток осталась одна зола.

– Вот и славно, – пробормотала старуха.

Сгребла золу на лопату и рассыпала под дубами, стоявшими позади ее дома. Ночной лес отозвался совиным уханьем.

Лопату старуха воткнула в землю и не успокоилась, пока не прочитала и над ней заговор. Но тревога уже покинула ее. Ничто не способно защитить от дурного глаза лучше рябины – дерева, когда-то обагренного кровью бога. Древесное ведовство – самое сильное.

Оно всегда помогало. Поможет и на сей раз.

Из-за деревьев, где старуха рассыпала золу, выбежал черный пес и замер, увидев ее.

– Где тебя носило? – беззлобно бросила хозяйка. – А ну домой, живо!

Пес опрометью бросился к крыльцу и свернулся у ступеньки.

– Будешь отлучаться по ночам – отравлю, – пригрозила она. – Ишь, взял привычку!

Пес накрыл лапой морду и коротко проскулил.

– Молчи, бесстыжая морда.

Старуха поднялась на крыльцо и напоследок каркнула:

– Спи вполглаза! Проворонишь чужого – шкуру спущу.

Николь разбудило птичье пение. Еще не успев открыть глаза, девочка сжалась, не зная, чего ожидать.

Ох, как страшно размыкать ресницы. Что она увидит?

Вдруг над ней склонился Веревочник, помощник ведьмы? Он сплетен из веревок, на которых вешали отцеубийц, и оживлен древним заклинанием. Попробуешь сбежать – просунет тонкую змеиную ручонку в ухо, протащит через нос, и оглянуться не успеешь, как подвесит тебя на верхушке сосны.

Птаха снова завела песенку. Триль-триль, тюриль-тюриль! Звуки беспечного чириканья заставили Николь устыдиться своих выдумок. Как говорит Венсан Бонне, у страха глаза велики, особенно если они закрыты.

Она глубоко вдохнула и подняла веки.

В комнате никого не было. Потухший камин сонно разевал серую пасть, присыпанную золой. На закопченных балках потолка дрожали размытые светло-желтые пятна. Углы были темны, в них таились сгорбившиеся тени, но от окна до пола наискосок комнату пронзал столб света. В нем медленно кружились пылинки. Они оседали внизу и снова выплывали откуда-то сверху, словно эльфы, танцующие в луче.

Приподнявшись, Николь разглядела на полу скомканную тряпку в бурых пятнах – ночную сорочку, что дала ей Элен. Значит, камень, принадлежащий маркизу, все еще при ней. До тех пор, пока Мортемар не отыщет его, он не отступится.

Интересно, правда ли, что некоторые камни, будучи украденными, притягивают к себе старых владельцев? Зовут их неслышными голосами, пока снова не окажутся в их руках?

• Предыдущая
• 26/95
• Следующая