Сказания древнего народа - Кукуллу Амалдан - Страница 2

• Предыдущая
• 2/49
• Следующая

Совсем иначе выглядят сказки второго периода – сказки, рожденные в полуфеодальном и полупатриархально-общинном Дагестане и в целом – Южного и Северного Кавказа. Персонажами выступают здесь «оширы» – богачи и беки, ханы и «саабдиги» -городские старшины, муллы и раввины, кадии и «дивун-буры» – судьи, лавочники и крестьяне, кожевники и сапожники, ростовщики и купцы, «фахлечисты» – наемные рабочие. Взамен мифических и полумифических персонажей выступают злые божественные и тотемические существа и духи – Шагаду и Азраил, Сер-Ови и Дедей-Ови, Эней и Эшмедей... А роль иранских «дохдуров» – врачей выполняют «ловловиго» – люди, в основном женщины, которые лечили заговорами и священными молитвенными амулетами.

Отличительной чертой дагестанского периода XVII-XVIII вв. и последующих веков является и то, что в этих сказках скупо используется художественная описательность, меньше здесь той экзотики, мудрости, интригующих конфликтов, которые в изобилии встречаются в сказках иранского периода. Герои сказок дагестанского периода отправляются в соседние «улкего» – страны и города, аулы и селения уже с коммерческой целью купить или что-то продать, или просто «посмотреть, как живут люди в других местах» и в конце, почти всех сказок, возвращаются разбогатев. Вследствие турецко-персидских войн неоднократно восстававшие коренные народы подвергались прямым гонениям и обложением повышенных налогов. Потому в основе сказок дагестанского периода лежат достоверные факты, имевшие место в Дербенте между 1870-1915 гг. и достоверные личности: Абдулаев, Жавадов, Мардахай Овшолум, Шомоил, Гемриил, Шелму, Менешир и др. Но так как подобные повествования прошли через горнило коллективного авторства – к нам они дошли как сказки. И чем дальше отходили мы, тем безразличнее становились к достоверным личностям. Сказителя не интересует зарождение сказки и фигурирующие личности. Главное для него и тех, кому он рассказывает сказку, – это идейная нагрузка, мораль произведения. Горско-еврейский народ без фальши и лакировки отразил для будущих поколений тот «котлован», где он сам некогда «варился», – и в этом немаловажная ценность изустной повествовательной прозы.

Со свершением в России в 1917 году «революционно-освободительного» движения и позднее – его победой – установлением Советской власти в Дагестане (1920 г.) – у горско-еврейского народа, как и у других народов Кавказа в целом, зарождается новый период устного народного творчества. Главная тема этого периода торжество победы и равноправия, торжество тех чаяний и дум, о которых на протяжении веков мечтал угнетенный и оскорбленный трудовой народ.

Популярными мастерами сказок послереволюционного периода были Хизгие-Эми Дадашев, Мардахай Овшолум, Шелму Мемри – в Дербенте; Шоул Семанду, Юси Сафанов, Бираров – в Махачкале; Маштанай Назаров – в Хасавюрте, Хисрун Алхасов -в Нальчике, род Шамаевых – в Грозном.

В сороковых годах, когда появилась возможность записывать веками жившее в изустной форме творчество, выявились новые имена сказителей: в Дербенте 75-летний Рахмиль Гуршум, среди женщин – зен (жена) Рувин Мигрей, Гузель Гул-Гулисту и Сенем бат Исроил – Хисиба; в Махачкале – Наамо Хаимова и Юно Хаимов; в Хасавюрте -учитель Гавриил Аронов; в Баку, в Губе, в Ширвоне, в Варташане и в других местах Кавказа были свои мастера устной повествовательной прозы.

Позже, уже после Отечественной войны, да и в годы войны, этот список пополнили такие сказители, как Борис Гаврилов из Дербента, Шурке зен Данил – (эта моя мама) и Бирорле Назаров – из Хасавюрта, Мелко зен Иси – из Грозного, были свои сказители и в Азербайджане – род Гуршумовых, Агаруновых и др.; в Нальчике – род Алхасовых, Мамуловых и др.

Закончить этот фрагментарный экскурс хотелось бы поговоркой, которая на русском языке звучит так: «Если человек каждый день не услышит хоть одно новое слово и не увидит что-нибудь из красот сотворенного Богом мира – то человек этот или глухой, или слепой».

Амалдан Кукуллу

поэт, сказочник, фольклорист.

В некотором царстве, в некотором падишахстве, в одной крепости, не вчера, не сегодня, а в давние времена жил-был один ошир, и был у него единственный сын. Отец и мать очень дорожили своим ребенком, как говорится, души в нем не чаяли, себя маяли, а чадо растили. Все, что ни попросит, что ни пожелает сын, тут же исполняли. И вот, когда юноша достиг тринадцати лет, пришел он к отцу и говорит:

– Дорогой отец, да быть тебе всегда в здравии. Разреши мне отправиться на охоту, а заодно посмотреть, что в мире делается. Надоело мне все время дома сидеть. Я уже большой и хочу испытать себя.

Не по душе пришлись отцу слова сына. Он даже вздрогнул, будто чем-то острым поразили его прямо в сердце. Как же так?! Сын, которого все считали ребенком, стал большим и хочет быть самостоятельным?! Но как бы то ни было, обрадовался отец всей душой, что наконец-то сын стал взрослым. Но тут же опечалился. «На радость или на горе», – подумал он. И в нем одновременно проснулись и радость, и печаль, и неведомая ему, отцу, судьба сына.

– Сыночек, зачем подвергать себя опасностям, зачем отправляться на охоту. На сто лет тебе хватит богатства, которое я накопил. Ведь у меня же никого нет, кроме тебя, – сказал он дрожащим голосом, обнимая сына.

Долго и по-стариковски внушительно отговаривал ошир сына. Но нет, по-юношески упрямо противился сын и не желал внимать словам отца.

– Я уже взрослый и хочу посмотреть мир, – еще раз повторил юноша, теперь уже настойчивее.

Ничего не оставалось отцу, как согласиться и разрешить.

– Но смотри, в сторону Востока не направляйся, – предупредил отец.

Недолгими были сборы. Выбрал юноша из отцовского табуна самого лучшего скакуна. Мать сложила сыну в дорогу хурджуны с едой, пожелала добрых напутствий, и сын ошира отправился в путь.

В этот день юноша ни разу не сошел со своего скакуна. Много поселений встречал он на пути, и наконец, въехал в лес. Объездил все уголки этого леса, но так и не подстрелил ни одного зверя, ни одной птицы. Незаметно наступил вечер. Горы успели спрятать солнце, а юноша так и не повстречал никакой живности, чтобы хоть раз выстрелить из своего ружья. Опечалился сын ошира, опустил свою голову на грудь и чуть не плачет.

«Стыдно перед отцом будет, если вернусь с пустыми руками, – подумал он, – Поеду-ка я на Восток. Мало ли что могут наговорить родители!»

И погнал сын ошира скакуна своего к Востоку. Много ли, мало ли скакал он; много ли, мало ли проехал поселений; ночь ли, три ли ночи был в пути, и, наконец, доехал он до дальнего леса.

«Ну, – думает, – тут-то я наверняка что-то и подстрелю.»

Въехал он в этот лес, объехал все закоулки, но так ничего и не встретил. Кончилось у него все съестное, что положила мать в дорогу, разозлился юноша на все на свете и решил ехать дальше.

Долго ли ехал, много ли передумал всяких дум, наконец, проехал он еще путь, равный всем улицам родного города, и опять ничего желаемого на пути не встретил. Когда он выехал из леса, то увидел у самого горизонта загадочную крепость. Хлестнул кнутом скакуна своего, и тот помчался галопом. Вскоре домчались они до самой крепости.

– Что бы ни случилось, я войду в эту крепость, – решил юноша.

Сошел он с коня и только тогда почувствовал, как устал и как сильно ему хочется пить, да так сильно, что стала кружиться голова.

Пересилил он свою слабость и, никем не замеченный, вошел за ограду крепости и видит – стоит красивый каменный дворец. Толкнул он двери и, с трудом передвигаясь, вошел в дом. Попал в длинный коридор и видит: там на корточках сидит красивая девушка с тугими, длинными до пола, золотыми косами, мочит в серебряном тазу тряпку и моет пол. Там, где она проведет тряпкой, пол блестит, словно зеркало. Смотрел-смотрел на все это юноша, и вдруг у него не то от того, что он сильно хотел пить, не то от того, что глазам стало больно смотреть на блестящий пол, еще сильней закружилась голова, и он упал.

• Предыдущая
• 2/49
• Следующая