Побег обреченных - Молчанов Андрей Алексеевич - Страница 56

• Предыдущая
• 56/78
• Следующая

Ракитин улыбался, слушая их. Категоричность Рудольфа Ахундовича ему определенно нравилась. Когда парочка вышла посекретничать и он остался с Иваном Ивановичем наедине, то поделился невольно:

– Никогда не верил в случайные встречи и рожденные в них обещания. А сейчас, представьте, готов поверить. Во все. От плова до вертолета. Клянусь мамой Рудольфа Ахундовича, – добавил со смешком.

– Ну не знаю, – отвечал Иван Иванович уныло. – Душа зачастую как гармонь – сначала вширь, потом обратно. Так вы, значит, альпинист… – не то спросил он, не то констатировал, однако же, несомненно, с иронией. – И сколько на вашей совести восхождений? К хребтам и пикам?

– Я начинающий, – ответил Александр кротко. – Говорил же.

– А если честно? Куда едете? – Иван Иванович деланно зевнул. – Вернее, зачем?

– То есть? – насупился Ракитин. – Что за… допрос?

– Никак нет, – спешно вынес протест Иван Иванович. – Не допрос, а доверительная беседа. Просто… я человек наблюдательный и привык оперировать фактами. Так вот. Относительно альпинизма. Я в горы ходил, регион Памира знаю; знаю, как там, кто, что и… вести разговор в этом плане можно только потехи ради. Раз! – Он устремил на Александра насмешливый взгляд. – Теперь два: странная вы, доложу, парочка…

– Почему же? – осведомился Ракитин, дрогнув голосом.

– Какие-то… не от мира сего. Но не благодать диетическая от вас исходит, а, наоборот, – напряженность неблагополучная.

– Знаете, кто мы? – перебил Ракитин, тревожно оглянувшись. Выдержал паузу. – Бежавшие из тюрьмы особо опасные преступники! – объявил трагическим шепотом и рассмеялся старательно.

– Хорошо смеется тот, кому в самом деле смешно, – произнес Иван Иванович рассудительно. – В этой связи любопытно: смешно-ли вам?

– Послушайте, – сказал Ракитин серьезно. – Кое в чем вы правы, хотя сами не знаете, в чем именно. Что касается альпинизма – это да, легенда. Мы просто попали в сложное положение: оказались без документов и без денег… Однако никаких грехов перед законом за нами нет. Так что уймите свою подозрительность: ни вам, ни кому-либо другому дурного от нас ждать нечего. А посвящать вас в подробности…

– Не надо, – кивнул Иван Иванович. – Ладно. На том и договорились. Последний вопрос: а чем вы так постоянно и всерьез угнетены?

– Чувствуется?

– Еще как.

– Насчет меня – все просто, – вздохнул Александр. – Мелкий обыватель, обложенный и задавленный крупными, по его мнению, житейскими невзгодами. Временно без работы, жена погибла, неустроен и подобное. Вновь опускаю нюансы, но таким… примерно… образом.

– Да, вот еще! – вспомнил Иван Иванович. – Зеркало это дурацкое… Спроси, сколько стоит. Денег дам. Если щепетильный – запиши адрес, вышлешь должок. А то что ты как уборщица-общественница…

– Это… сам разберусь, – буркнул Ракитин.

– Тогда разберусь я! – Иван Иванович встал. – Сиди, понял? – цыкнул он, пресекая возражения. И направился к проводнице, столкнувшись в двери с Жанной, ведомой под локоток Рудольфом Ахундовичем.

Оба были молчаливы и страшно стеснялись друг друга, как школьники после первого поцелуя.

Ракитин, испытывающий некоторую удрученность после объяснения с дотошным соседом, не удержался, смотря на них, от нервной ухмылочки.

– Вы-выпьем, – усердно глядя мимо Ракитина, сказал Рудольф Ахундович и, торопливо наполнив рюмки, выпил, тостом свое действие не предваряя.

Жанна, тоже державшаяся весьма скованно, все же нашла силы, чтобы завязать принужденный разговор, посвященный, к досаде Ракитина, ему и ветерану альпинизма Михаилу Алексеевичу. Разговор состоял из каверзных вопросов об этом виде спорта как таковом, о дальнейших планах скалолазов и соответственно туманных ответов Александра, лихорадочно вспоминавшего телеинтервью с известными восходителями и общую информацию о технике вскарабкивания на возвышенности.

На середине его исповеди, посвященной специфике преодоления морен, перемежающихся ледниками, появился Иван Иванович и, моментально уяснив обстановочку, выручил, прервав выкручивающегося лектора лаконичным докладом:

– Проводница прощает все!

Затем же, упреждая развитие лепета о лавинах и камнепадах, перевел беседу в нейтральное русло, как-то: что представляют собой климат Средней Азии, ее фауна, флора, местные обычаи и пережитки.

В разгар обсуждения пережитков в купе наведался Градов.

– Поди сюда, – позвал он Ракитина и, оттеснив его к окну, свирепо зашептал:

– Что ты там начудил?

– Что?.. – растерялся Александр.

– Подходит сейчас ко мне какой-то тип и говорит: передай приятелю своему, что в Душанбе его ждет встреча с оркестром и с охраной благотворительного фонда. Стоит, пузо вывалил, весь из себя…

– Брюнетик, да? – уточнил Александр. – Вот мразь! А ты бы ему, используя обороты Юры Шмакина, – промеж бы рогов! В тамбуре. Куда бы вся его воинственность делась!

Градов сжал пальцами горло, перехваченное мукой стона.

– Ты, как магнит, напасти притягиваешь, – произнес жалобным тоном. – И вообще… что за тяга неуемная на рожон лезть! Скромно надо; тихо, во глубине покорных масс… Вот я. Сколько прожил, и почти без конфликтов. А ты? В эпоху бы феодализма тебя запихнуть – там бы сразу такого или на костер, или на дыбу. Вмиг бы оценили. Не по достоинству, так по существу.

– Окажись я там, – сказал Ракитин, – может, выбрал бы скандал и дыбу, нежели житие клопиное, потому как сдох бы я в той эпохе от скуки, ведая, что будет впоследствии.

– Это – да, – подтвердил Градов. – В незнании грядущего – надежда человеков и счастье их, точно. И мне, кстати, тоже… любопытно. Что будет.

– У тебя есть возможность… – начал Ракитин и осекся: в соседнем купе раздался звук глухого удара, как будто что-то тяжелое сверзлось с верхней полки на пол, затем после непродолжительной паузы донесся гневный бас Вероники Степановны, и в тот же момент при раскатах ее характерного голоса отворились двери многих купе и показались головы.

– Полюбуйтесь, граждане дорогие, прошу! – призывала Вероника Степановна публику, начавшую подавать признаки заинтересованности. – Вот она – живая контрабанда вооружения! Вот он – бандит!

– Умри, чучело! – донеслось в ответ сдавленное яростью шипение железнозубого.

– Милиция! – не унималась Вероника Степановна.

Ракитин и Градов, невольно вовлеченные в среду появившихся зевак, заглянули в купе, узрев следующее: на полу, присев, как загнанный волк перед прыжком через флажки, находился железнозубый с дергающимся в свирепом тике лицом. Рядом валялся разлетевшийся от падения с высоты ящик, и из треснувшего по шву брезента упаковки стекали, масляно отсвечивая желтизной гильз, остроконечные автоматные патроны, которые железнозубый безуспешно пытался запихнуть обратно своей заскорузлой ладонью.

– Чего пялитесь?! Не кино! – прорычал он, вздувая жилы на багровой, в белых мурашках шее, и, дотянувшись до ручки, энергично задвинул дверь.

– Полезла за чемоданом, а ящик-то и свались! – возбужденно объясняла Вероника Степановна. – Гляжу: патроны! А он плел: переезжаю, стереосистема… Как же! Взятку, подлец, совал! – вскричала со страстью, возведя затемненные очки к потолку. – Мне – мзду!..

– Начнется сейчас, – предрек Ракитин, адресуясь к Градову. – Представление. Пойду покурю, пожалуй. – И вышел в тамбур.

Зажег спичку, но прикурить не успел – в тамбур влетел железнозубый, навалился плечом на дверь, судорожно задергавшуюся под чьим-то напором извне, и, вытащив из кармана цилиндрик ключа, ловко замкнул ее.

Удары усилились, ручка заелозила вверх-вниз, но безуспешно.

Железнозубый зло и довольно усмехнулся и только тут узрел скромно жавшегося в углу Александра.

– Стой как стоишь, – повелел глухо. – Как муха замри, понял? Армию служил? Команду «смирно» знаешь? – И показал Ракитину красивый – длинный и узкий – нож.

После тем же ключом открыл дверь вагона и распахнул ее, качнувшись под напором ударившего в тамбур ветра. Вслушался в дребезг колес, напряженно всматриваясь во тьму и морщась от холодного свистящего воздуха. Опустился на подножку. Истово перекрестился кулаком.

• Предыдущая
• 56/78
• Следующая