Падение «Вавилона» - Молчанов Андрей Алексеевич - Страница 54

• Предыдущая
• 54/88
• Следующая

Мной не испытывалось никакого желания обрести приют в Изиных апартаментах, тем более этот человек был мне откровенно чужд самой своею сутью, но вот проводить его до дома, — глубоко подавленного визитом бандюг, я счел необходимым.

— А из-за чего, собственно, конфликт? — спросил я, влезая в кабину грузовичка.

— Да на ровном месте… попал! — удрученно отмахнулся Изя. — Из Питера позвонили: дай, мол, слезоточивый газ в баллонах, возьмем по три марки… Я обратился к деятелю одному… Просто спросил, может ли он контейнер подогнать…

— Понял, — кивнул я. — Контейнер подогнали, а заказчик соскочил. Теперь ты ссылаешься на неопределенность договора между тобой и поставщиком. А поставщик — на определенность… Так?

— Так, — тяжко вздохнул Изя, почесав лысину. — Вот и преподнесли мне подарочек на день рождения, — добавил с беспомощной злобой.

— У тебя сегодня день рождения?

— Таки да… — развел он руками. — Тридцать семь. И чувствую, как в жизни страны, так и в жизни отдельного человека, эта дата одинаково безрадостна…

— Не напускай мистики, — сказал я. — Позвони в полицию, здесь не Россия, монополия на рэкет принадлежит исключительно государству с его налоговой системой, и таких конкурентов это государство не потерпит.

— Понимаешь, — сказал Изя, — таки ты прав, но есть обстоятельство: полиция здесь защищает немцев, а для русских полиции тут нет. Заявление они примут, конечно, но вторым, и последним документом в деле может стать протокол осмотра трупа. А немцам это как-то по барабану: ну, криминальная разборка в русской мафии, большое дело! Да им бы пусть все эти русские, поляки, вьетнамцы, югославы друг друга перекокошили! Какая от них польза?

— Это точно, — сказал я. — От вас один геморрой.

— Ты на что намекаешь?

— А чего тут намекать? Ты что, умножаешь культурные или материальные ценности Германии? Платишь налоги?

— Мы, — произнес Изя с пафосом, имея в виду, вероятно, представителей своей нации, — понесли такие жертвы, что имеем тут право вообще на все!

— Вот это и заяви в немецкой полиции, — заметил я. — Пусть дадут тебе пожизненную охрану. Скажи: новые жертвы — значит, и новые переселенцы… И всех — ублажи. Пусть выбирают.

Собеседник смерил меня осуждающим взором, но ничего в ответ не произнес.

В доме Изи нас встретило праздничное еврейское застолье. Гости — в основном барыги с Кантштрассе и прочий торгово— криминальный люд, — рассыпаясь в поздравлениях, бросились зацеловывать припоздавшего коллегу-именинника, желая ему благ всяческих, и Изя несколько приободрился, отстранившись от тягостных воспоминаний о сегодняшнем инциденте.

Я был представлен гостям Изи как его деловой партнер, усажен за стол и снабжен тарелкой с первосортным закусоном.

Застольные темы можно было бы отнести к производственным: какой товар идет хорошо, какой плохо, кто кого обманул и кто сколько сумел заработать, что делать после вывода отсюда кормилицы-армии, и, наконец, остро волновал присутствующих вопрос о том, когда же наконец на покинутой ими родине к власти придут жестокие дяди и начнется планомерный убой оставшихся евреев, замена денег на талоны, закрытие границ и коммерческих ларьков.

Данный вопрос будоражил умы эмиграции, собравшейся в своей сплоченной компании, столь активно, что у меня невольно создалось впечатление, будто, не установись в ближайшее время в России кровавая диктатура, всех их постигнет жесточайшее разочарование в подло обманутых надеждах.

Человек с тремя подбородками, расплывшийся от жира, как кисель, увенчаный тремя золотыми цепями, видневшимися в умышленном, полагаю, разрезе рубашки, кривя губу, полюбопытствовал, негромко обратившись ко мне:

— А ты вроде… русский, нет?

— Да, — не стал отрицать я.

Человек с многозначительным удивлением приподнял кустистую бровь. Пробурчал себе под нос, как бы вопрошая самого себя:

— И чего же, интересно, ты тут делаешь?

Отвечать ему я не стал. Хотя, с другой стороны, нашел вопрос довольно-таки справедливым. В этой дурной компании приличному человеку, в общем-то, делать было действительно нечего.

Я вышел на кухню. В окне виднелся Рейхстаг — черненький, маленький… Раньше он мне представлялся иным — каким-то каменным монстром, подавляющим воображение своими размерами.

— На что любуютесь? — донесся вопрос.

Я увидел возле себя сухонького старичка — очевидно, какого— то родственника Изи.

— Так… — Я пожал плечами. — Вспоминаю свой, так сказать, Рейхстаг. Из кинохроник детского времени.

— А-а! — старичок улыбнулся, показав ровные фарфоровые зубы. — Нет, молодой человек, теперь это несколько другое здание… Подшпаклеванное, подкрашенное, лишенное купола…

— А купол куда делся?

— Американцы к себе отвезли. В качестве боевого трофея. У них вообще одно время было желание, по-моему, все исторические камни Европы к себе перетащить… — Старичок вздохнул. Затем продолжил: — А что поделаешь? Америка — сила! Да и мы здесь благодаря ей. Немцы нас сюда под ее нажимом пускают, исключительно, молодой человек, благодаря нашим американским ребятам, которые там у власти, они-то о нас и заботятся.

Старичок, вероятно, ошибочно принял меня за соплеменника, в чем я его разубеждать не стал.

— Скоро они и кремлевские звезды к рукам приберут, — заявил он. — И куранты со Спасской башней. Поставят где-нибудь на Таймс-сквере…

Мне отчего-то стал неприятен этот разговор. Я, конечно, родился и вырос в Америке, считая ее великой страной, но Спасскую башню все-таки предпочитал видеть на том месте, где ее первоначально и возвели.

— Вы… давно здесь? — попытался сменить я тему.

— Уже пять лет. Но не здесь — в Израиле, сюда приехал к племяннику в гости…

— Нравится? В Израиле?

— Как вам сказать… — призадумался старый человек. — Вообще-то сытно, медицина неплохая, но — скучаю…

— По чему конкретно?

— Знаете, я раньше на одном большом производстве работал. Снабженцем. В командировках приходилось часто бывать… Весь Союз объездил. В основном, поездом. И вот так иногда ночью из тамбура на перрон выйдешь… Снежинки, огни деревень, ели вековые. Перрон искритс… Звезды. И какой-то запах особый — хвои, дерева, уголька… А в Израиле, знаете, этого нет. Откуда?! — Он сокрушенно махнул рукой. — Да и здесь нет, и в Америке…

Я оставил старичка у окна и прошел длинным коридором в гостиную, где продолжалось веселье. У одной из комнат задержался, привлеченный резким женским голосом, выговаривавшим:

— И чего ради ты притащил сюда этого своего грузчика— погрузчика? Живет он на складе, там ему и место!

— Ну, Фаина, ну так надо… — донесся голос Изи. — Накормим мальчика, будет лучше работать…

— Да ты посмотри на его рожу! У него же антисемитизм на лбу пропечатан! Ему только фуражки с черепом не хватает! Эсэсовец вылитый, меня уже все задолбали: кто такой и зачем в нашем доме?

— Пусть будет, — покладисто реагировал Изя. — Куплю ему фуражку. С черепом. Эс эс, гестапо, какая разница? Все равно я начальник…

— Нечего ему тут делать! — раздавалось непреклонное. — Понаехали сюда братья-славяне! Пускай своими крестами у себя в хлеву трясут!

Это было так глупо, что обидеться на подобные измышления мог только дурак, каковым я себя, может, и самоуверенно, но не считал. С другой стороны, услышанный мной диалог значительным образом усилил мое желание как можно быстрее оставить сей хлебосольный дом.

Дождавшись, когда Изя зайдет в гостиную, я сказал ему:

— Спасибо за угощение. Думаю, сегодня никаких покушений на твою особу не предвидится. Завтра утром тебе позвоню, решим, как быть дальше. Из дома — ни шагу.

Изя хмуро кивнул.

Не попрощавшись с гостями, я вышел за дверь, дабы провести свой ночлег у лица арийского происхождения, чье домовладение своим присутствием в нем я не оскорблял.

К Ингред я явился с тремя объемистыми пакетами с продуктами, хотя ждал меня уже готовый ужин.

• Предыдущая
• 54/88
• Следующая