Падение «Вавилона» - Молчанов Андрей Алексеевич - Страница 39

• Предыдущая
• 39/88
• Следующая

— Слушай, Толя, боевой приказ, — устало произнес Михаил Александрович, закуривая. — Сейчас ты поднимешься к себе в квартиру и скажешь маме, что у тебя отпуск, после которого отбываешь на новое место службы. То же самое говоришь не только маме, но и вообще всем. Через три-четыре дня я тебе позвоню и сообщу, что будем предпринимать дальше. Если, — с нажимом добавил он, — в течение данного отрезка времени сподобишься угодить в какую-либо историю, обещаю лично и очень больно дать тебе в голову. Ясно?

— Я объявляю себе домашний арест, — пообещал я. — Не беспокойтесь.

— Документы твои останутся у меня. А теперь главное: ты, Толя, пускай, перстами легкими как сон, но коснулся провода под очень высоким напряжением. Что за провод и что за напряжение, уточнять не стану. Но оно тебя шандарахнет с гарантией, если кому— нибудь по глупости, доверчивости или…

— Можно я перебью вас? — спросил я.

— Попробуй.

— Я понял.

— Что понял?

— Все. В том числе, что на известных мне фактах стоит гриф «хранить вечно».

— А я, Толя, — вступил в разговор Олег, — с тобой не прощаюсь. Дослужи, а там, даст Бог, свидимся. И еще. В случае абсолютно безвыходной ситуации можешь воспользоваться тем номером телефона, что я тебе дал. Однако поправка: две последние цифры — другие. Тридцать семь. Запомнил? Скажешь: говорит Сержант… Не против такого наименования? — Пока соответствует… Пока не разжаловали. Чудом!

— Вот оно — чудо, — кивнул Олег на своего приятеля. — В общем, представишься, скажешь, что ищешь… кого?

— Карла Леонидовича.

— Именно. Ну, все. — Он протянул мне руку. — До встречи, спаситель…

И я, подхватив вещмешок, покинул автомобиль.

Дома меня поджидал сюрприз: в квартире, помимо маман, находилась еще одна личность — мужчина лет пятидесяти, с физиономией номенклатурного погонялы, кто, в отличие от моей ближайшей родственницы, встретил меня с ощутимым неудовольствием.

Я сразу же почувствовал себя явно лишним в данной компании.

Погоняла, как выяснилось, занимал в недавнем прошлом должность заместителя министра какой-то вспомогательной промышленности, ныне грабил страну с помощью посреднического совместного предприятия и за поздним застольем, организованным в мою честь, обещал мне должность менеджера в своей шарашке, на что я отреагировал с обидным для него равнодушием.

Он даже не представлял, насколько далекими и абсолютно чуждыми были для меня все его философствования о сегодняшней общественной жизни и всякой коммерции; перед глазами моими маячили лица солдат, офицеров и зеков, и я бояся выглянуть в окно, дабы не обнаружить там строевой плац…

Да, жизнь в столице кипела, шла борьба за передел собственности и за большие деньги, стремительно менялись люди и ценности, но я находился в ином пространстве бытия, где действовали незыблемые законы тюрьмы и казармы, и новые веяния омывали это пространство, как волны остров, окропляя его лишь отдельными брызгами.

Следующий день ознаменовало интересное событие: в «стране мечтателей, стране героев» грянул путч, в дальнейшем уточненный прилагательным «августовский».

Танки, пальба, бестолковые страсти, карикатурная компания заговорщиков-дилетантов, чем-то напомнившая мне приехавшую после побега комиссию и, наконец, торжество олицетворенной в Ельцине демократии, чья суть для меня представлялась пока что весьма неясной.

В слепом победном ликовании над поверженным коммунизмом и его трухлявыми идолами, отчего-то мало кто задавался, во-первых, вопросами конкретной будущей программы, а во-вторых, каким образом бывший партийный руководитель, ставший лидером, со всеми своими вошедшими в плоть и в кровь ухваточками и вообще мировоззрением способен обновить заржавленный локомотив государства и повернуть рельсы под ним в четко выверенном направлении, пролегающим мимо пропастей, сулящих катастрофу.

Впрочем, в первую очередь меня заботили не столько мировые проблемы, сколько сугубо личные.

Уже неделю я неотлучно сидел около телефона, но никаких вестей от Михаила Александровича не поступало, зато начинали поступать закономерные вопросы от маман в отношении моей дальнейшей службы, и мне приходилось выкручиваться, чтобы не выглядеть дезертиром.

Но наконец-таки звонок раздался, и знакомый голос бесстрастно произнес:

— Завтра в семь часов утра спускайся к поъезду. С вещами. Форма одежды — полевая. Деньги у тебя остались?

— Я практически не выходил из дому…

— Спасибо. Теперь выйди и обменяй бумажки на немецкие марки.

— Я еду в Германию?

— Да.

— Дополнительная информация возможна?

— Пожалуйста. Возьми иголку, лезвие и нитки.

— И все?

— И себя не забудь.

Отбой.

Пожав плечами, я начал собирать вещички. А вечером, доложив маман и ее дружку, что отбываю на службу в Восточную Европу, услышал от них логичный вопрос: а по какой, собственно, причине за рубеж посылаются внутренние войска?

— Там что, тоже грядет путч? — осведомился коммерсант от номенклатуры.

— Я куда ни приеду, везде путч… — кратко ответил я.

— Но все же странно… — подала неоконченную реплику маман.

— Так, братва, — сказал я, припомнив лексику недавних сослуживцев. — Завязали с базаром. У меня подписка о неразглашении. И вообще тут особый случай…

Утром, выглянув в окно и, узрев во дворе «мерседес» с мигалкой, я распрощался со счастливой парой, сообщив, что транспорт за мной прибыл, так что желаю здравствовать. департаментом финансовых махинаций Николая Степановича, причем что, дескать, да, случай тут очевидно особый…

Когда я выходил из квартиры, то почему-то с горечью ощутил, будто покидаю какой-то чужой дом. Ни я ему не был нужен, ни он мне… Или детская ревность к маминому очередному дружку меня укусила? Да нет, наверное…

Мы выехали на Окружную дорогу, держа путь к военному аэропорту в Чкаловской.

Михаил Александрович передал мне пакет с сургучной печатью. Пояснил:

— Твои бумаги. Для командира дивизиона. А это, — извлек из кармана конвертик, — военный билет и права.

— Какого дивизиона, какие права?..

— Ты едешь, — пояснил он, отделяя слово от слова, — в дивизион наших войск в Германии. Шофером и вообще доверенным лицом командира дивизиона. Он — знакомый моего знакомого. А мой знакомый, в свою очередь, приятель твоего дяди, генерала из Генштаба. Понимаешь, о каком дяде идет речь?

— Понимаю, — сказал я, вспоминая незабвенного мужа своей мамы.

— Такова легенда. Ну, а с индийскими правами ты если и мог рулить, то исключительно по просторам донских степей, посему импортный документик пришлось обменять на отечественный.

— Но тут проставлены все категории… — искренне удивился я.

— Да, перестарались ребята из ГАИ, — кивнул Михаил Александрович. — Но ты уж оправдай их доверие.

— Служу… — усмехнулся я, осекшись. Продолжил: — Чему, впрочем, неизвестно. Кому — тоже.

— Давай тешить себя той мыслью, что Родине, — мрачно отозвался Михаил Александрович.

— Ну а что теперь?.. — обтекаемо вопросил я, имея в виду провалившийся путч и опального коммуниста-ленинца Ельцина, перевоплотившегося в беспредельного демократа.

Суть вопроса Михаил Александрович уяснил верно, несмотря на его недоговоренность.

— Теперь поживем некоторое время в бардаке. — Он скользнул по мне взглядом воспаленных от бессонницы глаз. — В соответствии с правилами, бытующими в данных заведениях. А дальше — посмотрим.

— Простите, — сказал я, — вам что, очень нравился прежний режим?

— Нет. Но мне еще больше не нравится, что на смену идиотам приходят авантюристы, ворье и невежды.

— А где же тогда всесильное КГБ? Почему не противостоит?..

— А КГБ и не может противостоять историческому процессу. А потом… у царизма тоже было мощное охранное подразделение, дорогой мой Толя… Запомни: спецслужбы всегда погибают вместе с тем государством, чьей частью они являются. Приехали!

Автомобиль остановился у въезда в аэропорт.

• Предыдущая
• 39/88
• Следующая