Андрейка - Свирский Григорий Цезаревич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/30
• Следующая

— Это?.. Это — «музыкальный ящик». — Он улыбнулся. — Собираются ломать. Нас переселили. В другую «общагу»... Хочешь приткнуться?.. Живи! Пока снесут, берут помесячно. Не смотрят уж, студент или не студент...

Какая-то ширококостная девушка в спортивных шароварах, остриженная под мальчишку, заметила красный расклеившийся гребень на Андрейке и захохотала, взъерошила его петушиный гребень. Рука у нее мягкая.

— Ты здесь живешь?..

— Не знаю, — признался Андрейка.

Она улыбнулась в ответ, взяла его за плечи и почти втолкнула в огромную квартиру, где тоже крутился магнитофон. Правда, где-то за дверью. Ничего не рычало, не пугало; разве только мелодия, заполнившая вдруг комнату, была тревожной.

«Кто эта девушка, которая постоянно с тобой? — пел высокий женский голос. Волнение в нем было столь сильно и глубоко, что Андрейка затих. — ... Не я, а она постоянно с тобой... »

— Меня–а зовут Кэрен, — сказала широкая грудастая девчонка. Нет, даже не сказала, а, скорее, пропела. И голос тот же, что на пленке. Она исполняла? — А тебя–а?.. Минуточку, Андрэ. — Она быстро, тихо, без слов раздала своим китайцам, неграм и испанцам какие-то папки. Оказалось, ноты. И те тут же ушли...

— Что это за интернационал? — спросил вполголоса Андрейка, чтоб, завязав разговор, уйти от саднящих душу расспросов...

Кэрен приложила палец к своим сочным лиловым губам. Мол, помолчи!

В тишине, за тростниковой занавесью, под дверным проемом, послышались звуки, ни на что не похожие. Там репетировал струнный оркестр, что ли?.. Да нет! То ксилофон заспешил куда-то нервно, то зазвенело стекло, точно играли на бутылках. Э, да это как на школьном «капустнике», который устраивала бабушка. Его, Андрейкин, номер назывался «стаканное соло». Вода в стаканах на разном уровне — полная гамма...

Да нет, это и не стекло. Звуки оборванные, стучащие. Мелодии нет, растворилась в нарастающем грохотании...

Ударник работает?

Ясно, это и не звуки вовсе, а стуки...

Но и стуки-то — не стуки. Переливчатые стуки, а вот и колокольчатые.

Наконец, кажется, уловил, в чем дело.

Гремят рассыпанные горохом маленькие африканские барабанчики. Как у диких племен в праздники. Ритуальные танцы под там–тамы... Слышал не раз. По телеку. А вот и треугольник вступил. Оркестровый треугольник. Колокольчатый...

Ну, ясно...

Минут десять неистовствуют ритуальные барабанчики. Вот уж конца им нет...

Кэрен молчит завороженно. Глаза ее сияют.

Ритм и в самом деле завораживает... Вначале Андрейка прислушивался недоуменно, с любопытством, и только. А сейчас как в гипнозе. Ноги–руки дергаются...

Барабанчики вдруг затихли, и Кэрен шагнула к тростниковой занавеси и откинула ее.

— Барри—и, прошу, — пропела она с категоричностью хозяйки. — За сто–ол!

Андрейка взглянул в приоткрытый проем и оторопел: в гостиной, где играл неизвестный ему Барри, стоял рояль. Настоящий, на полкомнаты, рояль. Белый. В солнечных бликах. И больше ничего.

Андрейка не удержался, подскочил к дверям, за которыми не могли же не таиться барабаны, оркестровый треугольник, ксилофон... Сам ведь слышал. Пусто. Ничего, кроме рояля... У Андрейки стали мокрыми ладони.

Может, это одичавшая пианола? Сама стучит—–играет?..

Барри бросил, не оборачиваясь: «У меня еще шесть минут... » И продолжал. Руки его летали над клавиатурой концертного рояля, летали виртуозно. А концертный рояль сыпал и сыпал барабанным горохом...

Кэрен взглянула на Андрейку искоса.

— Что с вами, Андрэ?

Андрейка прижал влажные руки к щекам:

— По-моему... я схожу с ума...

Кэрен кинулась к нему, как кидаются к испуганному ребенку.

— Что с тобой, Андрэ?! Что с тобой, малыш?!

Он произнес белыми губами:

— Это... рояль?..

— Мы репетируем, Андрэ!.. Барри играет, я пою и танцую «вертолет»... Не видел никогда? «Брейкданс»... Не может быть, чтоб не видел! — Чтоб отвлечь мальчика от чего-то, может быть, действительно ужасного, она вдруг встала на руки, затем на голову, потом на шею и принялась быстро–быстро вращать ногами в синих, с резинками у щиколоток, шароварах.

— Похоже на вертолетный винт?

Вертолет был тяжеловат: спортивные брюки обтягивали бедра Кэрен, они были такой ширины, которую Андрейка впервые увидал лишь в Канаде. Странно ужасно!

Кэрен вскочила почти легко, раскрасневшаяся, чуть взмокшая.

— Никогда не видел брейкданс? Честно?.. Тогда расскажи, Андрэ, откуда ты взялся?

Кэрен была так встревожена и по-матерински участлива, что Андрейка, внезапно для самого себя, принялся рассказывать, откуда он взялся...

В завершение он произнес тоном самым беззаботным:

— Такой мой этот ваш брейкданс... Назовем его брейкданс «Аэропорт». Хорошо?

Кэрен быстро открыла холодильник, вытащила оттуда помидоры, огурцы, лук. Торопливо нарезала, залила маслом, которое называлось с никогда не виданным Андрейкой самохвальством: «Браво!». Поставила плетенку с хлебом. Глаза у Кэрен, оказывается, синие и неподвижные. Какая-то тоска в них, даже боль. Она замечает устремленный на нее взгляд Андрейки, спрашивает:

— Что ты?

— У вас глаза как у моей бабушки, когда она провожала меня в Москве, в аэропорту «Шереметьево»!

А вот вышел к ним и Барри. Лет ему под тридцать. Старик! Но веселый.

— Кэрен, поскольку ты гостю почти бабушка, то я, значит, дедушка.

— Ох, не надо! Мой дедушка окончил жизнь в тюрьме... Вы же просто шкипер с пиратского фрегата. Их тоже не миловали...

Все захохотали, кроме Барри.

Андрейка вглядывался в широкое крестьянское лицо с аккуратно подстриженной рыжей шкиперской бородкой. Правда, у шкиперов никогда не было очков с толстыми линзами и затейливо изогнутыми дужками. И конечно, они не носили накрахмаленных рубах с воротниками такой белизны и свежести, что было непонятно, как можно было остаться столь ухоженно–чистым в доме, где штукатурка осыпается от каждого удара двери, а с потолка все время что—то крошится в кружку с чаем.

— Только что из России? — повторил «шкипер» удивленно, протянул Андрейке большую натруженную руку и сказал, что спать Эндрю может вот на этой рухляди в гостиной. Рухлядь, правда, без ножки, но он починит. Голос у «шкипера» ранящий, горловой, с клекотом и сипением, похожий на отцовский. Или это так ему кажется.

Барри вернулся к роялю, сел за него, и... снова квартиру наполнила барабанная россыпь.

Андрейка побелел.

— Извините. У меня весь день... галлюцинации.

— Го–осподи, Бог мой! — воскликнула Кэрен. — Случись такое со мной, я бы просто умерла.

Андрейка кивнул в сторону двери.

— Это действительно рояль?

— Да, концертный «Стейнвей». Замечательный.

— Да, я вижу, но откуда тамтамы?

Кэрен откинулась недоуменно, залилась счастливым, освобожденным от страха смехом, груди ее затряслись; она застенчиво приложила ладонь к своим губам.

— Пойдем, Андрэ.

Смех Кэрен заставил Барри прекратить игру. Услышав о «галлюцинациях» Андрэ, он улыбнулся и, открыв блестевшую белым лаком крышку, показал, что такое его «приготовленный рояль»...

Так он его и назвал: «Приготовленный рояль». И ноты, которые стояли на пюпитре, назывались «Пьеса для приготовленного рояля». Автор — Джон... Имя Андрейка не слышал никогда. Американец, наверное.

Барри взял из папки другие ноты. На них было напечатано имя автора: Барри...

— Это вы? — Андрейка воскликнул хоть и почтительно, но не без страха.

Барри повернулся к роялю, и... чертовщина продолжалась. Барри нажимает одну клавишу, а звучат... две. Некоторые звуки нормальные, рояльные. Но нажимает на «до», звучит «фа–диез». Другие — с металлическим призвуком, почти ксилофонные; а то опять вдруг какой-то металлический бряк, стук.

Барри взглянул на вытянувшееся лицо Андрейки и, поднявшись на ноги, показал на металлические шурупы, которые были засунуты там и сям между струн. Одни шурупы медные, с красноватым отливом, другие белые, железные или алюминиевые. Одни шурупы короче, другие длиннее...

• Предыдущая
• 5/30
• Следующая