Силуэты на облаках - Сладков Николай Иванович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/47
• Следующая

«Одолень-трава, одолей ты мне злых людей, одолей чародея и ябедника!» И только сказал так — распахнулись листья папоротника, а под ними бриллианты да самоцветы, браслеты, броши да ожерелья.

«Под горой каменной — озерце зеркальное, а в озерце — кикимора болотная. День и ночь в зеркало смотрится…»

«Не простой там лес, особенный. Вверх посмотришь — сердце забьётся, по сторонам посмотришь — сердце дрогнет, вниз посмотришь — сердце замрёт. Лежит внизу змея рябая. На тебя смотрит и улыбается. Будто что-то про тебя знает…»

— Что ж, увидел небось? — спрашивает Лесовичок.

Я даже вздрогнул:

— Увидел, увидел…

— Ну вот и ладно. А то: пни да коряги! Сказки, брат, к вам в дома из леса пришли. Сказки и сейчас по лесам прячутся. Ты только всматривайся, всматривайся…

Всю ночь таинственно перешёптывались деревья: что-то творилось в лесу.

Утром стало видно: в лес пришла зима. Под холодными лесными сводами, покорно склонив головы, застыли скорбные белые фигуры.

Вместе со снегом в лес налетели и набежали диковинные невиданные существа.

Они расселись по пням и сучкам, взобрались на ёлки и сосны: странные молчаливые фигурки, неподвижные, незнакомые, но на что-то очень похожие…

Вот вылез из сугроба лесной человечек в огромной папахе и бурке. Вылез и уставился на побелевший лес. А может, и не на лес, а вот на эту печальную фигурку, похожую… нет, ни на что лесное не похожую! Обласкало солнце пригорюнившуюся фигурку, и с мохнатых ресниц её закапали слёзы…

Но тут кто-то бодрый вскинулся на дыбки: то ли зайчик, то ли белочка, то ли собачка, И эта непонятная зверюшка прискакала в лес вместе со снегом и вместе со снегом пропадёт из леса. Это зверёк-оборотень. Сделай шаг в сторону — и он вмиг исчезнет: прикинется простым сучком, запорошённым снегом.

Вот птица не птица, зверь не зверь. Шею вытянуло, крылья свесило: того и гляди улетит! А тронь — упадёт и рассыплется в прах. Останутся на снегу вмятинки — следы неведомого существа.

Белые медведи и белые совы. Белые зайчики-ёлочки стоят столбиками, ушки на макушке, лапки на пузечке: насторожились и замерли. И не спеша бредёт средь дремучих снегов белый сказочный слон.

Полон лес диковинных зверей и птиц. Знает снежный человек: нигде таких не увидишь, только в лесу и только зимой.

Я думал раньше, что жар-птица живёт только в сказке. Но оказалось, что жар-птица живёт и в лесу. В сказку она просто перелетела из нашего северного леса. Удивительного в этом ничего нет: ведь наш северный лес полон сказок…

Шёл я однажды по тёмному еловому лесу. Был закат, и солнце, как багровый глаз леса, уставилось мне в лицо. Я прикрыл глаза рукой от солнца и колючих веток.

Но вдруг яркий свет пробился сквозь пальцы. Я отдёрнул руку от лица и замер: из-за чёрного дерева выглядывала огненная птица! Сияние шло от неё, на голове полыхал огонёк.

Птица не испугалась меня. Она выпорхнула из-за дерева и смело уселась на открытый сучок. Мне стало страшно за неё: она вся пылала!

Казалось, не птица, а живое пламя на огненных крыльях перелетает с ветки на ветку: того и гляди подожжёт лес!

Жар-птица исчезла так же внезапно, как и появилась.

Я бы сам не поверил своим глазам и никому бы об этом никогда не рассказал, но я успел её снять. Вот она, сказочная жар-птица нашего сказочного северного леса!

Холодина!

Слипаются ресницы, слипаются ноздри.

Вздохнёшь — стынут от холода зубы.

Снег визжит под ногами, как поросёнок.

На солнце смотреть нельзя: колют глаза синие лучики, усыпанные толчёным стеклом инея.

Речушка замёрзла, но на самой быстрине чёрная водомоина. Над полыньёй пар — речка дышит…

От её холодного дыхания вырастают на закраинах льда белые венчики цветов.

Дыхание зимы, как и дыхание весны, родит чудесные цветы. Только ледяные цветы холодны и мертвы.

Страшный невидимка объявился в лесу. Жуткие дела стали твориться там. Кто-то безжалостно содрал с деревьев листья. Кто-то примял, перепутал и положил травы.

Бесследно исчезли птицы — пеночки, зяблики и дрозды. Вчера ещё видели и слышали их, а сегодня нет ни одной.

Звери и птицы испуганно прятались в чаще.

Но невидимка находил их и там. Он делал всё что хотел, всё перекраивал на свой вкус и лад. Взял и выкрасил зайцам задние ноги в белый цвет, будто на каждого зайца белые трусы надел. Рыжих белок сделал серыми, пёстрых куропаток — белыми. Барсуков, ежей и енотов до того запугал, что попрятались они в норы, забились под корни деревьев и носа не кажут. Перетрусили лесные жители. Что ни день, в лесу страшные новости. Исчезли куда-то лягушки и жабы. Пропали бабочки и мухи.

Больше всех перетрусили сеголетки, те, кто только нынче на свет появились. Ничего подобного они не видели; вот натерпелись страху!

Да что сеголетки, если старый медведь и тот стал берлогу облюбовывать, чтобы спрятаться от страшного невидимки.

А невидимка бродит по лесам и полям, гнёт деревья, свистит, волны на берега выплёскивает. То землю дождём размочит, то морозцем закуёт. Все дороги, мосты поломал, канавы водой залил. И никто с ним ничего поделать не может: не видно его, невидимка он!

Весенней ночью сидел я у костра на берегу озера. Весенняя ночь всегда полна звуков. Вот быстрый свист крыльев и всплеск: сели на воду утки. Возятся под берегом водяные крысы. Шлёпает кто-то по воде: наверное, по мелководью бегают чибисы.

Знакомые и мирные звуки ночи.

И вдруг переполох! С отчаянным кряканьем взлетели утки, крыса плюхнулась в воду, странно заскрипели крылья взлетевших чибисов. По этому скрипу узнаешь чибисов и в темноте. Удивительно, что летом и осенью крылья у чибисов перестают почему-то скрипеть.

И сквозь кряк, плеск и скрип ухо поймало звук совсем незнакомый. Казалось, кто-то осторожно плыл вдоль берега, раздвигая тяжёлым телом осоку и сухой тростник.

Я быстро вскочил, отошёл от костра и стал всматриваться в чёрную воду. Глаза с трудом привыкали к черноте. Сперва я только отличил воду от неба, потом чёрный тростник от чёрной воды. Тростники вздрагивали, похрустывали, клонились. И я, наконец, разглядел большое мокро-чёрное тело, медленно плывущее к берегу. Тростник и осока с шорохом раздвигались, пропуская его. Ни головы, ни хвоста, только блестящая мокрая спина.

Помедлив, непонятное существо изогнулось и наползло животом на мелководье. Тут я разглядел длинные чёрные руки, прижатые к бокам. Вдруг руки судорожно забили по воде — и из воды поднялся широкий чешуйчатый хвост. Чёрное существо с руками и чешуйчатым хвостом вскинулось, стало подскакивать и перекатываться, подминая тростник и осоку. Мелькали руки, хвост хлестал по воде, взлетали брызги, и волны выплёскивались на берег.

В руках у меня было ружьё. Но что за существо бьётся у берега: очень уж оно походило на человека!

Тучи совсем закрыли небо, ничего стало не видно.

Всплески скоро отдалились, затихли, и только ветер постукивал тростниковыми палочками.

Опять прилетели и плюхнулись на воду утки. Завозились под берегом крысы. Послышался скрип чибисиных крыльев.

Сидя у костра, я напрасно ломал голову. Я перебирал всех, кто может плескаться ночью в воде. Выдра? У выдры толстые лапки-коротышки, а тут длинные чёрные руки.

• Предыдущая
• 23/47
• Следующая