У начала времен (сборник) - Янг Роберт Франклин - Страница 42

• Предыдущая
• 42/117
• Следующая

Еще раз поклонившись и сверкнув серебристым шлемом, астронавт вошел в корабль и захлопнул за собой люк. Раздалось жужжание, и корабль затрясся. В иллюминаторах замерцали разноцветные огоньки — красный, голубой, зеленый. Совсем как на рождественской елке.

Марианна смотрела как завороженная. Внезапно люк распахнулся, и из него высунулась голова принца. «Назад! — крикнул он. — Назад! Или ты хочешь, чтобы тебя сожгло струями из реактивных двигателей?!» Голова исчезла, и люк захлопнулся.

Реактивных двигателей? Неужели на летающих тарелках устанавливают реактивные двигатели? Не переставая думать об этом, Марианна инстинктивно отпрянула от окна. Глядя, как летающая тарелка поднялась с оконного карниза и исчезла в ночном небе, Марианна заметила, что из–под днища вырываются язычки пламени. Это было гораздо больше похоже на зажигалку, чем на реактивный двигатель, но раз принц сказал, значит, так оно и было. Спорить Марианна не собиралась.

Когда впоследствии она вспоминала это происшествие, ей приходило в голову, что при желании поспорить можно было бы о многом. Непонятно, когда принц Май Трейано успел выучить английский и что означала его странная обмолвка — ведь он чуть не посоветовал ей возвращаться домой. Да еще этот атомный двигатель. Если их бомбы устроены так же наивно, как его атомный двигатель, то земляне, ясное дело, могут спать спокойно.

Но в тот момент ей и в голову не приходило в чем–то сомневаться. Она была слишком занята — укладывалась. При обычных обстоятельствах угрозы принца разрушить все города на Земле не заставили бы ее так спешить с отъездом. Но когда тебе опротивели эти тонко нарезанные голубые полоски, которые горожане называют небом, эти добропорядочные газончики вместо полей, эти сытые агенты по найму, которые подсмеиваются над тобой только потому, что у тебя толстые ноги, когда, наконец, ты в глубине души мечтаешь о предлоге, чтобы вернуться домой, — тогда и такая причина покажется серьезной.

Даже очень серьезной.

На вокзале она немного задержалась, чтобы дать телеграмму:

ДОРОГОЙ ГОВИ! ДЕЛАЙ ОКНО НА КУХНЕ, ПУСКАЙ ВЫХОДИТ НА САРАЙ. БУДУ ДОМА ПЕРВЫМ ПОЕЗДОМ.

Марианна.

Когда огни города исчезли за горизонтом, сидящий за пультом управления принц Май Трейано позволил себе расслабиться. Задача выполнена неплохо, подумал он.

Конечно, не обошлось без случайности. Но винить было некого, кроме себя. Зря он уволок эти батарейки для фонарика и даже не проверил их. Ведь он же прекрасно знал, что добрая половина товара на складе Олмстеда пылится там уже долгие годы и что Эд Олмстед скорее умрет, чем выбросит вещь, которую еще можно всучить какому–нибудь недотепе. Но принц Май Трейано был так увлечен постройкой своего корабля, что даже не подумал об этом.

Впрочем, то, что он попросил Марианну помочь ему починить этот самодельный двигатель, сделало его историю гораздо правдоподобнее. Если бы он явился и ни с того, ни с сего заявил, что его флот собирается разбомбить города и пощадить деревни, это выглядело бы подозрительно. Но она дала ему батарейки, и это послужило поводом к откровенности. А насчет того, что их энергия позволяет организовать управляемую цепную реакцию это он здорово придумал. Марианна наверняка знает об атомных двигателях не больше, чем он.

Принц Май Трейано устроился поудобнее в своем пилотском кресле из спичечного коробка. Он снял шлем из оловянной фольги и распустил бороду. Он выключил под иллюминаторами лампочки с рождественской елки и посмотрел вниз. Каждая деревушка казалась россыпью драгоценных камней.

Утром он уже будет в своем жилище на иве, в уюте и безопасности. Но сперва, чтобы никто не нашел сковородку, нужно будет спрятать ее в той же кроличьей норе, где лежит ручка от нее. А уж потом он сможет спокойно отдохнуть: сделал доброе дело, да и обязанности по дому убавятся вдвое тоже приятно.

Мимо пролетела ведьма на метле. Принц Май Трейано неодобрительно покачал головой. Какое допотопное средство передвижения! Неудивительно, что люди больше не верят в ведьм. Если хочешь, чтобы с тобой считались, надо идти в ногу со временем. Ведь если бы он был таким же старомодным, как и его соплеменники, то не исключено, что у него на руках навсегда остался бы холостяк, причем беспомощный (по крайней мере, в том, что касается домашнего хозяйства). Нет, конечно, Говард Кинг отличный парень, не хуже других. Но в доме не становится чище оттого, что он сидит на крыльце, похожий на больного теленка, мечтает, разговаривает сам с собой и ждет, когда его девушка вернется домой из города. Да уж, ничего не попишешь, приходится быть современным. Марианна даже не увидела бы его, и тем более не услышала бы то, что он хотел ей сказать, если б он явился к ней в своей обычной одежде, под настоящим именем и на своем обычном транспорте… В двадцатом веке воображение у людей не беднее, чем в восемнадцатом и девятнадцатом: сейчас верят в ящеров из черных лагун и в морских чудовищ с глубины в двадцать тысяч футов, в летающие тарелки и в космических пришельцев.

Но никто не верит в домовых…

Эмили совершала обход своих экспонатов каждый будний день, как только появлялась в музее. Официально она числилась помощником хранителя музея, ответственным за зал Поэтов. Но, по своему собственному представлению, она была гораздо больше, чем просто помощником: она была избранным смертным, заброшенным в счастливое соседство к Бессмертным — к поэтическому совершенству, как говорилось в одном из их стихов, чьи отдаленные шаги шлют эхо через коридоры Времени.

Поэты располагались преимущественно в алфавитном порядке, а не в хронологическом, и обычно Эмили начинала с пьедесталов в левой половине зала, с первых номеров, а затем продолжала свой обход вдоль этого столь впечатляющего полукруга. Проходя так, она всегда старалась оставить последним, или почти последним, Альфреда, лорда Теннисона. Лорд Альфред был ее любимцем.

Для каждого из поэтов у нее находилось теплое утреннее приветствие, и каждый из них по–своему отвечал ей; но для лорда Альфреда она всегда приберегала одну или две приятных фразы, например такую, как «Ну, разве сегодня не превосходный день для сочинений?», или «Надеюсь, что Пасторали больше не беспокоили вас!». Разумеется, она знала, что на самом деле Альфред ничего и не собирается писать, и что старомодная ручка и стопка архаичной бумаги на небольшом письменном столике рядом с его креслом были всего лишь для демонстрации, и что, в любом случае, его достоинства, как андроида, не исчезали за чтением поэтической прозы, которую его прототип, во плоти и крови, сочинил несколько веков назад; но тем не менее, нет ничего плохого в том, чтобы притворяться, особенно когда в ответ звучат его строчки, что–то вроде такого: «Весной яркая радуга превращается в блестящего голубя; Весной фантазия юноши легко и быстро устремляется к мыслям о любви …», или такого: «Королева роз из сада молодых прелестниц, явись сюда, танцы окончены, в зеркале атласа и мерцании жемчугов, Королева лилий и роз в одном лице… "

Когда Эмили впервые приняла под свою опеку зал Поэтов, у нее были огромные надежды. Она, подобно музейным директорам, помешанным на этой идее, искренне верила, что поэзия еще не умерла , и что когда–нибудь люди откроют для себя, что они могли бы гораздо охотнее слушать волшебные слова, чем вычитывать их в пыльных книгах, и, более того, слушать их, когда они спадают с губ оживших, в натуральную величину, их творцов, и ни дьявол, ни огромные налоги не смогут удержать их от этого. Вот в этом и она, и музейные директора сильно ошибались.

Средний житель двадцать первого столетия оставался столь же невосприимчив к Браунингам, возвращенным к жизни, как и к Браунингам, сохраненным в книгах. А что касается все далее вырождавшихся профессиональных писателей, то они предпочитали подавать свои поэтические блюда старым привычным способом и публично заявляли, что покупка новообращенных к жизни манекенов с бессмертными фразами Великих Старых Мастеров является техническим преступлением против человечества.

• Предыдущая
• 42/117
• Следующая