Служба внешней разведки - Млечин Леонид Михайлович - Страница 59

• Предыдущая
• 59/117
• Следующая

Вадим Бакатин, которому сулили большое будущее, продержался в КГБ несколько месяцев. Примаков остался в разведке надолго. Почему их судьба сложилась так различно?

Александр Яковлев, который тогда знал все, что происходило в коридорах власти, вспоминает:

— Примаков тоже должен был быть освобожден. Но тут сыграло то, что он уже начал завоевывать свое положение во внешней разведке. Не стал никого особо разгонять.

Я задал Бакатину личный вопрос:

— Против вас восстали в КГБ. А против Примакова не восстали. Люди разные в разведке и во внутренних управлениях госбезопасности, или у вас модели поведения были разные?

— Разведка всегда считалась элитой спецслужб. Там просто более мудрые люди, чем в контрразведке, где люди вечно чем-то недовольны, обижены. Мудрые люди в разведке поняли, что самостоятельно работать под руководством достаточно опытного политика — им самим будет неплохо, так что чего им обижаться на Примакова?

Послеавгустовская гроза 1991 года обошла разведку стороной. Первое Главное управление сразу же отделили от остального аппарата государственной безопасности — и структурно, и в смысле ответственности за более чем семидесятилетнюю историю этого ведомства.

Лишились своих должностей всего лишь несколько генералов из первого главка. Нависшая над бывшим КГБ угроза полной ликвидации (в конечном счете оказавшаяся мнимой) на разведку никогда не распространялась. Разведку спас Примаков. Он не противопоставил себя аппарату, а, совсем наоборот, постарался стать своим.

Смущало тогда то, что в новом законе об оперативно-розыскной деятельности среди ведомств, которые могут на территории России (внутри страны!) заниматься прослушиванием телефонных разговоров, чтением чужой почты, слежкой, а также наделены правом проводить обыски и аресты, значится почему-то и Служба внешней разведки. А кого разведка собирается арестовывать внутри страны? Разве разведка этим должна заниматься?

Ни Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов, ни Федеральная разведывательная службы в Германии, ни британская разведка МИ-6 не обладают такими правами. Более того, они лишены их сознательно, чтобы разведка не превращалась в еще одну спецслужбу, трудно контролируемую и опасную для общества.

Всей полнотой прав, что означало полнейшее бесправие для других, обладал КГБ. Зачем новый закон передал опасное для общества наследство Службе внешней разведки?

Примаков не собирался заниматься внутренним сыском, но он позаботился о том, чтобы разведка ни в чем не уступала другим спецслужбам. Он вел себя как рачительный хозяин. И это нравилось его подчиненным.

Важнейшее испытание на лояльность Примаков прошел после встречи в Беловежской Пуще. Ельцин и его окружение тревожились: не попытается ли Горбачев в последний момент сохранить власть силой?

Министр внутренних дел Виктор Баранников был человеком Ельцина. Министр обороны маршал Евгений Шапошников поспешил присягнуть Ельцину на верность. А как себя поведут руководители спецслужб Бакатин и Примаков? Это беспокоило российскую власть.

9 декабря 1991 года Примакова попросили приехать из Ясенева на Лубянку. В кабинете Бакатина уже сидел глава российской госбезопасности генерал Виктор Иваненко. Он передал им обоим пожелание российского правительства быть благоразумными, то есть не сопротивляться неизбежному распаду Советского Союза и переходу власти к Ельцину.

А как после двух месяцев совместной работы оценивали Примакова сотрудники разведки? Вот, что я услышал от тех, кто в те годы работал в Ясеневе:

— Всем понравилось, что он стал называть себя директором, а не начальником. Само отделение от КГБ было хорошо воспринято. И то, что он потом воспрепятствовал вливанию разведки назад в общую структуру госбезопасности, — за это ему тоже спасибо. Разведка не должна быть частью репрессивного аппарата.

И то, что он воинское звание себе не присвоил, тоже оценили. Люди себе каждую звездочку годами добывают, а тут сразу генеральские погоны. Это было расценено как поступок серьезного, солидного человека. Погоны в его положении — детская шалость.

Примакову были благодарны за то, что кадровых чисток он не проводил, все вверх тормашками не переворачивал, а, напротив, способствовал консолидации и без того крепко сбитого аппарата. Принимая кадровые решения, он всегда советовался со своими заместителями. Иногда и шире был круг тех, с кем он обсуждал кандидатуру — это зависело от того, на какую должность искали кандидата.

Даже близкие к нему люди не знали, принял ли он уже заранее решение и заместителей собирал всего лишь для проформы? Или же, наоборот, собирался целиком довериться мнению коллег? Но ритуалу этому он придавал большое значение. А может быть, это и не ритуал вовсе.

Советы он спрашивал всегда и выслушивал их внимательно. И только в самый крайний момент, если на него кто-то крепко жал, он мог сказать:

— Ну, разрешите мне быть директором! Мягко так… «Разрешите»…

Он звонил своим коллегам — например, заместителям, начальникам департаментов:

— Добрый день. Это Примаков.

Всегда представлялся. Как будто бы его по голосу не узнали. Потом спрашивал:

— У вас минуточка есть? Вы не очень заняты?

В Ясеневе есть несколько залов для собраний — зал на сто мест, зал на триста мест и зал на восемьсот. Вот в этом зале на восемьсот человек в прежние времена устраивались партийные конференции. В перестроечные времена там собирали разведчиков послушать приезжавших в Ясенево депутатов — необычная для офицеров форма общения.

И вот на каком-то общем для разведки мероприятии «в зале на восемьсот» Примаков произнес речь, которая согрела сердце коллектива. Он говорил: наши с вами заботы, наши задачи, в нашей среде, надо действовать нашими специфическими средствами… Когда он применительно к какому-то решению правительства сказал: «в нашей среде это могло бы найти поддержку», зал зааплодировал. Примакова уже считали своим.

Тем не менее в тот день, когда Ельцин приехал в Ясенево, судьба Примакова была в руках его многоопытных подчиненных. В тот момент открытости и гласности все понимали, что можно говорить все, что угодно, и это будет прекрасно воспринято президентом.

В революционные периоды всегда звучит команда: «Огонь по штабам!» Желание подчиненных избавиться от начальника было бы воспринято на «ура». Тем более Ельцин дал понять, что у него есть другой кандидат на это место. Этот день вполне мог стать последним днем работы Примакова в разведке.

Первым выступил заместитель директора Вячеслав Иванович Гургенов. Он встал и сказал прекрасные слова о Примакове. Еще один заместитель начальника разведки Вадим Алексеевич Кирпиченко произнес большую и аргументированную речь в пользу Примакова. Они вместе учились в Институте востоковедения.

Выступило примерно двенадцать человек. Все единодушно поддержали Примакова.

Борис Ельцин, уловив настроения, охотно присоединился к общему хору.

— Да, и у меня такое же отношение к Евгению Максимовичу… Мне советовали… его заменить, но я не буду этого делать. Он меня никогда не подводил… Даже в те тяжкие времена… времена опалы он был одним из немногих людей, кто мог мне руку протянуть, поздороваться, улыбнуться и поговорить… Я такие вещи не забываю, — многозначительно заключил президент.

Борис Ельцин прямо там же, на глазах всего руководства разведки, подписал заранее, разумеется, заготовленный указ № 316 о назначении Примакова. Была тогда у Ельцина такая манера — вот я сейчас на ваших глазах подписываю указ.

Ельцин поздравил Примакова и уехал. Все понимали, что в президентской папке был и другой указ…

Евгений Максимович создал Совет ветеранов Службы внешней разведки и поставил во главе Александра Титовича Голубева, который был начальником разведки в КГБ РСФСР и получил погоны генерал-лейтенанта.

Из Тбилиси в Москву

Евгений Максимович родился в Киеве 29 октября 1929 года. Но на Украине юный Примаков прожил считаные дни. Его перевезли в Тбилиси (тогда еще по-русски город назывался Тифлис), где он вырос и жил до 1948 года, пока не уехал в Москву учиться.

• Предыдущая
• 59/117
• Следующая