Приключения Таси - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 2

• Предыдущая
• 2/22
• Следующая

Сестра его, белокурая девочка, болезненная и хрупкая, казалась много моложе своих одиннадцати лет. Лену постоянно лечили то от того, то от другого. Ради нее-то и проводила Нина Владимировна безвылазно зиму и лето в своем имении Райское. Доктора запретили Леночке жить в городе, и про городские удовольствия дети знали лишь понаслышке.

Райское находилось в самой глуши России, и до ближайшего города было около ста верст. Один Павлик воспитывался в Москве, в корпусе и приезжал к матери только на каникулы.

Девочек Стогунцевых учила гувернантка, а сельский священник преподавал им Закон Божий. Нина Владимировна, зная в совершенстве французский и немецкий, учила языкам дочерей.

Кроме Нины Владимировны, Марьи Васильевны и детей, в доме находилась вторая нянюшка, выходившая саму хозяйку дома и теперь помогавшая Марье Васильевне присматривать за детьми.

Со смертью мужа, которого она очень любила, Нина Владимировна Стогунцева отдавала все свое время сиротам-детям. Она души в них не чаяла, особенно в Тасе, которую вконец избаловала.

— Вот тебе мой маленький подарок, мамуся, — немного сконфуженно говорил Павлик, вытаскивая из-за спины что-то тщательно обернутое в бумагу.

Нина Владимировна осторожно развернула пакетик и увидела красиво переплетенную записную книжку, работы Павлика.

У Павлика были золотые руки. За что он ни брался, все у него выходило споро и красиво. И трудолюбив он был, как муравей: то огород разведет, то коробочки клеит, то сено убирает на покосе или рыбу удит в пруду.

Нина Владимировна поцеловала своего сынишку, и глаза ее обратились к Леночке, которая, в свою очередь, подала матери искусно вышитый коврик к кровати.

Мама обняла свою старшую дочку, всегда радовавшую ее своим послушанием и добрым, кротким нравом.

— А Тася что же? Или она уже поздравила тебя, мамуся? — спросила Леночка.

Но никто не успел ей ответить, потому что сама Тася появилась на пороге.

Но в каком виде!

Нарядное белое платье с кружевным воланом было грязно до неузнаваемости. Целый кусок оборки волочился за нею в виде шлейфа. Волосы растрепаны. На лбу огромная царапина, а кончик носа измазан землею, как это умышленно делают клоуны в цирке.

— Мамочка! Милая! Дорогая! — кричала она с порога, — поздравляю тебя! Ты не бойся, мамуся… Это ничего. Я только упала с дерева… С липы, знаешь?.. Мне не больно, право же, не больно, мамочка. А платье замоют… Я няню попрошу… Ну, право же, мне вовсе, ну ни чуточки не больно!

— Прекрасное поведение! — заметила Марья Васильевна в то время как Нина Владимировна с тревогой вглядывалась в чумазое личико проказницы.

— Тася! Тася! Ну, можно ли так! — говорила она.

Но Тася твердила одно:

— Мне не больно, я не ушиблась! Да право же, — и покрывала поцелуями лицо, шею и руки матери.

Ведь вы были наказаны! Как же вы осмелились выйти из комнаты? — строго спросила девочку Марья Васильевна.

— Да я и не думала выходить из комнаты, — бойко отвечала та, — я просто из окна вылезла на липу, а с липы сверзилась прямо в грядки. Не больно совсем.

— Тася! Тася! Что с тобою? Я не узнаю мою девочку! — произнесла укоризненно Нина Владимировна. — Сейчас же попроси прощения у Марьи Васильевны! — добавила она с непривычной строгостью в голосе.

— Мадемуазель, простите! — буркнула Тася, не глядя на гувернантку.

— Ваша мамаша добра, как ангел, а вы так огорчаете ее! — отвечала гувернантка. — А подумали ли вы о вашей маме? Павлик и Леночка приготовили свои сюрпризы, а вы?

— Сюрприз! Ах! — растерялась Тася.

Она стояла с низко опущенной головою. Потом вдруг лицо ее просияло, и Тася радостно бросилась на шею матери.

— Душечка мамуся! Если б ты знала, как я люблю тебя! Я не умею клеить коробочек и переплетать книг, как Павлик, или вышивать коврики, как Леночка, но зато я отдам самое дорогое, самое любимое, что у меня есть. Мне «он» так понравился, что я бы с ним никогда, никогда не рассталась, но тебе я его подарю, потому что я тебя еще больше люблю, душечка мамаша!

Она запустила руку в карман, и перед удивленной Ниной Владимировной, подле ее чайного прибора, очутилось смешное желторотое и длинноклювое существо, с едва отросшими пушистыми крыльями.

Нина Владимировна невольно отодвинулась от стола. Марья Васильевна взвизгнула от неожиданности. Леночка кинулась под защиту Павлика, надеясь на его кадетскую храбрость. Словом — произошел переполох. Один Павлик храбро подступил к вороненку и кричал: «кш! кш!!!» — махая фуражкой.

А виновник суматохи, вороненок, испугавшись всей этой кутерьмы, совсем растерялся. Он недоумевал с минуту, потом неожиданно встрепенулся и с решительным видом заковылял по скатерти, опрокидывая по пути чашки и стаканы. Мимоходом попал в сахарницу, выскочил из нее, как ошпаренный, наскочил на лоток с хлебом и в конце концов очутился в крынке с молоком, уйдя в нее по самую шею.

Теперь из молока торчала только круглая голова с желтым клювом, из которого вылетало неистовое: «Кар! Кар! Кар!»

Глаза несчастного птенчика стали еще круглее от ужаса.

— Он захлебнется! Он захлебнется! Спасите его! — кричала Тася и, не долго думая, запустила руки в крынку и извлекла оттуда своего приемыша.

Почувствовав себя на суше, вороненок разом пришел в себя. Он начал с того, что встряхнулся всем своим тельцем со слипшимися крылышками, сквозь которые просвечивала кожа, и снова заковылял по столу.

Это было до того забавно, что Нина Владимировна не могла сдержать улыбки. За ней захохотал во все горло Павлик. За мальчиком засмеялась Леночка. И, наконец, сама Тася так и закатилась громким смехом. Даже Марья Васильевна улыбнулась при виде потешной походки вымокшего птенчика.

Нина Владимировна не могла сердиться на Тасю. Как не странен был подарок ее младшей девочки — это был все-таки подарок и поднесен к тому же от души. Она погладила по голове свою проказницу-дочурку и сказала ей на ушко:

— Ты мне дашь слово, Тасенок, никогда не лазать по деревьям и вообще стараться удерживаться от шалостей и проказ. А вороненка твоего я беру охотно. Он такой смешной и забавный, а главное — он будет напоминать моей девочке о ее падении с липы и этим, может быть, предостережет ее от новых проделок. А теперь, друзья мои, — обратилась мама ко всем детям, — сегодня вас ожидает много приятного. Ваши новые друзья, дети Извольцевы и Раевы, будут у нас в гостях, а вы примите их хорошенько и постарайтесь быть добрыми хозяевами.

— Извольцевы приедут! Ура! — закричал на весь дом Павлик, подбрасывая вверх свою фуражку.

— И Тарочка! — вторила ему Тася.

— Ну уж твоя Тарочка! Забияка! — уколол сестру мальчик.

— А твой Виктор — глупый! — рассердилась та.

— Тася! Тася! — остановила девочку Нина Владимировна.

— Идите переодеваться, слышите! — строго приказала Марья Васильевна Тасе.

Та хотела буркнуть что-то по своему обыкновению, но, встретив взгляд матери, удержалась на этот раз.

— Не забудь пластырь наклеить… Нельзя же с таким лбом гостям показываться! — посоветовал сестре Павлик.

Тася рванулась было к брату. И снова добрый взгляд матери остановил ее.

Их было шестеро.

Сначала подъехал высокий фаэтон-долгуша с детьми Извольскими и их пожилой гувернанткой-англичанкой мисс Мабель.

Старший из детей был маленький, с завитой барашком прической, паж Викторик, от которого нестерпимо пахло духами, так как он перед отъездом вылил на себя целую банку резеды. Викторик говорил по-французски и не снимал с рук белых перчаток. Его сестры, Мери и Нини, были очень похожи на двух фарфоровых куколок в своих пышных белых платьях с роскошными поясами и с туго завитыми по плечам локонами. С ними приехал их дальний родственник, хромой Алеша, круглый сирота, которого воспитывали в доме Извольских с самого раннего детства.

Вслед за чинными, выдержанными детьми Извольцевыми, поглядывавшими на всех с некоторым высокомерием, прикатили дети Раевы — брат и сестра, Тарочка и Митюша; она — пухлая, румяная девочка — шалунья и хохотунья, любимая подруга Таси; он — толстый карапузик, большой забияка. С ними приехала и их молоденькая француженка-гувернантка, не менее веселая и жизнерадостная, нежели они.

• Предыдущая
• 2/22
• Следующая