Уйди скорей и не спеши обратно - Варгас Фред - Страница 34
- Предыдущая
- 34/62
- Следующая
Эти несколько строчек легко могли лишить покоя самых доверчивых граждан, а таких было приблизительно восемнадцать процентов, потому что именно столько в свое время испугались наступления двухтысячного года. Адамберг был удивлен тем размахом, который газеты сочли нужным придать этому делу, и тем, как быстро разгорелся пожар, которого он так опасался с тех пор, как была объявлена первая смерть. Чума, этот забытый, замшелый, похороненный в недрах истории ужас, возрождался под пером журналистов с такой быстротой, словно никогда не исчезал.
Адамберг взглянул на часы, готовясь к пресс-конференции, организованной по приказу высшего начальства и назначенной на девять часов. Он не любил ни приказов, ни пресс-конференций, но понимал, что этого требовали обстоятельства. Успокоить людей, показать фотографии со следами удушения на шее убитых, опровергнуть слухи – таковы были инструкции. Ему будет помогать медэксперт, и до нового убийства или нового устрашающего «странного» письма можно будет считать, что ситуация под контролем. Слышно было, как за дверью прибывали все новые журналисты, голоса раздавались все громче.
В эти же самые минуты Жосс завершал чтение морского метеопрогноза, стоя перед небольшой, но все же заметно расширившейся толпой, и приступал к «странному» посланию, доставленному с утренней почтой. Комиссар ясно сказал: продолжать чтение, не обрывать ни одной ниточки, которая связывает с сеятелем. В напряженной тишине Жосс огласил двадцатое объявление:
– Малый трактат о чуме. Содержащий описание, симптомы и последствия оной, а также методы и средства лечения, к ней применимые, как предохранительные, так и исцеляющие. Многоточие. Признан больным вышеупомянутой чумой будет тот, у кого в паху обнаружатся волдыри, обычно называемые «бубоны», тот, кто будет страдать от лихорадки и кружения головы, от болей в голове и всякого безумия и кто увидит на своем теле пятна, обычно называемые знаками или пурпурой, многие из них цветом голубые, синеватые и черные, и будут отныне разрастаться. Тот, кто захочет оградить себя от заразы, пусть нарисует на двери талисман в виде креста о четырех концах, и тот непременно отведет беду от дома его.
Когда Жосс, запинаясь, заканчивал это долгое описание, Декамбре снял трубку, чтобы без промедления пересказать текст Адамбергу.
– Мы увязли по уши, – подытожил Декамбре. – Наш незнакомец завершил предисловие. Теперь он описывает болезнь так, словно она уже вошла в город. Думаю, это отрывок из текста начала семнадцатого века.
– Повторите, пожалуйста, концовку, и помедленней, – попросил Адамберг.
– У вас люди? Я слышу шум.
– Человек шестьдесят журналистов в нетерпении грызут удила. А у вас?
– Народу сегодня больше, чем обычно. Можно сказать, небольшая толпа, очень много новых лиц.
– Запишите, кто присутствует из старых. Постарайтесь составить мне по памяти список завсегдатаев так точно, насколько сможете.
– Они меняются в зависимости от часа новостей.
– Постарайтесь сделать все, что в ваших силах. Попросите постоянных слушателей вам помочь. Бармена, продавца скейтов, его сестру, певицу, самого четца – всех, кто может знать.
– Вы думаете, он здесь?
– Да, думаю. Здесь он начал, здесь он и остается. У каждого человека своя нора, Декамбре. Повторите-ка мне концовку.
– Тот, кто захочет оградить себя от заразы, пусть нарисует на двери талисман в виде креста о четырех концах, и тот непременно отведет болезнь от дома его.
– Он призывает жителей самих рисовать четверки! Хочет заполонить ими город.
– Это верно. Я сказал, что отрывок семнадцатого века, но мне кажется, что здесь впервые он кое-что добавил от себя, по необходимости. В конце есть слова, которые кажутся мне фальшивыми. Потому что они идут вразрез с общим стилем.
– Какие слова?
– «Крест о четырех концах». Мне никогда не встречалось такое выражение. Автор явно нарочно употребляет слово «четыре», чтобы ни у кого не осталось сомнений, но я уверен, что это подделка.
– Если он отправил это письмо не только Ле Герну, но и журналистам, работы нам предстоит выше крыши, Декамбре.
– Секунду, Адамберг, я послушаю про кораблекрушение.
Минуты две было тихо, потом он снова взял трубку.
– Ну и как? – спросил Адамберг.
– Все спасены, – ответил Декамбре. – Вы на что ставили?
– На «все спасены».
– Ну, хоть в этом нам сегодня повезло.
В ту секунду, когда Жосс спрыгивал с ящика, чтобы пойти выпить кофе с Дамасом, Адамберг входил в просторный зал и поднимался на небольшую сцену, которую соорудил для него Данглар. Рядом стоял медэксперт, проектор был готов к работе. Комиссар повернулся к стае журналистов с протянутыми микрофонами и сказал:
– Жду ваших вопросов.
Через полтора часа конференция завершилась, и прошла она в общем-то неплохо. Адамбергу удалось, не спеша, по очереди отвечая на каждый вопрос, опровергнуть нелепые слухи, ходившие по поводу трех почерневших трупов. В середине интервью он встретился взглядом с Дангларом и по его вытянутому лицу понял, что что-то случилось. Журналисты начали понемногу расходиться, и как только конференция закончилась, Данглар закрыл за ними дверь.
– На авеню Сюффран найден труп, – объявил он, – был засунут под грузовичок вместе со свертком одежды. Его обнаружили, только когда водитель стал отъезжать в девять пятнадцать утра.
– Черт, – сказал Адамберг и рухнул на стул. – Мужчина? Тридцать лет?
– Женщина, моложе тридцати.
– Единственная ниточка рвется. Она жила в одном из этих проклятых домов?
– В доме номер четырнадцать по улице Тампль. Четверки там были нарисованы две недели назад, квартира жертвы пропущена, третий этаж, дверь справа.
– Что уже известно о ней?
– Зовут Марианна Барду. Не замужем, родители живут в Коррезе. По выходным встречается с любовником в Манте, а в будни иногда проводит вечера с другим в Париже. Работала продавщицей в дорогом бакалейном магазине на улице Бак. Красивая женщина, видимо, очень спортивная, была записана в разные гимнастические залы.
– Надо полагать, ни с Лорьоном, ни с Виаром, ни с Клерком она не встречалась?
– Я бы вам сказал.
– Она вчера выходила? Что-нибудь говорила охране?
– Пока неизвестно. Вуазене и Эсталер пошли домой, а Мордан и Ретанкур ждут вас на авеню Сюффран.
– Я в них уже запутался, Данглар.
– Это ваши помощники, мужчины и женщины.
– Значит, убита молодая женщина? Задушена? Раздета? Кожа вымазана углем?
– Все как у остальных.
– Ее изнасиловали?
– Не похоже.
– Авеню Сюффран – хороший выбор, нечего сказать. Ночью там ни души. Можно преспокойно выгрузить сорок покойников, и никто тебя не заметит. А почему тело сунули под грузовик, как по-вашему?
– Я уже думал об этом. Вероятно, он привез тело в первой половине ночи, но не хотел, чтобы его обнаружили до рассвета. Может, в напоминание о традиции, когда возчики ранним утром собирали мертвые тела, а может, чтобы труп был обнаружен уже после сеанса новостей. Кстати, во время него говорилось об этой смерти?
– Нет. Было послание о мерах предосторожности, которые защитят от беды. Угадайте каких.
– Четверки?
– Так точно. Вы, мол, уже большие, можете и сами у себя на двери малевать.
– Сеятель так занят убийствами, что ему уже и рисовать некогда? Решил уступить свои полномочия?
– Нет, – сказал Адамберг, вставая и надевая куртку. – Он хочет нас запутать. Вообразите, что хотя бы десятая часть парижан послушается и захочет защитить свои квартиры четверками. Да мы же с ног собьемся, пытаясь отличить настоящие четверки от фальшивых! А нарисовать их проще простого, газеты потрудились напечатать их покрупнее, надо только аккуратно скопировать.
– Графолог с этим быстро справится.
Адамберг покачал головой:
– Нет, Данглар, быстро не получится, если придется различать пять тысяч четверок, нарисованных пятью тысячами рук. А их наверняка будет больше. Совета послушаются многие. Сколько будет восемнадцать процентов от двух миллионов?
- Предыдущая
- 34/62
- Следующая
