Золотые Антилы - Северин Тим - Страница 68
- Предыдущая
- 68/76
- Следующая
На такой высокой ноте шотландцы принялись обживать дикие места. Для начала большинству колонистов приказано было оставаться на борту, а отряды в сорок человек с каждого судна высадились на берег с топорами, веревками и пилами, чтобы расчистить заросли и возвести временные укрытия для тех, кто захворал в пути. Затем высадили больных, выгрузили палатки, мебель и прочее снаряжение, и наконец баркасы доставили на берег основную часть колонистов. Первым делом, по мнению совета, следовало поставить форт на оконечности полуострова, поскольку ходили слухи, что французы и испанцы намереваются послать экспедиции для вытеснения вторгшихся в их вест-индские владения шотландцев. Поэтому был спешно выстроен форт, названный, само собой, «форт Сент-Эндрю» — несколько любительское сооружение, поскольку эдинбургские директора отчего-то забыли отправить с первым флотом военных инженеров. Тем не менее у флота позаимствовали батарею из шестнадцати 12-фунтовых орудий, и, после того как пушки водрузили на низкой платформе, нацелив на подходы к гавани, новый форт оказался вполне способен отогнать любой корабль, если бы тот попытался пройти за Золотым островом. Для защиты форта со стороны суши возвели брустверы и парапеты и выкопали небольшой ров около девяти футов глубиной и двенадцати шириной. За периметром шотландцы энергично вырубали все деревья и кусты, в которых мог бы укрыться враг. Однако слабой стороной форта было отсутствие пресной воды внутри укреплений. Ближайший ручей протекал по ту сторону рва. Все же командор Пенникук был настолько воодушевлен этими воинственными приготовлениями, что отметил в своем журнале: «Мы теперь в таком состоянии, что ничего так не желаем, как атаки со стороны испанцев», и приказал построить суда на якоре в боевую цепь поперек входа в гавань.
По крайней мере, нападение местных аборигенов не угрожало каледонцам, как они теперь себя называли. Оптимистические предсказания Лайонела Уофера относительно дружелюбия индейцев оказались даже слишком верными. Едва флот подошел к берегу, местные вожди вышли навстречу на своих каноэ, чтобы приветствовать колонистов на дикой смеси языков: куна, ломаный французский, дурной испанский и еще худший английский. Из их взволнованных речей шотландцы кое-как уразумели, что куна рады колонистам, потому что видят в них союзников против испанцев, в последнее время присылавших на территорию куна вооруженные отряды. К тому же, само собой, прибытие флота компании давало отличный повод для праздников, пиров и попоек, столь любимых индейцами. Так что глазам шотландцев представился парад неизбежных губных пластинок, ласковых наложниц и ослепительно раскрашенных тел знатных куна, прибывавших издалека, чтобы показать себя и оказать почет белым людям, явившимся на жительство в эти места.
Поначалу шотландцы держались строго официально, отвечая через своего испаноязычного переводчика ходульными комплиментами и чопорными речами, но, когда новизна впечатлений несколько приелась, они стали смотреть на куна как на буйных невоспитанных детей и уже не воспринимали их как серьезных союзников. Они дали аборигенам крепкие напитки, заметили их действие и начали забавляться, нарочно подпаивая индейцев в надежде, что те свалятся в воду, спускаясь с палубы кораблей в свои каноэ. Другие колонисты занялись обменом фабричных товаров и тканей на индейские диковинки и составляли коллекции калабашей, ожерелий, наконечников стрел и тому подобного. Один предприимчивый колонист умудрился даже заполучить у куна чехол для пениса, который Пенникук отослал на родину другу, описав его в прилагавшемся письме как «маленький серебряный инструмент, каковой я умоляю скрывать от взглядов прекрасного пола, поскольку если они будут мерить страну по величине этого инструмента, им, как я уверен, не захочется посещать эти места».
Однако пока шотландцы восхищались благородством, мужеством и добродушием куна, совет Каледонии запоздало осознавал, что у индейцев нет никаких ценностей, которыми они могли бы расплатиться за товары компании. Те партии преисполненных надежд шотландцев, что отправились с проводниками куна на поиски золотых копей, вернулись со стертыми ногами и утраченными надеждами, а другие колонисты, побывавшие в деревнях куна в надежде найти обширные поля и нивы, по возвращении уныло описывали простые шалаши и жалкие клочки банановых плантаций. Кроме того, некоторые шотландцы упорно считали куна шайкой дикарей, только и мечтающих перерезать их ночью. Эти «Кассандры» предостерегали, что индейцы по простоте своей с той же готовностью станут помогать и испанцам, которые явятся для нападения на Каледонию.
Однако в данный момент советники считали своим долгом выполнить законные обязательства, заключив с аборигенами договор, который давал бы компании официальное право на владение Каледонией. Соответственно они уговорили двух вождей местных кланов поставить на бумаге закорючки, обозначив, что куна предоставляют колонии ближайшие окрестности в обмен на покровительство компании. Вожди куна вряд ли отчетливо понимали, что делают, к тому же договор был заключен постфактум, ведь колонисты уже заняли землю и возводили на ней постоянные строения. В награду за сотрудничество советники вручили одному из подписавшихся куна роскошный пергамент, перевязанный красивой золотой ленточкой, удостоверяющий, что тот отныне является офицером ополчения компании. Согласно новой должности, ему подарили пару пистолетов и отличную шотландскую шпагу с ажурным эфесом. Вскоре простые куна, плававшие вокруг шотландских судов на своих каноэ и глазевшие на европейцев в надежде выжать из моряков еще немного выпивки, украсили носы лодчонок флагами компании.
Однако первые изъяны, выявившиеся в «столь ценном самоцвете», как называли Каледонию, уже начинали внушать беспокойство. С каждым днем колонисты узнавали о новых фундаментальных недостатках нового дома. Наиболее неприятным открытием стала погода, сырая и ветреная с первого дня их появления и не желавшая исправляться. От сырости гнила одежда и плесневела провизия, душная жара отбивала всякое желание трудиться. Еще большее уныние одолевало работавших в поле, видевших, как мало эффекта дает борьба с зарослями, и начинавших подозревать, что им никогда не удастся расчистить поля. Сооружение форта Сент-Эндрю потребовало много рабочих рук, и полевые работы настолько задержались, что совет осознал: колонии придется полагаться на привозную провизию, по крайней мере в первый год. Затем многих из работавших поразила странная, неизвестного происхождения лихорадка, вызывавшая рвоту и сильнейшую вялость. Все больше и больше было случаев кровавого поноса, от которого многие больные так и не оправились. Каждую неделю на кладбище, разбитом позади форта, хоронили один или два трупа, и кое-кому из шотландцев оказалось не по силам постоянное напряжение. Двое из рабочей партии впали в безумие и попытались сбежать в лес. Они сами не знали, куда им деваться, разве только поселиться с индейцами, так что их скоро изловили и привели назад в кандалах. Воровство, пьянство и нарушения дисциплины стали обыденными явлениями, а работы на полях и на складах шли все медленнее по мере того, как шотландцы утрачивали энтузиазм относительно новой, якобы более счастливой страны.
Фактически большая часть трудностей проистекала из неумелого руководства колонией. Теперь с необычайной ясностью проявилось, как неразумно было распылять власть между десятком дилетантов. Кое-кто из советников обладал достаточным здравым смыслом и энергией, чтобы удержать колонию, но их сковывала нерешительность коллег. В довершение бед некоторые советники привезли с собой старые ссоры, которые теперь прорывались вспышками раздражения, усиливавшегося пьянством. Особенно трудно было иметь дело с командором Пенникуком, затевавшим перебранки и с сухопутными, и с морскими офицерами. Возникла угроза мятежа, и группа офицеров стала поговаривать о захвате власти или о возможности похитить один из кораблей и самостоятельно вернуться в Шотландию. Патерсон, который, возможно, сумел бы примирить ссорящихся советников, снова был на грани нервного срыва. Его жена умерла вскоре после прибытия флота на Дарьен, умер и слуга, и для него должно было стать совершенно очевидным, что его «великая империя» — лишь призрак. Однако, в прямом противоречии со сгущающимся унынием, первый официальный доклад совета в Эдинбург еще цеплялся за миф о Золотых Антилах. Закрывая глаза на удлиняющийся список потерь и на почти нераспаханные поля вокруг бухты, советники храбро рапортовали, что «богатство, плодородие, здоровый климат и удачное расположение страны позволяют ожидать большего, нежели мы смели рассчитывать». Каледония, говорили они, это настоящий сад, в котором даже вершины гор и холмов покрыты слоем хорошего плодородного суглинка в три или четыре фута. Превосходно ловится рыба, хороша охота на птицу и зверя, и воздух лишен «тех убийственных возмущений, что так обычны в Англии и на других островах Америки». Единственным намеком на то, что не все, может быть, идет столь уж гладко, была просьба прислать двух новых пасторов на замену умершим и о грузе провизии и более подходящих для торговли товаров.
- Предыдущая
- 68/76
- Следующая
