Линейный корабль "Император Павел I" (1906 – 1925) - Мельников Рафаил Михайлович - Страница 25

27 июля 1916 г. на рейде Лапвика, — куда корабли уже не раз проходили шедшим от Гельсингфорса секретным стратегическим фарватером, в присутствии дредноута "Петропавловск" после напутственного обращения к команде начальника бригады контр-адмирала А.К. Небольсина готовили к переходу в Моонзунд линейный корабль "Цесаревич". Осадку корабля с 271/2 фут в начале июля теперь выгрузкой боеприпасов довели до 26 фут форштевнем и 25 фут К) дм ахтерштевнем. Такими же работами были заняты на "Андрее" и "Павле I". Но в путь на Моонзунд в 5 час. утра 30 августа из линейных кораблей ушел один "Цесаревич". В 7 ч 40 мин поравнялись с маяком Обенсхольм, в 9 ч 35 мин вошли в Моонзунд и к вечеру закончили поход. После полудня 2 сентября тем же путем прошли крейсер "Адмирал Макаров" и заградитель "Амур".

"Павлу I" пройти этим путем было уже не суждено. Запоздалое, неполное и диктовавшееся, видимо, лишь намерениями подтвердить перед немцами готовность продолжать оборону Ирбена и поддерживать войска под Ригой, сосредоточение сил флота в Рижском заливе завершилось.

Шанс повернуть в те дни исход войны был флотом упущен. Ожидание скорого великого испытания казалось напрасным, а немцы, поняв, что операция, грозившая им бедой, окончательно отменена, ослабили нажим на Ирбен, и в Рижском заливе наступило затишье. Один за другим вернулись "Аврора", "Баян", "Слава", "Диана". Зимовать в Куйвасте остались лишь "Цесаревич" и "Адмирал Макаров". Казалось, позади должны были остаться все волнения подготовки к так много обещавшей десантной операции.

Но заговор бюрократии против "Павла I" судьба, как видно, оставить безнаказанным не могла. К исходу 1916 г. флот оказался потрясен целой серией следовавших друг за другом аварий и катастроф. 7 октября от внутренних взрывов на Севастопольском рейде погиб дредноут "Императрица Мария". В течении почти часа наблюдал агонию корабля командующий флотом А.В. Колчак и не нашел возможным спасти корабль вполне, казалось доступным способом заставив выброситься носом на берег.

Сегодня, с высоты но предоставленной нам временем возможности исторической ретроспективы приходится, как ни обидно может показаться "новым патриотам", признать, что новый командующий проявил полное отсутствие какой-либо распорядительности, а прибывший в составе комиссии из Петрограда академик А.Н. Крылов сделал все возможное, чтобы в своем заключении о катастрофе полностью обойти молчанием вопрос о полной неспособности командующего флотом принять меры к спасению корабля.

Но бюрократии казалось, что в войне не все потеряно, и упущенные шансы могли еще вернуться.

На Большом Кронштадтском рейде

Катастрофу, которая постигла Россию в 1917 г., никто из бюрократии не ждал и не предвидел. Лишь немногие, как это видно из военного дневника И.И. Ренгартена, сознавали неотвратимость катастрофы. "Ненавистный всем, проклинаемый и Думой, и обществом, заклейменный едва ли не именем изменника за свою беседу в Стокгольме с германским дипломатом о мире, Протопопов назначен Министром внутренних дел. Стране дается пощечина", — кончал он свой дневник 1914–1916 гг. 2 января 1917 г. он записывал: "В тот самый вечер, когда я сделал последнюю запись, прочел в газетах об увольнении Трепова (единственный из тогдашней правящей бюрократии, кто пытался сгладить невыносимость сложившегося положения. —P.M.) и гр. Игнатьева и о назначении премьером совершенно неспособного старца князя Голицына… Мы дошли до предела.

Говорят самые невозможные вещи, которые оказываются возможными: Распутин похоронен в Царском селе, на его могилу паломничество высоких особ. Говорят, что императрица — человек большой воли, и государь ее слушается, что все министры, если не хотят вылететь, обязаны параллельно с докладом Государю делать доклад и государыне, которая таким образом фактически властвует; говорят об ее определенно немецких симпатиях… Мерзавцы! что они делают с моей Родиной?!".

С удивлением отмечал И.И. Ренгартен полную неосведомленность командующего флотом А.И. Непе-нина (1871–1917, матросы) о состоянии личного состава флота ("все поустали, поуспокоились и становятся почти равнодушными"), которому он в беседе в середине января решительно напомнил о том, что офицерство проникнуто негодованием и волнением, что, конечно, оно в целом на эксцессы теперь не пойдет и их не допустит" и что ввиду отсутствия всех реальных путей спасения страны остается "третий путь — путь устранения". Все эти планы, прогнозы и намерения оказались неосуществленными и несостоятельными. Страну, наверное, и в самом деле могло спасти низложение упорно толкавшего ее в пропасть императора. Но все огромное семейство Романовых не смогло выдвинуть из своей среды тех, кто был бы способен на тот решительный поступок, который совершили заговорщики в Михайловском замке в 1801 г. и который пытались осуществить декабристы в 1824 г.

24 февраля И.И. Ренгартен записывал, что, несмотря па уже происходившие продовольственные беспорядки в столице и полную дезорганизацию власти, "мракобесие правительства не ослабевает". Власть, как он записывал позднее, 26 февраля совершила "безумный акт". Государственная Дума и Государственный совет были распущены на месяц", что, по его мнению, и "послужило сигналом к бунту". Но почему-то в день совершившего 28 февраля переворота офицеры и командующий оставались совершенно не готовы к бунту флота, который деятельно готовили подпольные силы. Они оказались не в пример решительнее, чем великие князья, пытавшиеся уговорить императора не губить свою страну.

В отличие от едва не состоявшегося мятежа 1912 г., когда все его герои были обозначены на судебном процессе, новая революционная история продолжает держать в тайне имена тех ее бойцов, которые 3 марта 1917 г. дали сигнал к мятежу флота на Гельсингфорском рейде. Нужна была огромная предварительная работа, чтобы корабли на рейде, все как один, последовали сигналу, данному с "Императора Павла I". Здесь на корабле была создана, глубоко законспирированная ударная группа, которая на диво слаженными действиями при полном неведении офицеров сумела организовать подачу питания на башни, взять на себя управление, поднять на корабле боевой флаг и привести в действие мгновенно рассыпавшиеся по кораблю группы боевиков. Заговор гвардейцев 1801 г. в Михайловском замке они на "Императоре Павле I" в 1917 г. воспроизвели с полным успехом. Очевидно, что меры "отеческого отношения" к матросам или хотя бы элементарного политического надзора на корабле отсутствовали или были слишком слабы.

От адмирала В. А. Белли, служившего в те годы на "Цесаревиче", автор как-то услышал рассказ о том, как, будучи за старшего офицера он с полного одобрения офицеров, доставил прибывающего по какому-то делу жандарма дожидаться ответа у трапа, но не пустил его на корабль. Быть в стороне от "политики" считалось среди офицеров знаком хорошего тона, и теперь за этот неуместный снобизм им пришлось расплачиваться самым жестоким образом.

Роковой просчет власти, дважды, в 1915 и в 1916 гг., не решившейся перебазировать додредноуты в Рижский залив, отчего они, стоя в Гельсингфорсе, подверглись интенсивному революционному разложению, отразился на "Павле I" особенно успешной деятельностью подпольных организаций. Для командира и офицеров зревший на корабле мятеж оказался полной неожиданностью. В отличие от 1912 г., когда в команде нашлось немало матросов, считавших своим долгом предупредить офицеров о подготовке мятежа, в 1917 г. такой информации офицеры, похоже, не получали. Не было, как видно, и попыток "отеческого отношения" к матросам, о чем не раз скорбел в своих Воспоминаниях министр И.К. Григорович, но к налаживанию которых не приложил никаких усилий. И мятеж, организация которого до настоящего времени остается совершенно не освещенной никакими документами и исследованиями, произошел так же вдруг, как это было на "Потемкине", но вовсе не стихийно, а по сигналу хорошо законспирированных организаторов.