Последний бой КГБ - Шебаршин Леонид Владимирович - Страница 14

Входит Мусаев – высокий плотный азербайджанец лет 37 – 40. Раньше мы с ним не встречались, он впервые в кабинете начальника разведки. Происходит небольшая восточная церемония: Мусаев не сразу усаживается, приносит пространные извинения за нескромность, за то, что осмелился побеспокоить столь занятого человека. С этой манерой я знаком, поэтому тоже произношу вежливые слова, усаживаю посетителя, спрашиваю, что он предпочитает – чай или кофе, и, пока нам несут два стакана чая, угощаю его импортной сигаретой.

Давным-давно, за десяток лет до того, как я пришел в разведку, в мою жизнь вторгся мусульманский Восток: шесть лет арабской вязи языка урду, ислам, история Востока в институте, затем четыре года среди пакистанских мусульман, чьи исторические и культурные корни тянутся в Среднюю Азию. Юношески восторженное, заинтересованное отношение к Востоку распространилось и на соотечественников – узбеков, казахов, таджиков, с которыми мне приходилось работать и дружить. Казалось бы, они учились в такой же советской школе, что и я, старательно усваивали те же основы марксизма-ленинизма, вступали в тот же комсомол, безукоризненно говорили на русском языке, и тем не менее в каждом из них оставалось что-то неведомое мне, усвоенное вместе с первыми услышанными от матери сказками, впитанное с первыми глотками азиатского воздуха. Чем больше я узнавал своих друзей, тем симпатичнее они мне становились. С азербайджанцами история особая. Работа в Иране тесно свела меня с начальником Первого (разведывательного) отдела КГБ Азербайджана Ильгусейном Пиргусейном Гусейновым, известным всей разведке как Гусейн Гусейнович. На Востоке нет простых людей. Я долго приглядывался к Гусейну Гусейновичу, его коллегам-азербайджанцам, работавшим в тегеранской резидентуре, и неприметно для самого себя… привязался к ним. В разведывательных кругах Баку стало известно, что в Центре у них есть влиятельный доброжелатель. Известно это и Мусаеву.

Церемониальная часть закончена, переходим к делу.

– Так что же, Магомет Джабирович, вас беспокоит? Я ознакомился со всей историей и не вижу, откровенно говоря, поводов для жалоб. Вы сами подали рапорт об откомандировании. Думаю, это было разумное решение. В той конфликтной обстановке вы уже не смогли бы как следует работать. Отзывать резидента мы не видели оснований, и другой возможности развести вас, кроме как удовлетворить вашу просьбу, у нас не было. Вот вы и оказались в Москве и работаете в том же подразделении и на том же месте, откуда уезжали в командировку. Правильно?

– Правильно-то правильно… Я рапорт написал сгоряча, в таком был состоянии…

– Дорогой мой Магомет Джабирович, рапорт – официальный документ, такие вещи пишут, обдумав. Представьте сами: сегодня вы обращаетесь с одной, вполне резонной просьбой. В Центре ее рассматривают и идут вам навстречу. У вас тем временем меняется настроение, и вы просите о совсем противоположном. Поставьте себя на место ваших начальников… Вас не наказывают, никак не ущемляют, вы продолжаете работать, и все произошло по вашей воле.

Естественно, я лукавлю, упираю на внешнюю сторону, в таких конфликтах всегда все запутано, обижены все их участники, все они, как правило, теряют способность объективно оценивать ситуацию, оппонентов и прежде всего самих себя.

Мусаев волнуется, его почти неприметный поначалу акцент становится резче, он не находит нужных слов. Он вызывает у меня искреннее сочувствие и желание помочь, но не в ущерб интересам Службы.

Собеседник жалуется на то, что резидент не дал ему возможности вывезти личный багаж и часть вещей застряла на месте.

Вот это уж совсем неправильно и мелочно. Это просто глупость. К счастью, поправить дело несложно. По телефону начальнику отдела: «Владимир Николаевич! У меня находится товарищ Мусаев, вы его знаете. Его личный багаж по непонятным причинам задерживается. Разберитесь, сделайте так, чтобы вещи были в Москве в течение недели, и доложите мне!»

Но Мусаев еще не кончил. Оказывается, он считает себя жертвой армянской интриги. Здесь нужны предельное внимание и осмотрительность. Не дай бог, зараза межнациональной розни поразит ПГУ. У нас работают люди тридцати с лишним национальностей, и могут найтись такие, кому будет выгодно устроить в разведке свой Нагорный Карабах. Ведь и там не простые труженики, а корыстные политиканы развели костер, чтобы поджарить себе яичницу на завтрак. Теперь пламя этого костра пожирает человеческие жизни.

Так вот, посол СССР в стране, где работал мой собеседник, армянин и выживает азербайджанцев. Действует он вместе с заведующим консульским отделом, тоже армянином. Резидента они просто одурачили и настроили его против Мусаева. Случалось так, что на несколько дней в командировку в страну приезжал заместитель начальника ПГУ, тоже армянин. Вся эта армянская компания и выжила честного азербайджанца. Мусаев уверен, что армяне будут преследовать его и в Москве. Ну и подарочек преподнес мне Мусаев к исходу дня!

С резидентом я знаком 38 лет. При всех своих достоинствах и недостатках это не тот человек, который позволил бы втянуть себя в свару на межнациональной основе. И вообще он прожил долгую и успешную оперативную жизнь, избежав мелочных, беспринципных конфликтов, столь часто отравляющих существование разведки.

С заместителем начальника ПГУ Вячеславом Ивановичем Гургеновым, который навлек на себя тяжкие подозрения Мусаева, меня связывает тесная дружба, не афишируемая, но хорошо известная в разведке. Нашему знакомству 37 лет, он на год позже меня, в 53-м, пришел на индийское отделение Института востоковедения и одновременно со мной в ПГУ. Гургенов действительно армянин. Но он никогда не отдавал армянам предпочтения перед другими национальностями.

Мягко, подбирая самые уместные слова, я пытаюсь убедить Мусаева в необоснованности его утверждений, подробно разъясняю ему кадровую политику руководства комитета и ПГУ. Выкладываю, наконец, последний аргумент: неужели начальник ПГУ, у которого так много хороших друзей и в Баку, и в Ереване, позволит кого-то притеснять на национальной почве? Пообещал, что прикажу еще раз внимательно рассмотреть и оценить оперативные дела моего собеседника (к сожалению, он сильно переоценивает свои успехи, в таких ситуациях этим грешат многие), говорю, что дальнейшие его назначения, включая заграничные, будут зависеть только от него самого, я же обеспечу полную объективность в отношении к нему его начальников. Предлагаю не стесняться, заходить ко мне, если возникнет нужда. Здесь я ничуть не кривлю душой: чем чаще будут бывать в этом кабинете рядовые работники, тем лучше я буду знать обстановку в Службе, а время для разговора всегда можно выкроить. Сверхзанятость начальства – это миф, придуманный самими начальниками.

Мусаев, кажется, удовлетворен, уходит умиротворенным. Мне же думается, что к мысли об армянской интриге он пришел не сам. Кто-то более хитрый подсказал ему, что начальство как черт ладана боится межнациональных разногласий и не сможет отмахнуться от человека, ставшего их жертвой. Есть над чем задуматься. Надо, чтобы на такие вещи обращали внимание оперативные руководители и кадровики. Это тема разговора – запись на длинном и узком листе бумаги, помеченном сверху завтрашним днем.

Беседа с Мусаевым оставляет неприятный, тревожный осадок, начинает ломить затылок.

Надо встать, походить по мягкому ковру, взглянуть в окно на тусклые огни фонарей. Десять шагов туда, десяток обратно… Со стены устремленным вдаль взглядом смотрит поверх моей головы с портрета Михаил Сергеевич. Во взгляде – исторический оптимизм, намек на знание, недоступное простым смертным, видение светлых далей…

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.