Тупик Гуманизма - Миронов Арсений Станиславович - Страница 10

• Предыдущая
• 10/80
• Следующая

Он не заметил, как спустился на первый этаж, прошел по лабиринту стеллажей и очутился у выхода из магазина. Здесь дежурила уже знакомая старушка в сапогах на платформе. Едва заметив квестора, она пружинисто вскочила со стула, направляя на Порфирия ствол дальнобойного сканера:

– Стойте! Не двигайтесь! Идет идентификация!

Через миг лицо старушки вытянулось, она приблизила экранчик сканера к бесцветным глазам. Потом перевела удивленный взгляд на Порфирия.

– Здра… Здравия желаю, сержант Ямайка… – прошептала она, обескураженно помаргивая. – Какие будут указания? Прикажете проводить вас на объект?

Яростный мысленный вихрь пронесся в голове сыщика, жаркие рычаги отваги рванулись под сердцем, и он, замирая от наглости, голоса собственного не слыша от кровяного гула в мозгу, скомандовал:

– Да-да, ефрейтор. Проводите-ка меня… на объект!

И пошел, печатая шаг по плитке, грохоча обезумевшим от случайного везения сердцем, вслед за старушкой – в двери, наружу, под хлещущий ветер песчаной бури, в напряженную темноту, застывшую вокруг страшного дома, оцепленного тройным полицейским кольцом.

Старушка-ефрейтор провела его сквозь три периметра, расслабляя переодетых патрульных роботов краткими командами: «Пропустить! Штурмовик на задание!», вовремя подавая нужные радиосигналы снайперам и грамотно обходя заминированные участки детской игровой площадки перед домом. Последние сто метров они преодолели молча, перебегая от одного мусорного бака к другому, пригибаясь и озабоченно косясь на отблески голубого света, чудившиеся в окнах первого этажа.

Наконец, старушка добежала до груды мусора, возвышавшейся напротив черной раззявленной дыры гниющего подъезда. Задыхаясь, обернула серьезное накрашенное лицо:

– Все, дальше мне нельзя. Отсюда – территория объекта. Удачи вам, сержант Ямайка.

И, хлопнув жесткой ладошкой по квесторскому плечу, дружески усмехнулась:

– Да благоволит тебе Минерва, доченька!

Квестор не нашел в себе силы улыбнуться. Он бегло похлопал себя по цифровой длани – штатному устройству, закрепленному на левом запястье, – по карману, в котором тяжело и веско холодел именной «сундук», потом как-то судорожно вздохнул, зачем-то вобрал голову в плечи, пригнулся – и, смешно-суетливо перебирая ножками, побежал вперед, стараясь не думать зачем.

Быть на месте преступления, дышать воздухом преступления, ловить отсветы, тени и сквозняки, слушать скрипы и шорохи, осязать шероховатости и наклонности, понимать соразмерность и соподчиненность объектов – вот главное, в чем всегда нуждался квестор Порфирий Литот. Аксиома Вилтера Фавста, основателя Департамента социально опасных и нетипичных преступлений, гласила: будь там. Будь там, где в ужасе билось сердце жертвы, где полы замараны тенью преступника, где стены видели и помнят все, что произошло. Можно отключиться от компьютерных архивов, можно отказаться от экспертизы и вообще не допрашивать свидетелей. Но побывать на месте преступления необходимо. Квестор это знал, квестор это помнил всегда. Поэтому он ни минуты не сомневался, когда необъяснимая случайность, технический дефект идентификации или чья-то ворожба внезапно заставили окружающих воспринимать его не как Порфирия Литота, а как сержанта Ямайку. Он не сомневался, что рисковать надо.

Мистический сбой сканирующей техники, подлинное наваждение, сбившее с толку людей и роботов, открыли квестору доступ в проклятый дом. Он понимал, что совершает должностное преступление. Но вместе с тем он не мог упустить фантастический шанс. Да, конечно. Он не успеет побывать во всех одиннадцати квартирах, где совершены нападения на жильцов. Не успеет потому, что, во-первых, Черный Эрго вскоре устранит неожиданную помеху в лице капитана Харибды и все-таки начнет штурм, а это значит, что в распоряжении квестора от силы полчаса на собственное расследование внутри здания. Во-вторых, проникновение Порфирия в дом не останется незамеченным для засевших там преступных сил, будь то люди, роботы или призраки. А следовательно, времени и того меньше – ведь даже специально натасканная Ямайка и другие штурмовики не смогли продержаться внутри и десяти минут!

И все же… зайти хотя бы в одну-единственную квартиру… на это можно решиться.

Скользкие, будто в мыле, ступени. Ржавые стонущие перила. Страшно накренившийся карниз, обрывки кровельного металла нависают над головой, как корявая металлическая челюсть. Квестор поднимался по старинным истертым камням, чувствуя, что с каждым шагом силы оставляют его, тело становится ватным, негнущиеся руки и помертвевшие ноги холодеют и мерзко передергиваются от озноба… Еще на подступах к заколдованному зданию появился вдруг странный, гнилой туман, рыхлыми сгустками волочившийся по земле; возле подъезда он сгустился настолько, что квестору казалось, будто движется он по пояс в молоке.

Сквозь туман едва прослеживался желтый свет скрипучего фонаря, болтавшегося над входной дверью. Квестора неприятно поразил сладковатый трупный запах, подмешанный в скользкий воздух, застоявшийся в колодце старинного двора. Удивительная, мертвая тишина непривычно придавила сердце, заныла в ушах. Даже песчаный ветер не проникал сюда, не в силах пробиться сквозь нагромождения технических галерей, отсекавших некогда парадный, а ныне совершенно разложившийся подъезд от внешнего мира. Тлеющий мусор липкими отсветами подсвечивал ржаво-серые стены подворотен, добавляя в пагубный воздух струю тошнотворного дыма. Зловонное дыхание подъезда стало сильнее. Вот уже видно, как мутно поблескивает рукоять входной двери…

Дверь и не думала открываться, видимо, вышла из строя сенсорная автоматика. Придется самому дергать за ручку… Недоброе предчувствие заставило его задержать – и даже отдернуть пальцы, уже почти коснувшиеся пожелтевшей рукояти. Иногда прямо на ручку входной двери подается напряжение в тысячи вольт. А покойный квестор Луциллий Прозит два года назад коснулся дверной рукояти, смазанной ядовитым клеем, – и умер в страшных муках на пороге собственного дома…

Впрочем, обошлось. Предательским скрежетом, скрипом и треском входная дверь оповестила зачарованную башню о явлении квестора. В тот момент, когда правая нога Порфирия Литота переступала просевший каменный порог здания, глухой и длительный скрип донесся откуда-то сверху, со второго этажа. В ту же секунду – вон там! – будто фонариком тронули сумрак в гулкой глубине черного подъезда! Квестор успел заметить голубоватый отблеск на потолке…

Стараясь не наступать на осколки и лужи, квестор прокрался мимо черной дыры, ведущей в комнатку консьержа, – оттуда сильно тянуло гарью, прямо на пороге чернела оторванная конечность механического швейцара. Почтовые ящики, темневшие вдоль стен, были уже мертвы, их ржавые челюсти раскрылись, роняя на пол серые листы корреспонденции. В пустой колясочной холодно поблескивал одинокий скелет инвалидной коляски – в отсветах мертвенно-голубой лампы он показался Порфирию средневековым пыточным креслом с голографической гравюры Грельбмана.

Квестор замер у стены, задыхаясь от ужаса: впереди, в каких-нибудь пяти метрах – там, где по пыльным стенам перебегают багровые отсветы мерцающих лифтовых индикаторов, – на полу что-то чернело, большое и рыхлое, похожее на мертвое тело штурмовика в тяжелом боевом скафандре.

Внезапно – квестор дернулся, больно врезаясь спиной в стену – с диким скрежетом раскрылись двери лифта. Содрогаясь и лязгая, как дверцы склепа, они раздвинулись сами собой, будто приглашая квестора войти. Из кабины выплеснулся мерцающий зеленый свет морфиритовых ламп, из щелей потянуло холодом шахты. Вцепившись обеими руками в рукоять «сундука», Порфирий попятился, плечом продавил тугую дверь пожарной лестницы: нет, он не самоубийца. Если лифт сам приехал за ним, это неспроста. Спасибо, мы лучше пешком.

Едва ступил на лестницу, нога попала на скользкое: какие-то шарики! Успел схватить перила, удержался – из-под подошвы со звоном покатились пустые гильзы. Здесь была перестрелка? Под ногами невнятно белел скомканный газетный лист; квестор различил огромные буквы заголовка: «ПРАЗДНИК ВАМПИРОВ».

• Предыдущая
• 10/80
• Следующая