Двенадцатая дочь - Миронов Арсений Станиславович - Страница 38
- Предыдущая
- 38/90
- Следующая
Жаль, жаль. Ушел от нас горбатый гном Плескун. А мог немало рассказать о планах своего божественного начальства. Да, конечно, Данила и Стыря еще пытаются искать бородатого карлу. Занимаются какой-то ерундой. Сначала пускали заговоренные стрелы и смотрели, в какую сторону они отклоняются от цели — туда и отправили основную группу ловцов с гончими. Потом бросали камни через спину, следили за полетом птиц, принюхивались к воздуху — все тщетно. Наконец, Данила разозлился, прогнал всех — и ушел в лес. Сказал, что вернется через полчаса и приведет Плескуна.
Ну-ну. Прошло уже минут пятьдесят.
Данила — серьезный человек, но он слегка переоценивает свои силы. Возомнил себя великим богатырем, чародеем? Сделал непростое лицо и двинулся в лес — медленно и тяжко, как атомоход в северное море.
— Я найду его, гада, — сказал он.
— Что ты намерен сделать?
— Посмотрю, как работает эта штука! — сказал он и, раскрыв кулак, показал перстень куриного бога, черневший, на ладони.
И добавил холопам:
— Не надо, не ходите за мной.
Кажется, я понял, что мешает заснуть. Слышите — быстрый шепот, звонкое чмоканье и солнечный беззаботный смех? Чуть вдали, в зеленоватой кружевной тени воркуют и хихикают наши прирожденные убийцы — Кирюша Мегалос и славянская девочка. Та самая, на гречанку похожая. Детки играют в милую игру без проигравших: загибают загадочки. Отгадал — целуешь ты, проиграл — целуют тебя.
Каждому свое. Я ворочался под плащом и старался заглушить скрежет назойливых мыслей в перегретом мозгу: а что, если куриный бог — это и есть Илитор? Кто сказал, что черный алатырь должен быть большого размера? Довольно яду и в крупинке… Тогда все чудовищно логично: мой друг Каширин — самый настоящий Чурила! Выходит, что коварный Сварог добивается своей главной цели: переправляет Илитор на Русь тихо, без шума… Загребает жар руками ничего не подозревающего Данилы…
Нет, это бред. Это разбухает в мозгу семя сомнения, вброшенное хитромудрым Плескуном. Еще не хватало, чтобы я поверил отвратительному горбуну и усомнился в собственном друге. В Данилке Каширине, которого знаю еще по московской жизни! О да, теперь я понимаю несчастного Неро. У него тоже все начиналось с подозрения и сомнения. А потом — предательство, убийство соратника, откровенный мятеж…
Смеется, хихикает девичий голос. Это черноглазое Кирюшино счастье мучает моего катафракта зубодробительными славянскими загадками. Кирюша уже вовсю понимает по-местному, радостно багровеет, блестит зубами — отгадывает:
— Эмх… Катафрактос?
— Хи-хи, глупенький! А вот не угодил!
— Поликало… Охранникос? Привратникос…
— Не-а, не привратник!
— Охи. Нэ знаю! Штой?!
— Замочек, глупый! Замочек на двери!
Хихикает. У Рутении голос звонче, серебристый и струйчатый — одно слово: княжеская порода. «Я пойду ловить тебе рыбку, миленький князь! Вот поймаю большую-пребольшую! А ты ее всю-всю съешь, ведь правда?» И пошла на рыбалку — с луком и стрелами. Индеец, а не княжеская дочь.
— Князь! Высокий князь!
Я дернулся — судорожно сорвал с головы тяжелый подол плаща:
— Кто?! Что такое?!
Кирюша подбежал, блестит очами-маслинами, на щеках тлеет жар недавних поцелуев:
— Высокий князь, там наследник идет! Он вернулся, я его увидел!
— Я! Я первая заметила! — кричит девчонка из кустов.
— Один? Или с волшебником? Он должен вести за собой связанного волшебника! — я спрыгнул с лафета в траву.
— Волшебника? Никакого волшебника мы не видели.
Я не стал обувать сапоги. Ступая по нагретому, звенящему солнечно-зеленому шелку (кузнечики брызгами в стороны), обогнул чудовищную машину, вышел на край небольшого холмика над озером и посмотрел вниз. Данила медленно приближался, вползая наверх по тропинке. Вяло махнул мне рукой. Я быстро отвел от глаз перепутанные волосы — что такое? Хм. Оборванный грязный ребенок бежит следом за Данилой по пыльной дорожке. Странный ребенок — острижен наголо, ручки какие-то длинные, темные, рахитичные… Видать, сердобольный Каширин подобрал в лесу болезного сиротинушку.
И тут — сиротинушка поднял лобастую голову. Солнце заставило маленького человечка некрасиво сморщиться, уши его задвигались, желтые зубы обнажились — и я узнал Плескуна. Без бороды чародей чудовищно походил на нескладного больного подростка. Я вздрогнул: Плескун не был связан. Жмурясь на солнце, нелепо размахивая страшными руками, часто поглядывая на идущего впереди Каширина, он бежал за ним, будто… послушная собачонка.
Сзади шумно ахнул Кирюша Мегалос.
— Боже мой, Даня! — Я кинулся навстречу, прихватывая рукой цевье кинжала, болтавшегося на бедре. — Ты не связал его? Почему?!
— Не нужно, — сдавленно прохрипел Данила. Не доходя трех шагов, тяжко повалился в траву, уткнулся желтым лицом в перепачканный рукав. — Он теперь… никуда не убежит.
— Что… что ты делал там, в лесу?
— Что делал? — Данька разлепил веки, глянул желтовато. — Харч метал. Ф-фу, скотство.
— Что с тобой? Ты… болен?
— Все нормально, князь Алеша. Я в порядке. — Он облизал сизые губы, стряхнул с кольчужного подола какие-то крошки, похожие на засохшие брызги рвотной массы. — Словно червей нажрался. Четыре раза блевал.
— Плескун? Он атаковал тебя?
— Не… Плескун не виноват. Просто захотелось проверить, как работает зубастое колечко. Я медленно выпрямился:
— И как? Работает?
— Как видишь, — хмыкнул Данька и кивнул в сторону горбуна.
Плескун стоял рядом, склонив огромную голову набок, и безотрывно смотрел на обожаемого господина, наследника Зверку. Грозный колдун ничего не говорил. Он слюняво улыбался, мелко вздрагивая, кивая голым черепом. Ни следа не осталось от синего властного взгляда: иллюзия развеялась, глаза снова стали мутно-серыми…
Без бороды он казался душевнобольным лилипутом.
Данила рассказывал о поимке Плескуна весьма неохотно.
— Короче, так было дело. Достал кольцо, направил на лесную чащу — просто так, в пустоту. Думаю, если это и впрямь мощная штука, и так должно подействовать, без визуального контакта. Сказал заклинание. Ну, тут меня шарахнуло. Дерьмо накатило, стало наизнанку выворачивать. Когда проблевался, начал в себя приходить, слышу: ветки трещат. Выходит наш гномик из чащи: бороду сбрил, на голове парик белобрысый. Под молодого пацана косит. А глаза — бессмысленные, как гнилушки светятся. Короче — все, зомбированный. Достало его колечко, сам пришел на сигнал. Вышел и смотрит на меня с идиотской улыбкой. Я ему говорю: руки за голову. Он выполняет. Я ему — ложись на землю. Ложится. Тут я понял, что можно расслабиться. Давай, говорю, рассказывай, гад. А он молчит, глазами хлопает…
— Ничего не говорит?! — в ужасе переспросил я.
— Говорит. — Наследник отхлебнул из крынки молока, чудом раздобытого на пепелище Медовы (ярыги нашли в одной из печей, принесли атаману). Глотнул, закашлялся. Вытер отрастающие колючки на верхней губе. — Он, гнида, только на вопросы отвечает. Если вопрос точно сформулировать, тогда всю правду говорит, по-честному. Я ему вточил слегка: рассказывай, урод, что твой хозяин Сварог задумал? Он молчит, слюну роняет. А если конкретно спросить — например, о численности или планах наступления армии Колывана, тогда ответит… Все цифры знает, сволочь. Даты, имена…
— Ну ты… главное выяснил? — Я внутренне похолодел: вот он, момент истины. Неужели — прямо сейчас наконец прояснится главная тайна, мучавшая меня все это время…
— Не молчи, Даня. Что Плескун? Рассказал он, в чем Чурилина смерть, в чем слабость? Как остановить мерзавца?
Данила опустил крынку в траву, смахнул мурашку с подбородка, потер жесткими пальцами виски. Глянул хитровато, улыбнулся:
- Предыдущая
- 38/90
- Следующая
