Судить буду я - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович - Страница 55

• Предыдущая
• 55/81
• Следующая

В связи с развалом СССР у Шубарина неожиданно возникли проблемы: если первоначально он замыслил вернуть единой стра­не и единому народу украденные у него деньги, то сегодня, воз­вращая их в суверенный Узбекистан, он как бы обирал другие государства и народы. Некрасиво как-то получалось. Даже рассуждая теоретически, он не мог прийти к какому-то конкретному выводу. Ну, например, вернет он эти деньги и разделит между всеми пятнадцатью республиками, получившими независимость, – тогда могли обидеться автономии, тоже ставшие самостоятель­ными государствами, ну, скажем, Чечня или Татария. Или, если давать Молдавии, как же отказать Приднестровью, а это уже политика, и если вернуть Грузии, то она вряд ли поделится с осети­нами и абхазами, а это ведь тоже несправедливо. Россия с Украи­ной могли сказать, что в наших рядах коммунистов было больше, чем во всех республиках Средней Азии и Казахстана, вместе взятых, такой должна быть и наша доля. В общем, по пословице: куда ни кинь, везде клин. А если сумма, исчислявшаяся все-таки миллиардами долларов, могла попасть к нему в банк, независи­мый Узбекистан вполне мог сказать: «Это наши деньги», – тут же всучить иск бывшей КПСС на еще большую сумму и тоже в дол­ларах: одна загубленная дефолиантами узбекская земля стоит любых триллионов.

Особенно остро почувствовал эту проблему Шубарин, вернув­шись из Германии и открыв свой банк. Оттуда, из-за границы, все-таки виделись какие-то просветы, выходы, перспективы, на месте все оказалось куда жестче. Финансовая и кредитная полити­ка, не говоря уже о ее валютной части, банковских операциях, менялась чуть ли не ежемесячно, государство искало свой путь, и путь этот, как и повсюду, состоял из проб и ошибок. А банков­ское дело требует ясной финансовой политики и твердых законов – это азбука бизнеса. Без этого рассчитывать на успех, на запад­ные инвестиции бесполезно, все хотят вложить деньги в надежное прибыльное дело.

Уже в Ташкенте после отлета Гвидо, и после визита прокурора Камалова, он вдруг ясно понял, что без страховки на самом высоком уровне ему вряд ли удастся осуществить задуманное – вернуть деньги КПСС из-за рубежа. Как он ни раскладывал варианты, при часто меняющихся законах все выглядело чистой авантюрой. Человеком, могущим его подстраховать, виделся пока только Камалов, но его предстояло держать в курсе дел, а главное, найти возможность сделать эту часть работы банка тайной, не подлежащей ни проверке, ни огласке, и связать это с интересами государства, что, в общем-то, не ново в мировой практике банков­ского дела. Но вот хватит ли на подобное решение полномочий Генерального прокурора Узбекистана, Шубарин крепко засомне­вался.

Вопрос, мучавший Шубарина, получил вдруг неожиданную остроту, не оставляя ему времени на раздумья. Однажды днем у него в кабинете раздался обычный телефонный звонок, и знакомый голос, который он никогда бы не спутал с другим, без обычной восточной церемонии сказал:

– Как дала, Артур? Поздравляю с открытием банка. Не забыл о нашем разговоре? Не передумал? – Получив утвердительный ответ, абонент продолжал: – Желательно, чтобы ты в конце следующего месяца появился в Италии. Там один старейший банк отмечает свое трехсотлетие, ты получишь официальное приглаше­ние, как банкир из Узбекистана. В этом банке есть наши интересы, мы дважды спасали его от разорения. Желаю приятной поездки в Милан, возможно, мы там увидимся… – И разговор оборвался.

Звонил Анвар Абидович, хлопковый Наполеон, находящийся официально за лагерной проволокой.

После звонка он машинально глянул на настольный календарь – до встречи с Анваром Абидовичем в Италии он располагал шестью неделями. Вроде достаточно времени, но не для таких грандиозных планов, что он замыслил. Конечно, если он на самом деле намеревался бы вернуть КПСС награбленные у собственного народа деньги, то он наверняка поставил в известность подельщиков при встрече в Италии, о своих сомнениях, возникших из-за развала государства. Но он не собирался возвращать деньги ком­мунистам и не думал отступаться от идеи вернуть капиталы на родину. Вопрос был в одном – как? Проблема заключалась и в том, что он ни с кем не мог посоветоваться, поделиться вариантами, а они возникали почти ежедневно, но ни один не выдерживал скрупулезного анализа.

Вернувшись в Ташкент, он сразу почувствовал, что оказался в столице суверенного государства, дыхание времени, перемен, ощущал на каждом шагу. В Узбекистане времени зря не теряли. И с первых дней после возвращения из Германии он пытался понять, уяснить механизм действия новой власти, его ключевых структур и быстро оценил, что тут, как и в России, еще полностью не набрала силу ни одна ветвь власти, все находится в зародыше. Повсюду, на всех этапах шла борьба, хотя президентская власть была несоизмеримо крепче, чем в России, на которую по инерции держат равнение. И выходило, что пока в республике окончательно не разобрались с властью, он вряд ли откуда-нибудь мог получить поддержку, а дело должно было храниться в строжайшей тайне. Из тех, кого он знал, лишь прокурор Камалов сидел на месте прочно и мог оценить масштаб затеянного им. Вот если бы Камалов был накоротке с президентом, думал иногда Шубарин, но отметал эту версию сразу, зная, что Ферганец не любитель появляться на глазах у руководства и без надобности не бывал в Белом доме. Кто вхож к президенту, кто у него в милости, быстро становилось известным, хотя бы для тех, кто интересуется этим, и Камалов в ряду таких ни разу не упоминался, но и среди тех, кем президент не был доволен, тоже не числился. Может, оттого, что жесткий хозяин Белого дома на Анхоре чувствовал, что в прокуратуре республики тоже человек, знающий свое дело, и по характеру близкий ему. А если бы я знал президента, как раньше Рашидова, как воспринял бы он мою идею? – подумал он однажды, но тут же отбросил эту мысль. Не поддержал бы. Вернуть награбленное из-за рубежа, возможно, и приветствовал, а дальше возникли бы одни неприятности. Нет, это принесло бы молодой республике и первому ее президенту только урон. У нас кто делает добро, больше всего, и страдает от этого. Вот если бы увязать эти деньги с какой-нибудь, как прежде, всеобщей идеей – на сохранение Байкала, например, или целиком на космос или новый БАМ, но где теперь всеобщая идея? Даже если все отдать жертвам Чернобыля, вряд ли это найдет единодушное одобрение – скажут, у нас куда ни кинь везде Чернобыль, и ведь будут правы. Но и деньги, отнятые у бедняков, оставлять зажиревшему Западу не хотелось, оттого Шубарин и не отступался от идеи вернуть капиталы. После разговора с хлопковым Наполеоном он понимал, что до отъезда в Италию он обязательно должен получить «добро» своей затее, и желательно сверху, иначе мог засветить всю операцию с самого начала. А может, государство и отмежевалось бы от него офици­ально, зная о его планах, разговор шел о суммах нешуточных? Но мысль, что нужна идея, охватывавшая всеобщую проблему, проч­но засела Шубарину в голову, под такую программу можно было попытаться кого-то и уговорить поддержать банк.

Однажды в часы долгих раздумий Шубарин подумал: если бы его банк находился на Украине, то он попытался бы напрямую выйти на президента Кравчука и предложить деньги бывшей КПСС на ликвидацию последствий Чернобыля, и вряд ли тот отказался. Но то ведь Чернобыль – мировая трагедия, катаст­рофа, думал Шубарин, подыскивая тоже уважительную причину, чтобы средства КПСС остались в его родном Узбекистане, раз он не может поделиться со всеми поровну, и все чтобы выглядело убедительно, как в случае с Чернобылем. И в эти же дни, когда он бился над этой проблемой, ему бросился в глаза поутру в киоске заголовок газетной статьи «Чернобыль республик Средней Азии и Казахстана», набранный жирным шрифтом на первой полосе молодежного еженедельника, даже в какой-то момент ему показа­лось, что померещилось, он видел то, что тщетно искал. В статье речь шла об Арале, об умирающем Аральском море, колыбели многих народов Средней Азии и Казахстана, о его трагедии. По мнению ученых с мировым именем, специалистов, трагедия Арала по масштабам ее влияния на экологию огромного региона рав­нялась Чернобылю, и от нее уже начали страдать и жители дале­кого Алтая, и хлеборобы Оренбуржья, и овощеводы Ленкорани в Азербайджане – следы соленых пыльных бурь со дна усыхающе­го моря уже стали обнаруживать и там.

• Предыдущая
• 55/81
• Следующая