Барышня Эльза - Шницлер Артур - Страница 42
- Предыдущая
- 42/77
- Следующая
«Что же будет теперь?» — спросила она себя, стоя на церковной площади, против открытых ворот кладбища, и глядя на позолоченный крест, который отливал красноватым блеском при свете заходящего солнца. Следовало ли ей отказаться от своего решения только потому, что сердце ее забилось сильнее, когда она проходила мимо виллы? Она никогда не простила бы себе такой слабости и уверена была, что судьба наказала бы ее. Она поняла, что ей не остается ничего другого, как вернуться назад и без всякого промедления направиться к баронессе. Через несколько минут она очутилась внизу, у берега. Она быстро прошла мимо Seehotel'я, где на высокой длинной террасе приезжие сидели за кофе и за мороженым, затем мимо двух новых больших вилл в модном стиле, ей совершенно ненавистном. Две минуты спустя глаза ее встретились с глазами баронессы, которая лежала на веранде на плетеной кушетке, прикрывшись огромным белым зонтиком с красными горошинками. Против нее, прислонившись к стене, стояла другая дама, с лицом точно из слоновой кости, похожая на статую и одетая в широкие белые одежды. Фортуната только что оживленно говорила и сразу замолкла; черты ее застыли. Но они тотчас же разгладились, и все лицо ее превратилось в сплошную приветливую улыбку; взгляд ее снял сердечностью и радостью. «Негодяйка!» — подумала Беата, несколько возмущенная самой собою, и сразу почувствовала себя во всеоружии. Голос Фортунаты звучал весело.
— Здравствуйте, фрау Гейнгольд!
— Здравствуйте, — ответила Беата, почти не возвышая голоса, точно ей было все равно, услышат ли ее ответ с террасы, или нет.
Но Фортуната крикнула ей:
— Что это, вы намерены принять сегодня солнечную и пыльную ванну, фрау Гейнгольд?
Беата ни минуты не сомневалась в том, что Фортуната сказала это только для того, чтобы начать разговор. Знакомство между ними было, в сущности, очень поверхностное, и шутливый тон Фортунаты был совершенно неуместен. Много лет тому назад Беата познакомилась с молодой актрисой Фортунатой Шен, подругой Фердинанда Гейнгольда по сцене, на театральном празднестве, где среди общего непринужденного веселья они ужинали за одним столом с нею и ее тогдашним любовником и пили шампанское. Затем последовали случайные встречи на улице и в театре, но они никогда не говорили по-настоящему друг с другом хотя бы минуту. Восемь лет тому назад Фортуната ушла со сцепы, выйдя замуж за барона, и совершенно исчезла с горизонта Беаты; только несколько недель тому назад они случайно встретились в купальне. После этого первого раза последовали неминуемые встречи на улице, в лесу, в купальне, и они обменивались обыкновенно несколькими словами. Все же Беате было удобно, что баронесса желала начать с нею разговор. Она ответила по возможности непринужденным тоном:
— Солнечную ванну? Да ведь солнце заходит, баронесса, и гораздо приятнее гулять у озера.
Фортуната поднялась, прислонилась своей тонкой красивой фигуркой к перилам балкона и ответила несколько торопливо, что сама она предпочитает гулять в лесу и в особенности ей нравится дорожка, которая ведет в самую глубь леса. «Что за нелепость!» — подумала Беата и вежливо спросила баронессу, почему она в таком случае не поселилась на одной из вилл у окраины леса. Баронесса ответила, что она или, вернее, ее муж наняли эту виллу по газетному объявлению.
— Впрочем, — сказала она, — я во всех отношениях довольна своей виллой. Но не пройдете ли вы сюда, фрау Гейнгольд, — спешно прибавила она, — и не выпьете ли чашку чая вместе со мной и с моей приятельницей?
И, не ожидая ответа, она пошла навстречу Беате, протянула ей свою узкую белую нервную руку и с преувеличенной любезностью провела гостью на веранду; вторая дама продолжала неподвижно стоять у стены в своем широком белом кисейном платье; у нее был мрачный вид, от которого Беате сделалось немного жутко и вместе с тем немного смешно. Фортуната представила ее:
— Фрейлейн Вильгельмина Фаллен — фрау Беата Гейнгольд. Это имя тебе, вероятно, знакомо, милая Вилли.
— Я бесконечно преклонялась перед вашим мужем, — сказала фрейлейн Фаллен очень холодно и мрачно.
Фортуната предложила Беате мягкое плетеное кресло и, извинившись, сама удобно улеглась в прежней позе. Она сказала, что нигде не чувствует себя такой утомленной, точно расплывающейся, как здесь, в особенности днем после обеда. Может быть, причиной этому то, что она не может устоять против искушения и купается два раза в день, причем каждый раз остается целый час в воде. Но когда знаешь столько водоемов, как она, столько морей, рек и озер, то начинаешь чувствовать, что каждая вода имеет свой собственный характер. Так она продолжала говорить, очень топко и чрезмерно изысканно, как показалось Беате; при этом она иногда утомленно проводила рукой по крашеным рыжеватым волосам. Ее длинное белое домашнее платье, отделанное белым кружевом, спускалось с двух сторон низкой кушетки до самого пола; на открытой шее она носила скромную нить мелкого жемчуга. Ее бледное тонкое лицо было сильно напудрено, и только кончик носа краснел среди общей белизны; темно-красными были также ее, очевидно, накрашенные губы. Беата невольно вспомнила картинку в иллюстрированном журнале, где изображен был висевший на фонаре Пьеро; это впечатление усиливалось у нее еще оттого, что Фортуната полузакрывала глаза во время разговора.
Подали чай и печенье. Разговор оживился, и в нем приняла участие и Вильгельмина Фаллен; она стояла теперь в более непринужденной позе, чем прежде, и прислонилась к перилам с чашкой чая в руках. Разговор от лета перешел к зиме: стали говорить о городе, о театре, о незначительности преемников Фердинанда Гейнгольда и о невозможности забыть слишком рано умершего артиста. Вильгельмина выразила сдержанным топом свое удивление, что можно пережить потерю такого мужа; на это баронесса, заметив удивление Беаты, прибавила простым тоном:
— Ты должна знать, Вилли, что у фрау Гейнгольд есть сын.
Беата взглянула на нее с нескрываемой враждой, и она ответила ей насмешливо-русалочным взглядом. Беате даже казалось, будто от Фортунаты веяло сырым запахом камышей и водяных лилий. В это же время она заметила, что ноги Фортунаты были обнажены и обуты в сандалии и что на ней ничего не было под ее белым полотняным платьем. Баронесса тем временем продолжала говорить непринужденным тоном, очень гладко и обнаруживая образование; она утверждала, что жизнь сильнее смерти и всегда должна восторжествовать. Но Беате казалось, что с нею говорило существо, у которого никогда не умирал близкий человек. Она чувствовала, что эта женщина никогда никого не любила: ни мужчины, ни женщины.
Вильгельмина Фаллен вдруг поставила свою чашку.
— Я пойду укладывать вещи, — сказала она и, быстро попрощавшись, исчезла в зале, примыкавшей к веранде.
— Моя приятельница возвращается сегодня в Вену, — сказала Фортуната. — Она невеста.
— Да? — вежливо сказала Беата.
— Как вы думаете, что она такое? — спросила Фортуната, полузакрыв глаза.
— Фрейлейн Вильгельмина, вероятно, артистка.
Фортуната покачала головой.
— Несколько времени она действительно играла на сцене, — сказала она. — Она дочь очень высокопоставленного лица. Вернее, она сирота. Отец ее пустил себе пулю в лоб, когда она пошла на сцену. Это случилось десять лет тому назад. И ей теперь всего двадцать семь лет. Она, вероятно, сделает карьеру. Хотите еще чашку чая?
— Благодарю вас, баронесса.
Беата стала глубоко дышать. Пришла решительная минута. Ее черты приняли напряженное выражение, и Фортуната невольно слегка приподнялась. Беата начала решительным тоном:
— Я должна сказать, что не случайно прошла мимо вашего дома, баронесса. Мне нужно с вами поговорить.
— Вот как, — сказала Фортуната, и под густым слоем пудры на ее лице, походившем на лицо паяца, показался легкий румянец. Она оперлась рукой на спинку кушетки и сплела свои неспокойные пальцы.
— Позвольте мне говорить коротко, — начала Беата.
— Как желаете, коротко или длинно. Мне все равно, милая фрау Гейнгольд.
- Предыдущая
- 42/77
- Следующая
