Барышня Эльза - Шницлер Артур - Страница 26
- Предыдущая
- 26/77
- Следующая
Однажды его пригласили в таперы к директору банка. Уже до одиннадцати вечера он начал смущать фривольно-галантными замечаниями порхавших мимо рояля танцующих девушек, чем обратил на себя неблагосклонное внимание их кавалеров; затем ему вздумалось сыграть какой-то неистовый канкан, подпевая к нему двусмысленные куплеты приятным козлиным басом. Огорошенный банкир сделал таперу суровое замечание. Нахтигаль, исполненный веселья и блаженства, встал и обнял директора. Тогда возмущенный банкир, хотя и сам был евреем, обругал пианиста крылатым площадным словцом, на которое Нахтигаль ответил полновесной пощечиной, окончательно погубив свою карьеру в приличных домах. В дружеском кругу он держался, в общем, приличнее, хотя иногда, особенно в поздние часы, его приходилось выводить из кафе. Но наутро эти печальные недоразумения взаимно прощались и забывались участниками.
Однажды, когда коллеги его уже давным-давно окончили курс, он, ни с кем не прощаясь, исчез из города. Несколько месяцев подряд от него приходили открытки со штемпелем разных польских и русских городов, а как-то раз Фридолин, к которому Нахтигаль чувствовал особое расположение, удостоился уже не простого привета, а просьбы о небольшом денежном займе. Фридолин немедленно выслал требуемую сумму, причем Нахтигаль не счел нужным ни поблагодарить, ни даже подать какой-нибудь знак о своем существовании.
В это мгновение, в четвертом часу ночи, через восемь лет, Нахтигаль почувствовал непреодолимую потребность загладить старый грех и вынул из потрепанного бумажника точную сумму своего долга; бумажник, впрочем, был настолько туго набит, что Фридолин без особых угрызений совести согласился принять деньги.
— Значит, тебе живется недурно? — заметил он, усмехаясь и бессознательно успокаивая себя.
— Пожаловаться не могу, — ответил Нахтигаль и, положив руку на плечо Фридолина, прибавил: — Теперь рассказывай, как ты попал сюда ночью.
Фридолин объяснил свое ночное появление в кафе острой потребностью подкрепиться чашкой кофе после ночного визита к больному, однако, сам не зная почему, он умолчал о том, что не застал пациента в живых. Затем в самых общих чертах он рассказал о своей врачебной карьере, о поликлинике и частной практике, упомянул о том, что он счастливо женат, что у него шестилетняя дочка.
Как и подозревал Фридолин, Нахтигаль все эти годы шатался странствующим пианистом по всевозможным польским, румынским, сербским и болгарским городам и городишкам. В Лемберге у него оставалась жена и четверо детей, — тут Нахтигаль громко расхохотался, словно было исключительно забавно иметь четверых детей, всех в Лемберге и всех от одной жены.
Прошлой осенью он вернулся в Вену. Пригласившее его варьете тотчас же лопнуло, и теперь он играет по самым разнообразным заведениям, где придется, иногда за одну ночь в двух-трех местах, — например, здесь, в погребке.
— Не особенно шикарное заведение, — вскользь заметил Нахтигаль, — скорее, просто бильярдная, а что касается публики… Что поделаешь, когда на шее жена и четверо детей в Лемберге? — рассмеялся он не так уж весело. — Я работаю и в частных домах, — прибавил он скороговоркой и, заметив на лице Фридолина улыбку, напомнившую о прошлом, пояснил: — Только не у банкиров и тому подобных, а, понимаешь, в кругах… в большом свете… и в публичной, и в строго интимной обстановке…
— Строго интимной?
Нахтигаль вызывающе насупился:
— Сейчас за мной приедут…
— Как, сегодня ночью ты будешь играть еще?
— Да, там начинается в два часа.
— Что ж, это особенно заманчиво, — сказал Фридолин.
— И да и нет, — улыбнулся Нахтигаль, но сейчас же омрачился.
— И да и нет? — с любопытством переспросил Фридолин.
Нахтигаль перегнулся к нему через столик:
— Сегодня я играю в частном доме, но я не знаю, кому он принадлежит!..
— Значит, ты играешь там в первый раз? — спросил Фридолин с возрастающим любопытством.
— Нет, уже в третий, но сегодня, по всей вероятности, это будет в другом месте.
— Этого я не понимаю!
— Я тоже, — усмехнулся Нахтигаль. — Но лучше не расспрашивай.
— Гм, — многозначительно удивился Фридолин.
— О, ты ошибаешься, совсем не то, что ты думаешь! Я уже всего нагляделся. Трудно поверить, какие странные вещи творятся в маленьких городках, особенно в Румынии. Да, я многое пережил, но здесь…
Он отдернул желтую ресторанную штору, взглянул на улицу и сказал, словно про себя:
— Все еще нет!
Затем, обращаясь к Фридолину, он пояснил:
— Я насчет кареты: за мною всегда присылают карету, каждый раз другую.
— Ты меня интригуешь, Нахтигаль! — холодно заметил Фридолин.
— Послушай, — начал Нахтигаль после мгновенного колебания. И внезапно прибавил: — Скажи, ты не трус?
— Странный вопрос, — ответил Фридолин тоном обиженного корпоранта.
— Ах нет, я не в банальном смысле!
— Как же тебя понять? К чему в этом случае особенная храбрость? Подумаешь, как страшно! — И Фридолин отрывисто и презрительно рассмеялся.
— Со мною не случится ничего; в худшем случае сегодняшняя ночь будет последней. И мне кажется, так и будет…
Он умолк и опять поглядел в щель гардины.
— Ну, говори же!
— Как ты сказал? — переспросил Нахтигаль, как бы во сне.
— Рассказывай все, если ты уже начал. Тайное заведение? Замкнутое общество? Только по приглашению?..
— Не знаю. В прошлый раз было тридцать человек, а в первый — только шестнадцать.
— Танцуют?
— Ну конечно танцуют!
Нахтигаль начинал как будто раскаиваться, что вообще заговорил.
— А ты им аккомпанируешь?
— Чему аккомпанирую? Я разве знаю чему. Право же, я ничего не знаю! Я играю — играю с завязанными глазами.
— Нахтигаль! Соловей! Что ты там поешь?
Нахтигаль тихонько вздохнул:
— К сожалению, повязка на глазах недостаточно плотная, не такая, чтобы я совсем ничего не видел. Я вижу кое-что в зеркало, сквозь черный шелковый платок.
Он снова умолк.
— Одним словом, — сказал Фридолин с нетерпением и оттенком презрения, но как-то странно взволнованный, — одним словом, голые девки?
— Не говори так, Фридолин, — возразил Нахтигаль, слегка задетый. Таких женщин ты еще не видел!
Фридолина покоробило.
— А сколько стоит вход? — спросил он развязно.
— Ты думаешь, билеты? Вот еще, откуда ты это взял?
— Что же дает право на вход? — спросил Фридолин, плотно сжав губы и барабаня по мраморной доске столика.
— Пароль, который меняется каждый раз.
— А какой он на сегодня?
— Еще не знаю, узнаю от кучера.
— Возьми меня с собой, Нахтигаль!
— Невозможно, слишком опасно!
— Минуту назад ты сам выразил желание меня… расшевелить… Я думаю, это не так уж невозможно.
Нахтигаль поглядел на него испытующе.
— Прихватить тебя, как ты есть, никак нельзя. Все в масках: и мужчины, и женщины. Найдется у тебя маска или что-нибудь в этом роде? Немыслимо! Может, в другой раз. Уж я что-нибудь придумаю…
Он насторожился, еще раз выглянул из-за штор на улицу и с облегчением произнес:
— Наконец-то карета! До свидания…
Фридолин крепко схватил его за руку:
— Ты от меня так просто не увильнешь. Ты возьмешь меня с собою.
— Никак нельзя, коллега!..
— Брось! Предоставь мне дальнейшее. Я уже знаю, что это «опасно». Быть может, это меня и притягивает…
— Но как же это так? Без костюма? без домино? без маски?
— Бутафоры дают их на прокат…
— Час ночи!
— Послушай, Нахтигаль: на углу Викенбургштрассе есть как раз такая лавочка. Я каждый день прохожу мимо и запомнил вывеску. — И, захлебываясь, с возрастающим волнением, Фридолин прибавил: — Ты подождешь меня здесь четверть часа, Нахтигаль, а я попытаю счастья. Хозяин костюмерной мастерской живет в том же доме. Если нет — я отступаюсь. Пусть решит сама судьба. В том же доме — кафе. Как его зовут? Кажется, «Виндобона». Ты скажешь кучеру, что забыл что-то в кафе, войдешь, встретишь меня у дверей, быстро шепнешь мне пароль и вернешься в свою карету, я же, если мне удастся раздобыть костюм, быстро найму извозчика и поеду за тобой следом. Дальнейшее как-нибудь образуется. Во всяком случае, Нахтигаль, даю тебе честное слово, я не покину тебя в беде!
- Предыдущая
- 26/77
- Следующая
