Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха - Минутко Игорь - Страница 55

• Предыдущая
• 55/133
• Следующая

— Прекрасно! — воскликнул «Константин Константинович» прямо-таки с восторгом. — Превосходно! — Хитро прищурившись, лукаво глядя на ученого, столичный гость спросил: — Скажите, вам такое имя что-нибудь говорит: Иероним Есенский?

— Еще бы! Писатель, мистик. Вместе в питерских журналах сотрудничали. Его романы на оккультные темы… Что говорить? Мы тогда — ну, до всего… были с нашими сочинениями весьма популярны у читающей публики. Иероним!.. Как же! Встречались, приятельствовали. Большой был любитель дружеских застолий…

— Вот-вот! — прервал поток воспоминаний профессора Яков Григорьевич. Он действительно спешил. — А сейчас товарищ Есенский самый авторитетный эксперт наркома просвещения по всяким деликатным делам: нетрадиционная наука, альтернативная, как он говорит, философия, магия и прочее такое, — на стол перед Барченко лег конверт. — Вот! Рекомендация вашего друга-писателя!

— Какая рекомендация? — опешил профессор Барченко.

— Референт Есенский горячо рекомендует наркому просвещения Луначарскому принять вас на ответственную работу по его ведомству, с учетом ваших интересов.

— Но каким образом? — перебил изумленный ученый.

— Сочетание двух факторов, — скромно сказал Блюмкин, — наша инициатива и горячая симпатия к вам Иеронима Ильича. Договоримся так. Конверт не запечатан. Ознакомьтесь, прочитайте. Подумайте. Все взвесьте и принимайте решение. Завтра утром я забегу. Если «да» — вместе отправимся в белокаменную. А сейчас — последнюю рюмку за удачу.

Оставшись один, Александр Васильевич несколько раз прочитал рекомендацию. Она состояла из одних превосходных степеней и восклицательных знаков.

«Ну, Иеронимушка! Ну, удивил!..»

Искушение было слишком велико.

Действительно, рекомендательное письмо Иеронима Есенского возымело воистину волшебное действие. Александр Васильевич Барченко был благожелательно принят наркомом просвещения Луначарским, обласкан: в просторном кабинете Анатолия Васильевича, достопримечательностью которого было обилие книг, все больше по искусству и всемирной истории, на многих языках, они проговорили несколько часов на отвлеченные от «текущего момента» темы, вторгнувшись в необъятную область оккультизма и мистики, и нарком обнаружил знание предмета, проявив немалый интерес к обсуждаемым вопросам.

Александр Васильевич Барченко получил в комиссариате просвещения должность ученого консультанта Главнауки; был обеспечен жильем — номером в Первом доме Советов, то бишь в гостинице «Метрополь»; вскоре стал заведующим биофизической лабораторией, организованной при Политехническом музее, и у него появилась возможность заниматься своими, весьма специфическими проблемами. Тем более что у мистического ученого теперь был покровитель в лице руководителя Главнауки, старого большевика Петрова, которого, как это ни странно, чрезвычайно интересовало «все это». При его горячей поддержке Александр Васильевич провел конференцию, посвященную изысканиям в области телепатии и парапсихологии. Петров же помог профессору в приобретении научного оборудования для лаборатории, и не только для нее… В этой связи отрывок из одного любопытного документа — фрагмент письма А. К. Виноградова в прокуратуру НКВД:

Я поставил перед коллегией ОГПУ вопрос об изъятии и расчленении того узла, который завязался в контрреволюционной среде Румянцевской библиотеки и душил реорганизацию.

Я представил такие документы и материалы, которые показывали, что Барченко, Тер-Оганезов, Петров, Павлович, Тарасов, Лариков и другие заняты гораздо больше вопросом организации ментальной спиритической станции в Краскове для непосредственных мистических сношений с Тибетом и Шамбалой, чем вопросами живого-страдающего культурного учреждения страны.

Автором этого письма-доноса был писатель Анатолий Виноградов, создатель достаточно популярных, особенно в тридцатые-сороковые годы, романов «Черный консул», «Три цвета времени», «Осуждение Паганини». Писательство он успешно сочетал с официальной должностью директора Румянцевской библиотеки 36 и неофициальной — секретного сотрудника ОГПУ, в просторечии сексота, то есть секретного сотрудника. В условленные дни, по вечерам, осведомитель появлялся в квартире заведующего оперативным отделом ведомства Дзержинского Якова Агранова в Милютинском переулке.

Тесен мир и причудлива судьба! В ту пору Яков Самуилович Агранов и Яков Григорьевич Блюмкин, работая в органах, находились, можно сказать, в тесном тандеме: «пасли» Александра Васильевича, и все, чем тайно занимался мистический ученый, их больше чем интересовало.

И еще одно событие произошло во время краткого пребывания Барченко в Москве. Краткого потому, что возник у профессора конфликт с академиком Ольденбургом, человеком весьма влиятельным в Главнауке: воспротивился ученый муж предоставлению Барченко — по его ходатайству — длительной и дорогостоящей командировки в Тибет…

Теперь о событии. Этим словом сам мистический ученый определил все произошедшее. Хотя по своим последствиям случившееся не вмешается в это ординарное слово.

У Главнауки был свой музейный отдел, занимавший несколько зданий в Царицынском парке.

Однажды — по наитию («Будто кто-то звал меня туда») — Александр Васильевич, приехав в музей по служебным делам, решил осмотреть его запасник, которому отвели просторное подвальное помещение. Вниз вели крутые каменные ступени.

Барченко оказался в полном одиночестве среди музейных реликвий, которым не нашлось места в экспозиции, и его никто не сопровождал (Но я ощущал некое присутствие: за мной наблюдали, меня вели. «За углом в нише», — прозвучало в моем сознании). В каменной нише действительно стояла деревянная стела — столбик, покрытый полустертыми знаками. Но даже при тусклом электрическом освещении профессор определил, что это надпись на тибетском языке.

Взяв с собой неожиданную находку («Как она попала сюда?»), ученый поспешил наверх. Хранитель музея объяснил:

— Стелу принес года полтора назад странный человек, заросший бородой, в зипуне и лаптях. Он назвался крестьянином и утверждал, что в знаках заключен призыв к ученым мужам… «К тем, кто услышит, — пояснил он, — призыв созвать научный собор, на котором будет открыта истина». А уходя, обронил фразу: «За знаком сим придут. Тогда и я приду».

Ну а дальше произошло «чудо»: буквально на следующий день на московских улицах появился мужик с иконописным лицом, в зипуне и лаптях, с мешком за спиной, в котором — «при задержании» — обнаружили несколько деревянных стел с такими же знаками. Арест, милиция, следствие в ОГПУ, тюремное заключение, медицинское обследование, психиатрическая клиника, скорый диагноз: «скрытая форма шизофрении (помешанный), но угрозы для общества не представляет». Свобода! Самое удивительное, что за время всех этих мытарств, которые продолжались два месяца, у подследственного не отобрали мешок и не конфисковали его содержимое.

Таинственный пришелец появился в Главнауке и, никого не спрашивая, уверенно направился к двери кабинета товарища Барченко.

Твердый, но спокойный стук по дубовой панели — трижды.

— Войдите!

— Здравствуйте, Александр Васильевич, — низкий земной поклон. — Я к вам.

Визитер назвался крестьянином Михаилом Трифоновичем Кругловым, жителем волжского городка Юрьевец Иваново-Вознесенской губернии. Вручив Барченко несколько стел с надписями, юродивый — этот человек был именно юродивым в исконно русском смысле древнего слова — сказал, что стелы достались ему от старика Никитина, проживающего в Костроме, который стоит во главе большой группы нищих-странников— они уже сотни лет скрываются в чаще костромских лесов, храня некую тайну, которая запечатлена на стелах. От старца Никитина Михаил Трофимович получил наказ: хранить их до поры, пока не придет некий срок — передать стелы «нужным людям».

И вот срок пришел…

Теперь — цитата из одного трагического документа, к которому — увы! — нам придется часто обращаться.

Из протокола допроса Барченко А. В. от 23 мая 1937 г. (архив ФСБ)

• Предыдущая
• 55/133
• Следующая