Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха - Минутко Игорь - Страница 14
- Предыдущая
- 14/133
- Следующая
Поезд пришел без опоздания, минута в минуту, купе оказалось чистым, уютным, с приземистой лампой под розовым стеклянным абажуром; проводник в форме и в белых перчатках предложил господам чай, и — «чего желаете к ужину-с?». Но все устали, от ужина отказались, поблагодарив проводника за любезность. Скоро мальчики уже сладко спали под мерный стук колес, а Елена Ивановна и Николай Константинович, выйдя из купе, стояли у окна против двери в их временный «дом на колесах» (так сказал, засыпая, Слава) и смотрели, как над далеким смутным горизонтом никак не может погаснуть вечерняя северная заря.
Там, за окном, над ночной Карелией, стояло акварельно-нежное серо-голубое небо, окрашенное расплывчатой розовостью, и на этом неопределенном фоне мелькали сухие макушки елей, подступивших по колено в болотной воде к самому полотну железной дороги.
— Мне грустно, — нарушила молчание Елена Ивановна. — Грустно и тревожно.
— Но… почему? Она промолчала.
Он обнял ее за плечи и осторожно привлек к себе.
— Потому что… Ты думаешь, рухнула прежняя жизнь?
— Да, примерно так. Рухнула прежняя жизнь. Нет больше России.
— Россия будет всегда, — спокойно и твердо сказал Николай Константинович. — А прежняя жизнь… Верно, она рухнула, и может быть, безвозвратно. Но жизнь как дар, ниспосланный нам свыше, продолжается. Лада, моя единственная…— Его голос прервался от волнения. — Пока мы вместе — все, все продолжается!
— Что — все, Николай? — она еле заметно отстранилась от него.
— Жизнь, работа, искусство, наше дело…
— В чем оно, наше дело? — спросила Елена Ивановна, пристально, с затаенным интересом глядя на мужа.
— Поставить на ноги сыновей, вырастить их достойными людьми…— он вдруг замолчал, сбился, запутался. — И… Это главное. Самое главное! Любовь. Наша любовь! Я люблю тебя! Я люблю тебя так же, как… Когда увидел тебя в полутемной гостиной девятнадцать лет назад… Понимаешь, тогда это вспыхнуло во мне, и на все времена… Да, мне сорок четыре года, но ничего не изменилось, не остыло… И я знаю: так будет всегда, пока живу. Я люблю тебя!
— И я люблю тебя, — прекрасное лицо Елены Ивановны словно озарил внутренний свет, глаза жарко мерцали в полумраке вагона. — И я тоже, навсегда, на всю жизнь…
Она была взволнована, удивлена — и собой, и мужем. Особенно им! Всегда сдержанный, суховатый, немногословный, постоянно погруженный в свои мысли, «занятый только собой», — иногда думала она. И вдруг — такое пылкое объяснение. Юношеское. Даже в первые месяцы знакомства, давным-давно, она не слышала от него таких слов. «Или, может быть, я забыла? А сама? Сейчас. Ведь мы ТАК никогда не говорили раньше, не объяснялись в своих чувствах… Господи, что же произошло?..»
— …И знай, Лада, ты моя единственная любимая женщина. Единственная — и навсегда.
Они опять долго молчали. Вечерняя заря над Карелией наконец погасла, хотя беловатый нереальный свет, растворенный над заснувшей землей, не исчез.
Стучали колеса поезда, неустанно и неутолимо.
Николай Константинович Рерих сказал правду: Еленa Ивановна, урожденная Шапошникова, была единственной и всепоглощающей любовью художника. Других женщин в своей жизни он не знал, не хотел знать, «не видел».
Такое чувство дано — единицам на нашей грешной Земле. Если дано…
Из книги Арнольда Г. Шоца «Николай Рерих в Карелии»
(Лондон, издательский дом «Новые знания», Джордж Дакинс и К°», 1996 год)12
Сегодня, в конце XX века, пора сделать попытку постигнуть этого великого, сложного и в определенном смысле — в моем понимании — страшного человека. Николай Константинович Рерих воплотил собой, опять же, повторюсь, в моем понимании некоего вождя, Учителя, гуру тоталитарного государства, у которого, правда, нет физических границ. И этим он сродни Гитлеру и Сталину, с той только разницей, что эти два гиганта «абсолютной идеи» осуществляли свои грандиозные замыслы, так сказать, в материальной сфере — в экономике, на театре военных действий, а не в духовном мире человека (хотя то, что происходит в головах людей, тоже бралось в расчет); полем для глобального эксперимента было у них грешное и боящееся боли человеческое тело, содрогающееся перед ужасом насильственной и достаточно часто мучительной смерти; впрочем, неминуемость смерти повергает современного человека в холодный ужас, когда он остается один на один с мыслями о неотвратимом конце. Так обстояло дело у двух величайших тиранов двадцатого века, так было в их рухнувших — при вмешательстве Высшего Космического Разума — империях. Совсем другую империю стремился создать на земле Николай Рерих — она духовная, фундамент, на котором ей надлежало базироваться, — область духа, а в земном понимании эта империя должна была сооружаться на интеллектуальных ценностях, на Культуре, и бескровные битвы за нее предстояло вести в области духа и в душах людских. В этой империи нет физического насилия, она не создается посредством войн, захвата чужих территорий, концлагерей и прочих атрибутов фашистско-коммунистического толка. Казалось бы, наоборот: в империи гениального художника и мыслителя должны были действовать культура, образование, знания, искусство. Они — объединители будущей всеземной цивилизации. И лишь одно «насилие» подразумевалось в этой грядущей империи духа, созданной на основе так называемого «Пакта Мира» Рериха, — господство, власть Учителя над той культурой, которая должна стать питательной духовной средой для будущего, естественно, счастливого человечества, в ней постепенно рожденного, — ведь все тираны, которых в своей истории познало человечество, изначально грезили, а будущие — они, увы, обязательно появятся — будут грезить о всеобщем человеческом счастье.
Таким образом главное — власть, притом власть всеобъемлющая, хотя и в области духа и культуры. А у властителя, вождя, Учителя — свои вкусы и пристрастия: он все равно человек, а не Бог.
Довольно пока. Мы еще продолжим эту тему — об «империи духа и культуры» маэстро Рериха. Но для этого продолжения необходимо отказаться от того хрестоматийного, канонизированного Николая Константиновича, который внедрен в сознание бывшего советского общества, да и в западное массовое сознание, — образа достаточно устойчивого. Этот иконописный образ истины ради необходимо разрушить.
Поскольку в этой книге речь пойдет о жизни Николая Рериха в Карелии в течение двух с половиной лет — до 1919 года, следует сказать о двух обстоятельствах: во-первых, карельский период — переломное время в жизни моего героя, здесь пролегает роковая черта, за которой начинается нечто новое, совсем новое… Это новое, надо добавить, ждет все человечество. Во-вторых, идея империи духа и культуры еще не созрела, однако уже сделан один практический шаг (о нем позже), а фрагменты, отдельные образы, детали будущих конструкций уже мелькают перед внутренним взором живописца, философа и мыслителя, творца грядущего духовного рая — они подготовлены всей предыдущей жизнью,
Поэтому давайте заглянем в биографию Учителя до 1919 года, постараемся акцентировать в ней те моменты, события, персонажи, которые раньше опускались, замалчивались или им не придавалось значения. Необходимо уточнить: не будет подробной биографии, а только неизвестные или малоизвестные факты, может быть, специально выделенные, подобранные: ведь у меня, автора этого повествования, своя концепция, и ей я подчиняю фактический материал.
Итак…
Наш герой, пугающе яркий и неординарный с первых осмысленных лет своей насыщенной плодотворной жизни, родился 27 сентября 1874 года. Отец Николая, Константин Федорович Рерих, был известным петербургским нотариусом, мать, Мария Васильевна Калашникова, происходила из богатой купеческой семьи. Дом Рерихов (и большая контора главы семьи при нем) помещался в самом центре Петербурга на Васильевском острове, рядом с Академией художеств. Может быть, самой сокровенной тайной Константина Федоровича было то обстоятельство, что на протяжении многих лет он являлся членом масонской ложи розенкрейцеров и был одним из «высших посвященных»13.
- Предыдущая
- 14/133
- Следующая
