Побеги, тюремные игры - Кучинский Александр Владимирович - Страница 21

Из караульного купе выглянул старшина:

— Что там у тебя, Пронь?

— Да черт один в купе наделал. Вонь стоит — спасу нет.

— Тащи его на парашу. Потом пусть майкой и языком пол протрет. Фу, даже сюда слышно.

С этими словами старшина опять исчез в своем купе. Он торопился: шашки уже были расставлены. Поплевав на пальцы, начальник караула двинул вперед свою черную армию на белую гвардию сержанта Козуба. Двое рядовых наблюдали за шашечными баталиями, отпуская глубокомысленные комментарии. Сержант постоял возле купе, затем повернулся и громко крикнул по коридору:

— Андреев! Стань у туалета. Сейчас я этого артиста выпущу.

Из купе вышел солдат, расстегнул кобуру и стал в метре от вагонного сортира. Сержант открыл замок и резко рванул дверь. Умирающий Бражник вяло выполз в коридор и чуть не плача заспешил к туалету. За несколько шагов до цели зек вдруг споткнулся и едва не растянулся на полу. Казус не ахти какой. Конь на четырех ногах — и тот не всегда ровно скачет. Все было бы ничего, но зек, потеряв равновесие, начал искать правой рукой, щедро выпачканной в блевотине, а то чем и похуже, точку опоры. И нашел ее на солдатской груди. Солдат проводил больного странным взглядом. Затем посмотрел на запачканный китель. Сержант коротко и сочувственно заржал:

— Что, аксельбанты навесил? Тут и не такое бывает.

Рядовой Андреев, выходец из рафинированной интеллигентной семьи, побелел и, скорчив страшную гримасу, зашел в туалет вслед за зеком. Забыв обо всем на свете, кроме остатков арестантского обеда на своей груди, он повернулся к зеку, который уже корчился на унитазе, спиной. В ту же секунду солдат получил глубокий удар в шею. Заточка вошла сверху вниз, рассекая шейный позвонок и пробивая глотку. Горло Андреева издало последний в его жизни звук — хрип и бульканье.

— Не бей, начальник! — визжал в туалете зек, вытаскивая из кобуры пистолет. — Я застираю, бля буду, застираю. Не надо ногами!

Сержант расхаживал в коридоре, с интересом слушая глухие удары и стоны. Затем вяло посоветовал:

— Хватит! А то еще и впрямь подохнет.

Андреев полулежал на унитазе, воткнув остекленевший взгляд в потолок. Пока все шло по плану. Бражник передернул затвор, засунул пистолет под майку, выпачкал свое лицо кровью солдата и, так же покачиваясь и держась за живот, вышел из туалета. Увидев окровавленного зека, сержант присвистнул и прокричал:

— Ты, я вижу, его с аппетитом отремонтировал. Домывайся и сходи к лекарю за таблеткой!

Сержант распахнул дверь перед многострадальным Бражником и в ту же секунду залетел в купе. Еще в полете он напоролся на мощный удар по голове и лишился чувств. В полумраке купе братва облапала сержанта и вытащила пистолет. «Вперед», — прошептал Синько, держа пистолет перед собой и неслышно ступая по коридору.

Когда в проеме караульного помещения выросли два вооруженных зека, никто из охранников даже не шелохнулся. Паралич их длился секунду, не больше. В два ствола зеки расстреляли караул. Пока Синько добивал раненных, Бражник метнулся в сторону купе обслуги, распахнул дверь и опустошил обойму в проводника. Последнего солдата, худого двадцатилетнего паренька, он задушил на нижней полке.

Очухавшись и едва оторвав голову от пола, сержант Пронь увидел перед собой пистолетный ствол. В тот же миг чей-то ботинок врезался в его скулу. Потом еще. Сверху сыпалось злобное шипение, предвестие новых пинков. «Почему я здесь? — сержант с трудом ворочал мозгами, опасаясь, что вскоре шевелить уже будет нечем. — Где караул?» Словно угадав его мысли, чей-то голос резко бросил:

— Скоро, тварь, своих догонишь! Но прежде ты пожалеешь, что не помер маленьким.

Один из зеков, гадко хихикая и дрожа всем телом, начал резать лицо солдата каким-то острым предметом. Он полосовал щеки, нос, лоб, стремясь зацепить глаза. Пронь едва уворачивался от ударов, которые становились все размашистей. Он не обращал внимание на боль и с тихим ужасом рисовал в мыслях свое будущее. Что-то теплое ударило в его лицо, потекло за ворот. Это помочился истеричный зек.

— Вешай легашей! — завопил он тонким противным голосом.

Сквозь туман в глазах сержант вдруг увидел перед собой старшину внутренних войск с пистолетом наголо. Синько уже успел переодеться в служебную форму, на которой расплылись пятна крови. Урка носком ботинка перевернул Проня на спину, нацелил пистолет в голову и хрипло спросил:

— Где ближайшая остановка?

Расклеив ссохшиеся от крови губы, охранник простонал:

— Который час?

— Ты глухой, падла! — зек-истерик ударил его в лицо ногой. — Когда остановка следующая?

— Около семи утра должны быть в Красноярске…

— Потом?

— Потом Тайшет.

— Этап в Тайшетлаг или дальше?

— Точно не знаю. Пока в Тайшет.

— Где ключ от сквозного прохода?

— У дежурного помощника начальника поезда.

— Когда он заявится?

— Не знаю. По-разному.

Синько опустил пистолет и вышел в коридор. Там хозяйничал Бражник, отпирая дверные засовы. «Не толпись на коридоре, братва, — кричал он. — Свободы на всех хватит». «Ты поршни пойди сполосни, — загоготал кто-то. — Кормоприемник уже не болит?» Зеки дружно хохотали, а Бражник, криво улыбаясь и засунув пистолет в штаны, направился в туалет. Синько, который уже взял бразды правления в свои руки, опять расквартировал пассажиров по купе, но двери запирать не стал. Дослав в пистолет полную обойму, он быстро направился в конец коридора. Лицо зека вдруг изменилось: он что-то вспомнил. Вернувшись в первое купе, он на миг посмотрел в глаза сержанта и нарочито устало выжал:

— Извини, мент, я забыл про тебя.

С этими словами Синько, не целясь, дважды выстрелил солдату в голову. Затем опять зашагал к тамбуру.

Сквозной проход был закрыт и взят в решетку. Ломать дверь никто не решился. Интересно, слышали выстрелы в соседнем вагоне или нет? Синько глянул на часы, снятые с руки убитого солдата. Было без четверти три. До Красноярска оставалось совсем немного. В тамбуре появился посвежевший Бражник. Из его черных брюк по-ковбойски торчали два пистолета. Он спросил:

— Как уходить будем, старшина? С подножки, брызгами?

В окне поезда тянулась черная тайга, присыпанная ноябрьским снегом. Бражник припал к стеклу и поежился. Одна только мысль, что доведется уйти в эту холодную строгую ночь, которая уже привыкла съедать человека на поздний ужин, вызывала дрожь. В темноте скорость поезда казалась огромной. Бражник повернулся и кивнул в сторону запертой двери:

— Может, на лапку возьмем?

Синько ничего не ответил. Все было ясно и так. Урки решили играть ва-банк и тихо дождаться дежурной проверки вагонных караулов. Завладев нужным ключом, они могли бы вагон за вагоном продвигаться к паровозу и в конечном итоге проехать Красноярск без остановки и сойти где-то на пригородном полустанке. Дальше надо распыляться мелкими группами. Сейчас главный козырь — неожиданность. Урки даже не подозревали, сколько вагонов отделяет их от машиниста и какой объем стрелковых работ им предстоит…

В соседнем тамбуре хлопнули дверью, послышались тяжелые шаги. В дверях сухо завертелся ключ. Кто-то вошел в межвагонный отсек и опять вставил ключ. Синько напрягся, повернулся к тамбуру спиной и закопошился у решетки первого купе. Еще миг, и на пороге коридора показался дежурный офицер, сопровождаемый солдатом. «Старшина» не спеша и как бы нехотя повернулся к офицеру и начал стрелять с двух стволов. Из караульного купе вырвалась еще одна порция свинца: стрелял Бражник, рванувший дверь перед самым носом гостей. Несмотря на оглушительную пальбу, ухо Бражника все же уловило странный звук в тамбуре. По спине мигом запрыгали мурашки. Опасаясь наихудшего и крикнув «Не стреляй!», он выскочил в коридор, перепрыгнул через окровавленные, искромсанные пулями тела. Сквозь пороховой дым он заметил солдатскую спину, исчезавшую в тамбуре соседнего вагона. Бражник выстрелил ей вдогонку, но пуля лишь оторвала щепку у дверей сквозного прохода. От бессилия зек со всего маху врезал кулаком по дверям и застонал от боли.