Легенды Армении - Ованесян Роберт - Страница 6

Но не знал царь, как не знали другие отцы до него, и не будут знать другие отцы после него, что сердце Тамар уже не было свободно. И отдала она его не царю и не князю, а бедному азату, который ничего не имел на свете кроме красоты, силы и отваги. Кто помнит теперь, как его звали? И успела Тамар обменяться с юношей взглядом и словом, клятвой и поцелуем.

Но вот воды Вана легли между влюбленными.

Знала Тамар, что по приказу отца днем и ночью следит стража за тем, не отплывает ли от берега лодка к запретному острову. Знал это и ее возлюбленный. И однажды вечером, бродя в тоске по берегу Вана, увидел он далекий огонь на острове. Маленький как искорка, трепетал он во тьме, словно пытаясь что-то сказать. И вглядываясь вдаль, юноша прошептал:

Далекий костер, мне ли шлешь ты свой свет?

Не ты ли – красавицы милой привет?

И огонек, словно отвечая ему, вспыхнул ярче.

Тогда понял юноша, что возлюбленная зовет его. Если с наступлением ночи пуститься через озеро вплавь – ни один стражник не заметит пловца. Костер же на берегу послужит маяком, чтобы не сбиться в темноте.

И влюбленный бросился в воду и поплыл на далекий свет, туда, где ждала его прекрасная Тамар.

Долго плыл он в холодных темных водах, но алый цветок огня вселял мужество в его сердце.

И только стыдливая сестра солнца Лусин, взирающая из-за туч с темного неба, была свидетельницей встречи влюбленных.

Ночь провели они вместе, а наутро юноша снова пустился в обратный путь.

Так стали они встречаться каждую ночь. Вечером Тамар разводила огонь на берегу, чтобы возлюбленный видел, куда плыть. И свет пламени служил юноше оберегой от темных вод, что раскрывают ночью ворота в подземные миры, населенные враждебными человеку водяными духами.

Кто помнит теперь, долго или коротко удавалось влюбленным хранить свою тайну?

Но однажды царский слуга увидел юношу утром, возвращающимся с озера. Мокрые волосы его слиплись, и с них стекала вода, а счастливое лицо казалось утомленным. И слуга заподозрил правду.

И в тот же вечер, незадолго до сумерек, слуга затаился за камнем на берегу и стал ждать. И увидел, как зажегся дальний костер на острове, и услышал легкий плеск, с которым вошел в воду пловец.

Все высмотрел слуга и поспешил утром к царю.

В люто разгневался царь Арташез. Разгневался царь, что дочь его посмела полюбить, а еще более разгневался на то, что полюбила она не одного из могущественных царей, что просили ее руки, а бедного азата!

И приказал царь своим слугам быть у берега наготове с быстрой лодкой. И когда тьма начала опускаться, царевы люди поплыли к острову. Когда проплыли они более половины пути, на острове расцвел красный цветок костра. И слуги царя налегли на весла, торопясь.

Выйдя на берег, увидели они красавицу Тамар, облаченную в шитые золотом одежды, умащенную ароматными маслами. Из-под ее разноцветной шапочки-колпачка спадали на плечи черные как агат кудри. Девушка сидела на расстеленном на берегу ковре, и кормила огонь из своих рук веточками волшебного можжевельника. А в ее улыбающихся глазах как в темных водах Вана горели маленькие костры.

Увидя незванных гостей, девушка в испуге вскочила на ноги и воскликнула:

Вы, слуги отцовы! Убейте меня!

Молю об одном – не гасите огня!

И рады были царские слуги пожалеть красавицу, но страшились гнева Арташеса. Грубо схватили они девушку, и повлекли прочь от костра, в золотой дворец. Но прежде дали они ей увидеть, как погиб огонь, растоптанный и раскиданный грубыми сапогами.

Горько плакала Тамар, вырываясь из рук стражей, и смерть огня казалась ей смертью любимого.

Так оно и было. На середине пути был юноша, когда манивший его свет погас. И темные воды потянули его в глубину, наполняя душу холодом и страхом. Перед ним лежала тьма и он не знал, куда плыть во тьме.

Долго боролся он с черной волей водных духов. Каждый раз, когда голова обессилевшего пловца показывалась из воды, взгляд его с мольбою искал во тьме красного светлячка. Но не находил, и вновь плыл наудачу, а водные духи кружили его, сбивая с пути. И наконец юноша выбился из сил.

«Ах, Тамар!» – прошептал он, последний раз показываясь из воды. Что же ты не уберегла огня нашей любви? Неужели выпала мне судьба кануть в темной воде, а не пасть на поле боя, как положено войну!? Ах, Тамар, какая это недобрая смерть! Это хотел сказать он, но уже не смог. Только одно у него хватило силы воскликнуть: «Ах, Тамар!»

«Ах, Тамар!» – подхватило эхо – голос каджи, духов ветра, и понесло над водами Вана. «Ах, Тамар!»

А красавицу Тамар царь велел навек заточить в ее дворце.

В горе и скорби до конца дней оплакивала она своего возлюбленного, не снимая черного платка с распущенных волос.

Много лет прошло с тех пор – все помнят об их горестной любви.

А остров на озере Ван зовется с тех пор Ахтамар.

Так и текли невеселые дни в осажденной крепости.

Персы вновь затеяли штурм – но отступили от стен еще раньше, чем в прошлый раз. Словно атаковали не всерьез. Это стало тревожить бдешха. Чего дожидались враги?

В один из дней бдешх приказал позвать к себе молодого воина по имени Давид.

– Мне доводилось слышать, что мальчиком ты был со своим отцом в тех странах, где держат слонов? – спросил он молодого воина. – Верно ли это, и хорошо ли знаешь ты этих огромных зверей?

– Почтенный бдешх, – отвечал Давид. – Отец мой был богатым купцом, и с малых лет до той поры, когда я довольно возрос, чтобы к его огорчению сменить ореховую доску для записи цифр на копье, я сопровождал его во всех странствиях. В каких только странах мы ни побывали! Жили мы подолгу и в странах, где держат зверей, именуемых слонами. Не будет ложью сказать, что я знаком с их повадками, потому, что мальчишкой я везде старался дружить с погонщиками. Слоны всегда нравились мне. Думаю, я мог бы сам ухаживать за слоном и даже погонять его.

– Слушай меня, мой воин, – сказал бдешх. – Враг замышляет какую-то хитрость. Я не знаю, в чем она. Но только глупец ждет удара. Я же хочу ударить первым. Скажи мне, можно ли сделать так, чтобы слон впал в неистовство?

Некоторое время молодой воин размышлял, а затем со вздохом ответил князю:

– Я мог бы сделать это, бдешх. Слоны в испуге и боли страшны своей яростью. Человек, знающий слонов, смог бы перерезать им сухожилия на ногах, подкравшись во время сна.

– Завтрашней ночью ты сделаешь это, – молвил бдешх. – Возьми по своему выбору несколько человек в помощь. Вы пройдете ходом, которым мы добываем воду. Раньше не стоило делать этого, но сейчас они все равно скоро начнут понимать, что мы пополняем наши запасы воды. Если Богу будет угодно, они не найдут выхода. Он далеко от крепости, чтобы достигнуть лагеря персов в самой густой тьме, вы покинете крепость через четыре часа пополудни. Ступай!

– Приказ твой будет исполнен, бдешх, даже если мне не суждено вернуться!

С этими словами молодой воин поклонился и покинул дом бдешха.

На следующий день, пробегая с мальчишками по площади, Тигран увидел, что дверь постройки, которая скрывала спуск в подземелье, открыта. Несколько легко вооруженных воинов стояли около, что-то обсуждая. Эта вылазка готовилась явно не за водой! Но и не для нападения, слишком мало человек собирались ее совершать. Мальчик вздохнул – он понимал, что на сей раз никакая ложь не поможет и его прогонят прочь. Воины зашли внутрь.

Ночью мальчик опять не мог заснуть. Так надоел ему каждый закоулок крепости, так рвалась душа наружу! Что-то делают воины там, внизу, под покровом ночи? Если хотя бы подсмотреть, может быть он догадается, увидев, как воины возвращаются?

В тесном домике вдовы следовало быть очень осторожным, чтобы выйти неуслышанным. Тигран осторожно миновал спящую Манушак, уши у которой были особенно чуткими. Возле постели девочки лежала аккуратно сложенная верхняя одежда. В свете лунного луча было видно, как поблескивает воткнутая в нее иголка. Манушак никогда не забывала воткнуть иголку в одежду, чтобы девочки-каджи, падкие до нарядов не меньше человеческих девочек, не утащили ее на всю ночь. Каджи боятся иголки, потому, что укол ее делает их видимыми. Нет худшей беды для невидимок!