Дартселлер - Миллер-младший Уолтер Майкл - Страница 7

• Предыдущая
• 7/15
• Следующая

Торнье вскрикнул от страха, перепрыгнул через чудище и упал, поскользнувшись на намыленном полу. Паук протер пол до кулис, развернулся и снова двинулся на него. Со стоном Торнье приподнялся на корточки и услышал кудахтающий смех. Он взглянул: над ним стояли директор театра и агент по продаже этих автоматов. Агент не смог удержаться от ухмылки, а Д'Уччия, фыркая, бил себя по ляжкам.

– Так его, – орал он. – Поделом ему! Все время смотрит спектакли и забывает про работу, а потом просит выходной. Ха!

Д'Уччия нагнулся и ласково похлопал паука по корпусу.

– Эй, рагаццо[3], – сказал он Торнье, – я хочу познакомить вас с моим новым помощником. В отличие от вас он не смотрит каждую репетицию.

Торнье поднялся, белый как мел, и пробормотал что-то невразумительное. Д'Уччия искренне радовался эффекту, его лицо расплылось в широкой улыбке. Торнье некоторое время смотрел на него, потом повернулся и, пошатываясь, вышел. При этом он едва не столкнулся с манекеном Мелы Стоун. Он уклонился, хотел пройти мимо, но вдруг замер: манекен Мелы был на сцене в заключительном эпизоде третьей сцены, а этот выглядел старше и как будто осунувшимся.

Пораженная, она оглядела его с ног до головы, затем в испуге поднесла руку ко рту.

– Торни! – прошептала она растерянно.

– Мела! – Хотя рядом шла репетиция, он буквально выкрикнул это. – Мела, как здорово!

Тут он заметил, что она сторонится его грязного и насквозь мокрого комбинезона. Она была вовсе не рада их встрече.

– Однако, Торни… – наконец произнесла она и протянула ему руку жеманным жестом. На ее пальцах и запястьях блестели украшения.

Он коротко и вяло пожал ее руку, посмотрел в лицо невидящим взглядом и поспешил уйти. Внутри у него все сжалось. Что ж, теперь он мог играть до конца. Теперь он мог держаться и к тому же находить в этом удовольствие. Пусть другие думают, что хотят, теперь ему было все равно.

Мела пришла на премьеру своей куклы, словно это был ее собственный дебют.

«Я позабочусь, – с горечью подумал он, – чтобы это представление не было скучным».

Со сцены донесся неестественный монотонный протест Андреева: «Нет, нет, нет». Это была последняя сцена. Затем грохнул револьвер Марки и кукла Пелтье упала на пол. На этом игра, за исключением короткой заключительной сцены триумфа революционеров, была закончена.

Она бегала по служебным помещениям, пока не нашла его в костюмерной. Он рылся в старом шкафу и что-то бормотал себе под нос. Она улыбнулась и с силой захлопнула дверь. От испуга он выронил старый цилиндр и пачку холостых патронов. Выпрямляясь, он торопливо спрятал руку в карман.

– Жадэ! Я не ждал…

– Что я приду? – Устало вздохнув, она упала в старый пыльный шезлонг, обмахнулась своей программкой и сбросила с ног туфли. – Куча идиотов. Я их всех ненавижу!

Она состроила гримасу, как маленькая девочка. Как маленькая девочка, переезжавшая с Торнье и другими из города в город. Актриса Жадэ Ферн, клянчившая когда-то вторые роли, досаждавшая антрепренерам и компенсировавшая недостаток таланта беспрерывной зубрежкой ролей и бесконечными репетициями. Сейчас это была маленькая ловкая женщина, бизнесменша с хитрыми глазами, легкой проседью и резкими чертами рта.

Она посмотрела на часы.

– Пятнадцать минут, чтобы придти в сознание, Торни.

Он присел на ящик, чтобы успокоиться. Казалось, она не заметила его нервозности или слишком устала, чтобы придавать этому значение. Если она почует что-то неладное, она выдаст его. «Ведь тебе не будет жалко, Жадэ, – подумал он. – А если произойдет небольшой скандал, это не повредит шоу, хотя тебе, может, и не понравится».

То, что он делал, он делал для театра, который они знали и любили. И в этом смысле, сказал он себе, он делал это и для нее тоже.

– Как прошла репетиция, Жадэ? – спросил он как бы между прочим. – Андреев, разумеется, не в счет.

– Великолепно, просто великолепно, – автоматически ответила она.

– Я тоже так думаю.

– Как всегда, Торни, как всегда. – Она скривила рот. – Тошнотина. Лажа и китч, как раз то, что надо для толпы болванов, жующей жвачку и сосущей леденцы. Идиоты, они любят, когда по-топорному, чтобы не думать о том, что им хотят сказать. Они слишком ленивы, чтобы заставить себя понять чувства и смысл; им это даже омерзительно. Меня от них тошнит.

Он слегка удивился.

– Главное, кассир доволен, – пробормотал он. Она обняла свои колени, положила на них подбородок и подмигнула ему. – Ты не считаешь меня подлючкой за то, что я занимаюсь этим?

Он помедлил.

– Иногда меня бесит от этой карикатуры на искусство, но ты здесь не причем.

– Это хорошо. Иногда мне хочется с тобой поменяться. Временами мне кажется, что лучше бы я была уборщицей и скоблила полы для Д'Уччии.

Он рассмеялся, коротко.

– Лови момент. Скоро шансов у тебя не будет. Родичи «маэстро» забирают у нас и эту работу.

– Я знаю. Уже слышала. Слава богу, теперь конец твоей службе. Сможешь заняться чем-нибудь другим.

Он покачал головой.

– Я не знаю, чем. Я умею только играть, больше ничего.

– Глупости. Уже завтра я подыщу тебе работу.

– Где?

– У Смитфилда, в отделе доставки заказов. Они там охотно берут на работу старых актеров.

– Нет, – отрезал он.

– Не спеши, Торни. Это дело новое. Фирма расширяется.

– Да ну?

– «Автодрама в каждый дом. Двухметровая сцена в каждой гостиной. Миниатюрные манекены, высотой двадцать пять сантиметров. Централизованный „маэстро“-сервис. Большой театр в вашем доме. Простое подключение с помощью концентрического кабеля. Позвоните Смитфилду, и узнаете подробности». Ну как, здорово звучит?

Он холодно посмотрел на нее.

– Самая большая сенсация в шоу-бизнесе со времен Сары Бернар, – заметил он сухо.

– Торни! Не будь таким злюкой.

– Извини… Но что здесь нового? Автодрама уже давно завоевала телевидение.

– Я знаю, но это же совершенно другое. Дети будут на седьмом небе. Но этому еще надо сделать рекламу, прежде чем ставить на поток.

– Прости, но тебе следовало бы знать меня получше. Она пожала плечами, устало вздохнула и закрыла глаза.

– Да, верно. Ты – исполнитель характерных ролей, идеалист, жупел для любого театрального директора. Ты не можешь играть роль, не живя ею, и не можешь ею жить, не веря в нее. Продолжай в том же духе и скоро умрешь с голоду. – Она сказала это со злостью, но он почувствовал, что за этим крылось невольное восхищение.

– Ничего, как-нибудь выживу, – сказал он и добавил про себя: «После вечернего представления».

– Я ничем не могу помочь?

– Можешь. Дай мне роль. Я мог бы заменять вышедший из строя манекен.

– Ты знаешь, я бы доверила тебе это, – сказала она после недолгого молчания.

– А почему бы нет. – Он пожал плечами. Она в раздумье посмотрела на свои колени.

– Хм, это выглядело бы классно. Настоящий актер, инкогнито выступающий в автодраме.

– Так уже делают в некоторых комедиях.

– Да, но зрители знают об этом, и контраст придает спектаклю особый колорит. Если куклы находятся на сцене вместе с людьми, они выглядят слишком гибкими, слишком ловкими, словом, какими-то гуттаперчевыми. Без людей это так не бросается в глаза.

– А если зритель не предупрежден…

– Мне интересно, догадались бы они или нет. Конечно, какое-то различие они бы отметили, – улыбнулась Жадэ.

– Они бы решили, что это интерпретация «маэстро».

– Возможно, – согласилась она. – С условием, что человек, играющий с ними на сцене будет осторожен и сумеет приноровиться к токоносителям.

– И если б этим можно было провести критиков, – кисло усмехнулся он.

– Какой-нибудь осел назвал бы это «вопиюще нереалистичной интерпретацией» или «явно бьющим в глаза автоматизмом», могу поспорить. – Она посмотрела на свои туфли. – Но бессмысленно делать что-либо подобное, – продолжала она изменившимся голосом. – «Маэстро» способен обеспечить лучшую постановку, чем любой режиссер.

• Предыдущая
• 7/15
• Следующая