Журавли и цапли . Повести и рассказы - Голышкин Василий Семенович - Страница 70

• Предыдущая
• 70/76
• Следующая

Витя берет свисток в губы, и — что там паровоз-ско-ро-воз! — от Витиного свиста ласточки в воздухе переворачиваются, а комары замертво падают на землю.

Но это не весь шум, а только малый. На свист сбегаются со всего поселка собаки и начинают подвывать Вите.

Но и это не весь шум, а только средний. Великий шум начинается, когда в хор собачьих басов включается хор кошачьих дискантов.

Тогда на всех трех этажах одновременно распахиваются двенадцать окон, и двенадцать голосов хором орут:

— Мальчик, прекрати шум!

Дудки! Витя стоит, как маленький бог, среди созданного им шума и смеется в душе над прабабкиным богом, в которого он ни капельки не верит. Тот бог, по словам прабабки, вначале создал солнце и землю, а потом людей. Чудак, надо было наоборот. Вначале создать людей, а потом все остальное, чтобы было кого удивлять. Вот Витя создал шум и всех удивил.

— Мальчик, прекрати шум!!! — надрываются окна.

Витя не упорствует. Со взрослыми спорить бесполезно.

Сперва они дарят вам игрушки, вызывающие шум, а потом набрасываются на вас с бранью. Никогда у них не хватает терпения дослушать вас до конца.

Раз Витя вышел во двор и увидел незнакомого деда. Дед сидел на лавочке, подперев бороду палкой так, что казалось, палка росла у него из бороды. Дед смотрел на небо, и у него в глазах плыли облака. Витя обрадовался: еще один слушатель.

Витя достал свисток и свистнул. Окна, как по команде, захлопнулись. Дед же ухом не повел.

Это рассердило Витю. Он еще раз свистнул. Дед не шелохнулся, хотя сам Витя чуть не оглох от собственного свиста.

Тогда Витя подошел к деду и сказал:

— Здравствуйте.

Дед улыбнулся и погладил Витю по голове.

Витя взял в губы свисток и тихонько, чтобы не оглушить деда, свистнул.

— Нравится? — спросил он.

— А? — спросил дед и поднес к уху ладонь.

Но Витя не стал отвечать. Он надулся и ушел: дед был глух.

Витя пошел в сарай и спрятал свисток. С тех пор окна в доме не захлопывались.

В конце каникул Витя вспомнил о свистке. Поискал и не нашел. Забыл, где спрятал. Спросил у ребят, не видел ли кто? Нет. С ним тогда никого не было.

Подошел Капа-ябеда. Капитон. У него один глаз всегда щурится, а щека усмехается. Как будто он все про всех знает. Капу-ябеду не любят, но не гонят. Куда его денешь? Может, еще перевоспитается.

Услышав про свисток, Капа-ябеда сказал:

— Я знаю, где: в сарае.

Витя и без Капы-ябеды знал, что в сарае. Но где он там?

Капа-ябеда и это, оказывается, знал:

— В клетке, где попугай жил.

Витя сразу вспомнил. Верно, в клетке, где попугай жил. Сам сунул. Но Капы-ябеды тогда с ним не было. Откуда же знает?

— Я за тобой в щелочку подсматривал, — сказал Капа-ябеда, и щека у него усмехнулась, а глаз прищурился.

Но больше никто не усмехнулся. Наоборот, все нахмурились и разошлись. Потом снова сошлись и стали играть в классы.

А свисток? Про него забыли. Он как лежал, так и остался лежать в клетке, где попугай жил. Вите противно было к нему прикоснуться.

А Капа-ябеда? Каким был, таким и остался. Только к одной его кличке пристала другая: Капа-щелочка. Капу-щелочку не любят, но не гонят. Может, еще перевоспитается.

У Колиной мамы профессия — все знать. Потому что Колина мама «05», телефонное справочное бюро.

Звонит девочка. Ей, оказывается, наскучило в Европе, и она интересуется, как ей, будущей путешественнице, проехать морским путем из Европы в Азию?

Ишь какая непоседа!

Звонит мальчик. Он, оказывается, только что из магазина. За ирисками бегал. Двадцать копеек заплатил. Заодно мороженое взял. Эскимо. Одиннадцать копеек палочка. Интересуется, сколько с него за все надо было получить и сдачи с рубля дать?

Ишь какой контролер.

Только никакой он не контролер. И девочка никакая не путешественница. А оба они лодыри. Одной лень по глобусу глазами побегать, а другому — двадцать и одиннадцать сложить и полученную сумму из ста вычесть.

Ну, Колина мама не промах. Сразу обоих разгадала и пристыдила.

Еще звонок. Еще один голос — быстрый и беспокойный:

— Скажите, пожалуйста… Скажите, пожалуйста… — Как будто в доме пожар или наводнение и кому-то, перед тем как сгореть или утонуть, не терпится узнать что-то очень важное. — Скажите, пожалуйста, кто автор памятника Александру Сергеевичу Пушкину?

— Их много… памятников, — сказала мама.

— Самого главного, — сказал голос.

Мама догадалась, о каком памятнике спрашивают, и назвала автора, но голос не унялся:

— Скажите, пожалуйста… Скажите, пожалуйста, кто автор собора Василия Блаженного?

— Увы, — сказала мама, — история не сохранила его имени.

— Как же так?.. Как же так?.. — обиженно затараторил голос, как будто не история, а Колина мама была повинна.

— Увы, — вздохнула мама, но голос уже не слушал, отключился, так и не удовлетворив своего любопытства.

Домой Колина мама пришла расстроенной.

— Что с тобой? — спросил Коля.

— Ах, — сказала мама, — не смогла помочь человеку.

На уме у Коли-октябренка одно героическое. Человек тонул, мама бросилась в воду и… Или, нет, был пожар, мама бросилась в горящий дом и… Нет и нет… Если тонул — почему мама сухая? Если горел — почему не обгоревшая? Лучше у самой мамы узнать.

— Ты его из чего хотела выручить? — спросил Коля.

— Ах, — сказала мама, — он спрашивал, кто создал… — Мама посмотрела на Колю и запнулась. Коля маленький, а она разговаривает с ним «большими» словами. Мама нашла «маленькое» слово и продолжала: — Он спрашивал, кто придумал собор Василия Блаженного?

— А зачем ему это, а? — спросил Коля.

А мама тоже спросила:

— А ты почему обедаешь?

— Потому что есть хочу, — сказал Коля.

— А он потому спросил, что знать хотел, — сказала мама.

Коля задумался и почесал переносицу. Другие затылки чешут, а Коля — переносицу. Это у него самое задумчивое место. Хотеть знать — все равно что хотеть есть… Просто и ясно. Как только сам до этого не додумался! Вот он, например, захочет узнать, почему стекло прозрачное, а дерево — нет, и узнает. От мамы. А как быть тем, у кого такой мамы нет? Как про все на свете узнать: отчего на море волны и почему зимой холодно, куда уходит ночь и что держит на небе звезды?

Конечно, если очень захотят — узнают из книжек. А как им про то узнать, про что в книжках нет? Про дом, например, в котором Коля живет. Кто его построил? Про сад, что возле дома растет. Кто его посадил? Про мостик, по которому Коля в школу бегает. Кто его придумал? Разве трудно на все, что есть, таблички повесить и написать, кто что вырастил, кто что построил? Странно, что до этого никто еще, кроме Коли, не додумался.

Взять тот же мостик. Ищи-свищи теперь, кто его придумал. Днем с огнем не найдешь. А мостик — диво, в три цвета крашенный. Как будто радуга с неба опустилась и вместо мостика над речкой-тихотечкой встала.

Невелик мостик, десять шагов по радуге-лесенке вверх, десять шагов по радуге-лесенке вниз — вот и весь переход. А сколько зевак — хоть днем, хоть вечером — на мостик глазеют, оторваться не могут. Разве еще где такое чудо встретишь? А кто чудо сотворил — тайна. Даже Колина мама, «05», не знает.

Нет, когда он, октябренок Коля, выучится, на всем, что построит, самыми большими буквами свое имя напишет. Пусть все знают. А пока он пойдет и еще раз полюбуется мостиком. А может, разок-другой на тот берег сбегает.

Коля подошел к мостику и увидел человека в бумажном колпаке. Человек белил мостик. Почти весь уже выбелил. Намазывал краску, как масло на хлеб. Смотреть и то было вкусно.

Коля вызвался помочь.

Маляр посмотрел на Колю. Лицо у него как луна — круглое и веселое, только морщинистое и, как луна, от краски в пятнышках. И голос от старости с трещинкой, дребезжит.

— Это дело, — сказал маляр и дал Коле подержать ведерко.

• Предыдущая
• 70/76
• Следующая