Журавли и цапли . Повести и рассказы - Голышкин Василий Семенович - Страница 66

• Предыдущая
• 66/76
• Следующая

Я где-то читал, что искусство требует жертв.

А футбол, думаете, не требует?

Требует, да еще каких! И мы с Павкой решили принести ему в жертву свое дежурство. Мы не пошли мыть полы. Мы решили в этот отрезок местного времени заняться более полезным делом — научиться забивать голы затылком. Представляете, стою я, Славка, спиной к воротам противника. Вратарь думает, что я в поле сейчас побегу, а я — нет, я жду подачи от своего друга Павки. Ловлю затылком мяч и спокойненько посылаю его в ворота противника. Здорово, а? До этого еще никто не додумался. Одни мы с Павкой.

Нельзя сказать, чтобы мы подходили к своему лагерному домику-теремку со спокойной совестью. Нет. мы знали, что нас ожидает: жирные единицы против моей и Павкиной фамилий. Но — мы не боялись этих единиц. Подумаешь, полы не вымыли! Зато новый способ игры в футбол изобрели и чуть было его не освоили.

— Слав, а Слав, смотри, — Павка толкнул меня локтем в бок и указал пальцем на список дежурных.

Против наших фамилий сияли пятерки.

Я глазам своим не поверил. Может быть, это ошибка?

— Поздравляю цвет футбольного рыцарства с отличным дежурством! — раздался позади нас голос Коли-вожатого.

Мы обернулись и подозрительно посмотрели на него. Нет, в улыбке, которую излучал Коля-вожатый, не было никакого ехидства.

Весь день мы стойко принимали поздравления как лучшие дежурные недели, а сами, между прочим, ломали головы над тем, кто выполнил нашу работу? Но мы так этого и не узнали.

Тогда мой друг Павка пустился на хитрость.

Он всегда шел на хитрость, когда хотел разгадать какой-нибудь секрет. Я вместе с ним. Через неделю ровно в десять ноль-ноль наступил наш «трудовой час». Но если вы думаете, что на этот раз мы вооружились ведром и шваброй и кинулись в спальню мыть полы, то глубоко ошибаетесь. То есть мы-то кинулись, но не совсем по адресу: не в спальню, а на чердак спальни, отыскали в потолке щелочку и стали смотреть вниз, чтобы подкараулить того, кто, уважая нас, как футболистов, решил за нас мыть полы. В том, что это так, мой друг Павка ни капельки не сомневался. И вот в спальне распахнулась и, как нам показалось, разочарованно свистнула дверь. Потом она снова распахнулась и впустила помойное ведро и половую щетку, за которые держалась пара здоровенных рук. Сомнений быть не могло. Эти руки могли принадлежать только одному человеку на земле. С синим якорьком на правой руке. Нашему вожатому Коле — бывшему моряку, а ныне токарю завода «Красный богатырь» и тренеру заводской футбольной команды.

Я чуть было язык не проглотил от изумления. Но не проглотил. А то бы вы никогда не услышали от меня этой истории.

Коля-вожатый засучил штаны, окунул в ведро тряпку и…

— Внимание, внимание! — закричало радио. — Всем вожатым к начальнику лагеря! Внимание, внимание…

Коля-вожатый прислушался, бросил тряпку в ведро и скрылся за дверью.

— За мной! — лихо, как командир на ученье, скомандовал Павка и бросился к лестнице.

Мы уже кончали уборку, как вдруг дверь скрипнула и в комнату вошел Коля-вожатый.

— Все еще работаете? — равнодушно спросил он. — А я так считал, что давно уже кончили. Хотя оно и понятно, на пятерку стараетесь.

— Стараемся, — мрачно пробурчал Павка и, выхватив у меня из рук выжатую тряпку, принялся что есть силы надраивать ею пол.

Я жил в Ленинграде. Неделю, две или месяц. Не помню сколько. Потому что, когда живешь в таком городе, как Ленинград, не замечаешь дней. Они летят быстро, как чижи, с той только разницей, что чижи, пролетев, не оставляют следа, а ленинградские дни оставляют.

Идешь, идешь и вдруг: «В этом доме жил А. С. Пушкин»… В этом — Н. В. Гоголь. А «В этом доме Владимир Ильич Ленин встречался с петроградскими марксистами»… Остановишься и, как перед уважаемым знакомым, снимаешь шапку.

Эрмитаж, Исаакиевский собор, Финляндский вокзал, Пискаревское кладбище. Дворцовая площадь, Зимний дворец… Встреча с ними навсегда оставляла след в памяти.

И «Аврора». Я мог видеть ее каждую минуту, каждый час, днем и ночью. И всякий раз, когда я смотрел на «Аврору» из окна гостиницы, мне казалось, что это мираж, призрак, сказка, видение… Легендарная «Аврора» под моим окном? Корабль, начавший революцию? Не может быть!

Я шел к Неве, шел к «Авроре» и, как другу-человеку, протягивал кораблю руку. Сердце у меня замирало от восторга, когда я ощущал в ладони прохладу его броневой ручищи. Нет, это не был корабль-призрак, корабль-мираж, видение, сказка. Это был живой, настоящий, трехтрубный, с пушкой на носу, боевой корабль, готовый в любую минуту…

— Корабль «Аврора» находится на вечном приколе.

Я вздрогнул, услышав эти слова. От них, как от мороза, мне стало холодно и больно. «Аврора», главный корабль Революции, и вдруг «на приколе»? Нет, нет и нет! Я оглянулся, чтобы поспорить с говорившим, и увидел полную женщину, а рядом с ней крепыша-мальчика. Он надул толстые губы и отрицательно покачал головой. Я понял: моего вмешательства не потребуется.

— Нет, — сказал крепыш.

— Что нет? — сердито спросила полная женщина.

— Не на приколе, — ответил крепыш, — а в вечной боевой готовности.

— Кто мог внушить тебе эту ерунду? — вспылила женщина.

— Дедушка, — упрямо ответил крепыш.

— Нет, — сказала полная женщина, — корабль «Аврора» находится…

— Нет, — возразил крепыш, — корабль «Аврора»…

И они ушли, каждый при своем мнении.

На следующий день я снова был возле «Авроры». И увидел возле нее вчерашнего крепышка в черной курточке, под которой пестрела матросская тельняшка.

— Ты один… без мамы? — удивился я.

— Я удрал, — ответил крепыш. — Она меня всегда здесь находит.

— А сам ты что здесь делаешь? — спросил я.

— Слушаю, — сказал крепыш, наставляя ухо на «Аврору».

— Слушаешь? — удивился я. — Кого?

— «Аврору», — ответил крепыш и рассказал о себе.

Они, оказывается, приезжие. Он и мама. Из Сибири.

Приехали посмотреть Ленинград. По совету дедушки. Дедушка у него бывший авроровец. Вот мальчик и бегает к дедушкиному кораблю, слушает «Аврору».

— Да зачем ее слушать? — удивился я.

Мальчик строго посмотрел на меня:

— Дедушка сказал: если враг нападет, «Аврора» первой выстрелит.

Мы стояли и долго-долго слушали «Аврору». Тихо, по-осеннему, светило солнце. По обе стороны Невы шумно дышал, гремел, звенел большой город. Одна «Аврора» молчала. Это было доброе молчание грозного Корабля Революции.

Слава Маркин решил записаться в солдаты. Знаю, знаю, в солдаты не записывают, а призывают. Но Слава Маркин не знал этого. Он думал, что записывают. Как в детский сад или в первый класс.

В детский сад Славу Маркина записывала мама. В первый класс — папа.

В солдаты Слава Маркин решил записаться сам. Сделать это было нетрудно. Слава Маркин жил на даче, а через дорогу, в лагере, за высоким забором, жили солдаты. Слава Маркин подошел к часовому у ворот и сказал, что ему нужно к генералу.

Часовой подумал, что Слава Маркин генеральский внук, и пропустил.

Идет Слава Маркин по лагерю, генерала ищет. Вдруг видит, солдаты бегут, сапогами по земле топают. Рубахи нараспашку, без ремней, лица красные, как из бани. А может, из бани и бегут? Окатил кто-нибудь кипятком по ошибке… Славу Маркина раз ошпарили. Вместо холодной — горячей, как огонь, плеснули. До сих пор собственный крик в ушах звенит. Может, и этих?.. Нет, потому что веселые бегут. А тот, что впереди, — веселей всех. Обернется, оскалит белые как снег зубы и еще наддаст. Другим его никак не догнать. «Догнать…» Вот оно что! Как это Слава Маркин раньше не догадался. Ну конечно же: солдаты в догонялки играют.

• Предыдущая
• 66/76
• Следующая