Крестьянский сын - Григорьева Раиса Григорьевна - Страница 28

• Предыдущая
• 28/58
• Следующая

Лес наполнен уже по-осеннему негромким птичьим пересвистом, шелестом крыльев, цоканьем, стрекотанием и ещё какими-то непонятными звуками. Кажется, это играют те солнечные струны.

Жадно вбирая глазами красоту, которая ему открылась, вдыхая запах хвои и грибов, Костя шёл всё так же ходко, но сам становился спокойнее. Огонь, что жёг ему душу вчера весь день и подгонял ночью, как-то поутих в ясном покое этого осеннего утра.

Чем глубже в лес, тем сырее, чаще стали появляться трепещущие в безветрии осинки, алеющий крупными лаковыми каплями ягод шиповник, пожухлая крушина. В стороне от тропинки Костя увидел куст боярышника. Сглотнул слюну, свернул к боярышнику и… чуть не упал от неожиданности: прямо под ноги ему выскочил длинноухий зайчонок. Костя застыл на месте. Зайчонок тоже не двигался. Только серая шёрстка заметно вздрагивала. Потом он резко отскочил в сторону, но сразу же перекувыркнулся и упал. Опять вскочил, запрыгал, всё время переворачиваясь и жалобно попискивая. Костя бросился, без труда догнал его, подхватил. Дунул на мордочку — зайчонковы глаза превратились в две косо прочёркнутые чёрточки, а уши смешно прижались к голове.

— Эх, да ты, однако, бедолага, — протянул Костя, рассмотрев свою находку: задняя лапка у зверька была прокушена. — Кто тебя, а?

Зайчонок жалобно пищал и толкался в ладонях, пытаясь вырваться. Верхняя раздвоенная губа его вздёргивалась, обнажая два длинных жёлтых зуба, но укусить руку Костя не давал.

— Ну куда ты на трёх-то, враз доедят, глупый, — объяснял Костя, а сам уже расстёгивал ворот рубахи, чтоб посадить зверька за пазуху. — Айда-ка лучше со мной.

Подтянув потуже опояску, чтоб зверёк не выскользнул вниз, Костя зашагал быстро, почти побежал по чуть заметно протоптанной тропинке.

Зайчонок попищал, поцарапал Костю по животу, но потом, видимо, примирился с судьбой, затих.

Костя прошёл совсем ещё немного, как из-за ствола толстой сосны вышел и преградил ему дорогу охотник с двустволкой в руке. Несколько мгновений оба молча смотрели друг на друга. Костя успел рассмотреть по-военному статную фигуру охотника, смоляные усы, завитые на концах колечками.

— Тебя куда несёт? — грубо спросил усатый.

— А тебе чо?

Усатый не спеша поднял ружьё:

— А ну, вертай назад.

— Дак лес-то твой, чо ли?

Охотник молчал.

— Твой, чо ли, лес, спрашиваю?..

Костя злился на неожиданную преграду, но и напролом пойти не мог: охотник ружья не опускал. Вдруг мелькнула догадка, показалось всё просто и понятно.

— Погоди, не пугай, — заговорил теперь Костя уверенно. — Я ведь небось к вам и иду-то.

— К кому это — к нам?

— Не знаешь? Зачем тогда дорогу загораживаешь?

— А ты что за спрос? Не велю — и не пойдёшь. Ходят, дичь пугают. Повертай!

— Мне спешно надо, — тихо, но с упорством проговорил Костя, исподлобья глядя на охотника.

— Куда ж тебе спешно?

«Прикидывается или вправду не знает ничего?» — думает Костя. Решив, что вернее всего будет обойти упрямца, сворачивает в сторону и только потом кричит в ответ:

— На кудыкину гору-у!

Через несколько шагов убеждается, что туда, куда свернул, идти нельзя. Там нет никакой дороги. Молодой сосенник так густо переплёл лапы, что сквозь него продерёшься разве только с топором. Да и куда продираться? Отец говорил — всё по тропке иди, тропка выведет…

Пришлось возвращаться, обходить охотника с другой стороны. Но здесь очень скоро под ногами пошла сырина, зачавкало и обманно ярко зазеленела слишком свежая для этого времени года травка, не смятая ни единым следочком. Болото. Костя понял, что иного пути, чем тропка, которой шёл раньше, нету.

И, значит, человек, охраняющий её, точно не охотник, а дозорный. Но как ему объяснить, что Костя свой? Прийти и так прямо брякнуть — меня, мол, отец послал в партизанский отряд! А если он дозорный, да только не от партизан, а ещё от кого-нибудь? Сразу попасться можно, а тем паче — отца подвести. Что делать? Костя тревожно огляделся. Ему казалось — не облачка проплывают высоко в небе, а само время плывёт-проплывает мимо, пока он медлит. Эх, была не была! Больше не скрываясь, нарочно хрустя сучьями, Костя пошёл прямо на дозорного.

— Опять ты?

— Пропусти меня, дядь. Мне от отца попадёт, ежели долго мешкать буду. Отец-то мой коновал. Лечил недавно тёлку у знакомого корневского мужика, Игната Васильевича. — Костя внимательно следил за лицом дозорного, но так и не понял, насторожился ли тот при имени Игната Васильевича или ему только показалось. — Теперь послал меня проведать, как там тёлка, не надо ли чего, а я и побежал через бор прямиком. Так-то в Корнево куда ближе.

— Хитро чего-то плетёшь, паря. Но коновала вроде знаю. Такой высокий, тонкий, из себя белый, на левой руке двух пальцев не хватает, ага?

— Да вы что? Целы у него руки и ноги. Все пальцы. И сам никакой не высокий да худой, а такой, — Костя показал руками подле своих плеч, — только много шире. И не белый. А ещё говорит — знаю…

Дозорного почему-то не смутил Костин упрёк. Наоборот, он усмехнулся и продолжал выспрашивать дальше:

— Ну, а Игнат ваш Василич чей же по фамилии? У меня в Корневе многие, почитай, дружки, а такого что-то не помню.

«Свой! — думает Костя. — Свой. Выпытывает, прежде чем в отряд пропустить. Таиться нечего!»

— Гомозов он, Игнат Васильевич, председатель Совета Пореченского, вот кто!

— И-и, хватился, паря, — всё с той же усмешкой, не поймёшь, злой или весёлой, проговорил охотник. — Председателев нонче нету. Были, а теперь нигде нет, и Гомозова никакого в Корневе нет.

Нет, недобрая усмешка на губах усатого. А глаза остро так смотрят, прямо Косте в душу. Враг! На какое-то мгновение всё застывает в Косте. «Пропал… И, главное, про отца сказал беляку и про дядьку Игната…»

— Врёшь! Врёшь, сучья морда! — кричит Костя отчаянно, обеими руками хватаясь за ружьё дозорного. — Есть дядька Игнат, врёшь ты!

В первый момент Косте почти удаётся вывернуть оружие из рук не ожидавшего нападения охотника. Но в следующую секунду, отброшенный сильной рукой, он шмякается на землю, вернее, на толстый подстил из опавшей хвои, а «охотник», снова крепко держа свою двустволку, улыбается ему:

— А ты здоров, молодец! Хотя ведь ты и не один на меня накинулся, а с помощником. Оно, знамо, споро. Кто у тебя тама пищит в запазухе?

— Заяц. Лапу ему кто-то прогрыз, — отвечает Костя, а сам всё ещё косится на усатого, так и не понимая, что он за человек.

— Во-он кто! Так бы и говорил сразу, что заяц. Вместо пропуска бы… — засмеялся усатый и пронзительно свистнул два раза.

Далеко впереди, между сосен, показалась фигура ещё одного человека. Дозорный легонько подтолкнул Костю:

— Лупи давай туда, как раз председателя найдёшь, — и махнул тому, дальнему, рукой — принимай, мол.

Нет, всё вышло совсем не так, как представлял себе Костя, когда думал о встрече с партизанами и их командиром.

Первое, что он увидел на поляне, куда привёл его второй дозорный, были… могилы. Холмики из свеженасыпанной, чуть заветрившейся земли. Рядом ещё свежую яму копали. Костя видел, как из глубины две лопаты по очереди выбрасывали на поверхность жёлто-серую землю, глину с песком. Молодой парень с выбившимися из-под фуражки кольцами кудрей стоял над ямой и без видимого смысла отодвигал от края подальше выкопанную землю. Услышав шаги, парень вскинулся, схватился за лопату, будто собирался ею драться, но, узнав дозорного, равнодушно отвернулся и принялся опять за своё дело.

Гомозова Костя увидел сидящим на завалине лесной избушки-омшаника. Прикрыв глаза и сосредоточенно нахмурив брови, тот подставлял бледное лицо тёплым лучам солнца. Голова его была обмотана повязкой из холстины, кое-где в засохших бурых пятнах.

Командир открыл глаза и взглянул на шедших к нему молодого дозорного и Костю так, будто их приход совсем не касался его. Костя опустил было руки по швам и выпятил грудь (он дорогой ещё представлял, как поздоровается с командиром по-военному), но под рубахой зашевелился зайчонок, и Костя смешался, покраснел до слёз, проклиная себя за то, что не оставил его там, где нашёл, и не зная теперь, что с ним делать.

• Предыдущая
• 28/58
• Следующая