Новые приключения Шерлока Холмса (сборник) - Бакстер Стивен М. - Страница 116

– Есть ли признаки жизни, Ватсон? – спросил Холмс.

– Увы, нет, ни у той ни у другой, – спокойно ответил я, поднимаясь на ноги после короткого осмотра обоих тел. – Что за чертовщина? Что здесь произошло? Убить и экономку, и служанку?

Холмс прервал меня нетерпеливым жестом:

– Вы смотрите, Ватсон, но не видите. Насчет экономки я не буду спорить, допустим, это так, хотя скорее всего она – кухарка, но вторая женщина вовсе не служанка. Ну, сами подумайте, может ли простая служанка позволить себе такие лайковые ботинки? И у какой прислуги руки будут в столь прекрасном состоянии? Взгляните на ее ногти. А еще… – Он деликатно снял с женщины чепец, и длинные, ухоженные темно-рыжие локоны заструились по ее плечам. – Это лицо не служанки, Ватсон. Это лицо авантюристки, которая последние несколько лет жила за счет остроты своего ума и вот теперь умерла в чужом обличье. Баронесса не заслуживала такой участи, а я уверен, что это она. Маскировка под служанку, несомненно, была нужна ей, чтобы сохранить инкогнито, пока она не убедится, что имеет дело с нужным человеком.

– А письмо?

Холмс пожал плечами:

– Мы можем, конечно, поискать, но ничего не найдем. Вы заметили, как я старался не шуметь по пути сюда? Я рассудил, что “крест с опорой” указывал на одиннадцать часов, а не на девять, поскольку трудно рассчитывать, что джентльмен и его слуга покинут дом в точно обозначенное время. Однако с ее острым умом баронесса могла ввести нас в заблуждение, предвидя мои дедуктивные выводы, – я должен был это понять. Как она и задумывала, мы приехали поздно, Ватсон.

– Но она вряд ли способствовала бы собственному убийству, Холмс, – возразил я.

– Думаю, планировался другой конец игры, Ватсон. Не будь Мейер злым монстром, что он в очередной раз доказал, я практически не сомневаюсь, что мы приехали бы лишь для того, чтобы кухарка передала нам записку от баронессы, иронизирующей по поводу нашего опоздания. Так как это… – Он прервался, поскольку дверь позади нас открылась.

– Доброе утро, мистер Холмс, доктор Ватсон. – Лестрейд окинул взглядом тела. – Ну и чехарда! – заметил он спустя мгновение.

– Мейер опередил нас обоих, Лестрейд. Я не сомневаюсь, что возницей телеги с молоком, которая чуть не сбила меня с ног, был именно он.

– Мне послать моих людей на поиски Мейера, мистер Холмс? Мы можем проследить за ним и обыскать его дом.

– А он благополучно спрячет письмо в другом месте. Он должен вручить его своим европейским хозяевам.

– Каждый порт будет под наблюдением, все суда. Даже прибывшие с дипломатической миссией.

– Хорошо, хорошо, – рассеянно пробормотал Холмс.

– А если он, допустим, пошлет письмо фон Гольбаху почтой или передаст через контрабандистов, чьи лодки могут пришвартовываться где угодно? – спросил я.

– Такой трофей слишком ценен, – ответил Холмс. – Нет, он вручит его лично.

– Тогда это произойдет не в Германии, – заявил Лестрейд решительно. – А если фон Гольбах пожалует сюда, мы задержим его.

– Ни в коем случае, Лестрейд. Фон Гольбах нам известен, а если он выйдет из игры, пошлют другого, нам неизвестного. Пусть игра продолжается!

* * *

Шли дни, недели, а Холмс все не находил себе места. В газетах промелькнули заметки о горемычном биржевом маклере, который, вернувшись домой, увидел, что там полно полицейских, а его кухарка и еще какая-то совершенно незнакомая женщина, до сих пор не опознанная, зверски убиты.

С наступлением июня Лондон все больше охватывало возбуждение в связи с подготовкой города к празднованию шестидесятилетнего юбилея царствования ее величества королевы Виктории, назначенного на двадцать второе число. Плотники уже вовсю работали, сооружая огромный помост в Уайтхолле, еще один – во дворе церкви Святого Мартина, а также трибуну колоссальных размеров около собора Святого Павла. Любопытным, стекавшимся в Лондон из всех уголков земного шара, предлагали места, с которых можно наблюдать за торжествами, по баснословно высокой цене. С одиннадцатого июня, когда была опубликована официальная программа, единственной темой для разговоров, где бы они ни происходили – на прогулке или за обедом, – стало празднование юбилея. И так было повсеместно – кроме нашей квартиры на Бейкер-стрит, где мой друг молча мерил шагами комнату, за исключением тех нескольких дней, когда он исчезал, как я предполагаю, переодевшись нищим или почтальоном, и бродил по улицам Лондона, кого-то выслеживая.

Даже миссис Хадсон начала терять терпение, глядя, как табачный дым полностью вытесняет из квартиры воздух, а приготовленные ею обеды изо дня в день остаются нетронутыми. Поддерживая миф о своей вымышленной болезни, Холмс выходил на улицу, только переодевшись до неузнаваемости, и шторы в комнате держал задернутыми.

Об Адольфе Мейере не было ни слуху ни духу – как говорится, его и след простыл. Лестрейд клятвенно заверял, что из страны он не выезжал, однако и в Лондоне замечен не был. Слуги Мейера утверждали, что им не известно его местонахождение даже приблизительно. Наблюдение за дипломатической миссией убедило нас в том, что и там он не скрывается.

Ближе к концу недели, тринадцатого июня, Лондон расцвел праздничным убранством, и серокаменный город стал походить на загородное поместье, полное цветов и разноцветных флагов. В петлицах и на шляпках красовались яркие банты, а велосипеды и кареты переливались красным, белым и синим цветами.

Вернувшись поздно вечером в субботу, девятнадцатого, на Бейкер-стрит, я, к своему большому облегчению, обнаружил, что Шерлок Холмс наконец-то готов пообщаться со мной.

– Сегодня меня посетил сэр Джордж, – сообщил мой друг. – Ватсон, он прибыл.

– Кто, Холмс?

– Фон Гольбах собственной персоной. Он остановился в дипломатической миссии, хотя конечно же не имеет официального приглашения, поскольку прискорбный разрыв его господином дружественных отношений между нашими нациями в городе Каус в девяносто пятом означает, что не только сам этот господин не может пересекать Ла-Манш, но также и присутствие здесь его “серого кардинала” не приветствуется.

– В таком случае, когда Мейер поедет передавать письмо, мы его и возьмем.

– Он прекрасно понимает, что будет арестован еще до того, как успеет дернуть шнурок дверного звонка. Нет, ему придется искать какой-то другой способ.

Холмс взял в руки свою скрипку, и я понял, что нам предстоит долгое ожидание. Впрочем, время имеет свойство утекать довольно быстро, как песок сквозь пальцы. Скрипка моего друга монотонно стонала и вчерашним вечером, и сегодняшним воскресным утром – обычный признак того, что нервное напряжение Холмса достигло предела. Раскаленный воздух и духота сказались и на мне, я стал неоправданно нетерпимым.

– Холмс! – закричал я. – По крайней мере, играйте что-нибудь вразумительное, чтобы можно было распознать мелодию.

Скрипка взвизгнула еще более раздражающе.

– Вам нужна мелодия, Ватсон? – холодно ответил мой друг, бросив на меня уничижительный взгляд. – О, моя бедная скрипка! Что она может исполнить для вас? Думаю, “Боже, храни королеву” будет весьма кстати. Или лучше Сузу, какой-нибудь бравурный марш? “Полет валькирий”, Ватсон! – воскликнул он. – Где был мой ум, коим одарил меня Господь?

Спустя мгновение скрипка, к которой он тут же потерял всякий интерес, уже лежала на столе, а глаза Холмса излучали тот неистовый свет, что был так хорошо мне знаком.

– Я чуть было не совершил промах, последовав примеру нашего друга мистера Дидье, – сказал Холмс, – и предположив то, что еще не подтвержденофактами. У нас осталось очень мало времени. Логические выводы – наша единственная надежда. Будьте добры, Ватсон, – добавил он, – принесите мне вчерашний номер “Таймс” и программу празднования юбилея, которую вы столь любезно купили для миссис Хадсон.

Когда я выполнил поручение, пообещав миссис Хадсон вернуть ей брошюру с программой, Холмс выхватил ее у меня из рук и несколько минут внимательно изучал, после чего воскликнул: