Эльфийский посох - Метелева Наталья - Страница 6

Она кивнула и медленно повернулась к двери, словно не хотела уходить.

– Ты ничего не хочешь мне сказать на прощанье, Эоста? – насмешливо окликнул ее лорд. – Ну, там, пожелать крепкого здоровья. Из уст оракула это особо обнадеживает.

– Хочу! – Девушка повернулась так стремительно, что взвилась грива каштановых волос. – Я понимаю женщин, которые оставляли тебя, лорд. Ты привлекаешь, как пылающий огонь – замерзшего путника. В тебя можно влюбиться, но невозможно любить: с тобой слишком страшно. Ты не греешь душу, ты ее сжигаешь. И свою, и души тех, кого ты любишь. Они не выдерживают твоего накала. Потому ты, лорд древнейшего благородного рода, смог найти жену только среди диких кланов – они тоже все немного… ненормальны.

Даагон улыбнулся и подошел к ней вплотную:

– Наконец-то за мою длинную жизнь нашлась хотя бы одна благородная эльфийка, способная сказать мне в лицо то, что думает. Но ты же не знаешь, Эоста, каким этот огонь бывает… бережным. Позволь, я покажу.

Протянув руку, он медленно, очень медленно провел кончиками пальцев по ее щеке. И от этого легчайшего прикосновения по девичьей коже заструились такие же теплые медовые лучи, как на рунах священного Посоха Духа.

Эльфийка замерла, и только ресницы ее настороженно подрагивали. Может быть, она опасалась резким движением разозлить сумасшедшего. Когда ее сжатые губы удивленно раскрылись, Даагон убрал руки за спину.

– Видишь, Эоста, все вовсе не так страшно. Прости, если я тебя обидел.

– Что это было? – Она прижала ладонь к щеке, которой касались его пальцы, словно пыталась удержать растаявшие бесследно сполохи. – Какая-то особая магия? Я словно слышала пение утренних птиц, видела встающее солнце, и его лучи грели меня.

Лорд удовлетворенно кивнул.

– Ты увидела! Значит, когда-нибудь ты сможешь стать Девой Огня, оракул. Да, это магия, хранимая родом Эрсетеа, – огонь творения Галлеана и Солониэль, создавших леса Невендаара и населивших их первородными. Этот свет струится в каждом стволе и листе эльфийских рощ. Лес наделяет им своих дочерей, противостоящих пламени Бетрезена. И эта магия вплетена в священный эльфийский Посох Духа вместе с другими силами.

– Я знаю о ней, но и подумать не могла, что она такая… дивная! – Даже кончики ушей Эосты порозовели. – Совсем непохожа на магию земли.

– Она бывает разной. Магия для боя и магия для любви. Но всегда и во всем ей нужна полная открытость ее носителя. Полная. Иначе огонь не сможет гореть. Ты похожа на меня, дитя, только еще очень юна. Ты открыта. На том совете только в твоих глазах я увидел сострадание…

– В моем доме это называют детской непосредственностью, – улыбнулась пророчица.

– А в моем – сумасшествием, – напомнил лорд, изрядно смутив гостью. – Ты способна чувствовать огонь Галлеана и научишься брать его, не сгорая. Но брать – это еще не все. Куда важнее научиться отдавать. Я так и не научился делать это… разумно. Кстати, вот тебе я с радостью передал бы и наше древо, и знания. Может быть, ты согласишься стать моей наследницей, когда я сниму условие?

Девушка в ужасе отшатнулась:

– Нет! Я действительно родилась в ту же ночь Двух Лун, лорд, но я не хочу стать причиной твоей смерти и смерти твоего сына!

– Вот как? – улыбнулся Даагон. – Так значит, ты поверила мне, пророчица?

Девушка резко повернулась и выбежала из комнаты, так и не ответив. Но лорд не сомневался: она поверила. Хотела поверить. И будет просить у бога Галлеана откровения.

Он подозвал кружившего в небе грифона, вскочил на него и через миг исчез в небесной сини.

В канун празднеств Двух Лун в Альянсе царило щемящее ожидание притаившейся беды. С границ приходили дурные вести: Империя людей, не так давно сокрушенная эльфами, пока предпочитала мелкие стычки, но вполне могла собраться для полномасштабного ответного удара, а гномы все чаще нападали на магические рудники.

Да и в самом Альянсе ветви диких и благородных эльфов, только-только протянувшиеся друг к другу, соприкоснулись, но не срослись: вражда нарастала, и все чаще дикие кланы отказывались подчиняться Иллюмиэль. Да что дикие! Клан Гаэтер, с тех самых пор, как принял обратно свою дочь Тиаль, смотрел на Альянс волками. Благородные эльфы не рисковали появляться в их владениях – лучники клана считались лучшими. А уж на лорда Даагона воины Гэтера поклялись даже не тратить стрелу. Поэтому было сущим самоубийством среди бела дня свалиться камнем с неба на то самое дерево, на ветке которого его обещали вздернуть.

Даагон впервые за тридцать лет увидел прекрасные глаза Тиаль и самонадеянно решил: если уж его возлюбленная – молча, но красноречиво держа стрелу на натянутой тетиве, – выслушала его речь и не только не пробила ему сердце, как обещала когда-то, но даже позволила живым и невредимым убраться восвояси, то она согласилась помочь.

Потому он и не переживал за состязания и терпеливо ждал, когда придет его сын. Ждал, что нежить воспользуется поводом, – для них это отличная возможность проникнуть к эльфам и укрепить связь Древа Смерти с древом рода Эрсетеа. В том же, что посланник Мортис явится в назначенный срок, лорд не сомневался, как если бы получил откровение Галлеана.

На месте друидов он бы до последнего мига выжидал, когда появится настоящий его наследник… если тот жив. А он жив, иначе и быть не может! И то, что слуга Мортис не торопился явиться, лишь укрепляло уверенность лорда.

Изловив посланника нежити, Альянс куда быстрее узнает, где находится логово Древа Смерти. Но лорд должен вычислить его сам, причем до того, как посланник вычислит его сына. Даагон не мог открыть совету своих подозрений, ведь королева и архонты так и не поверили, что его сын мог спастись.

Что ж, скоро все станет ясно. И если лорд ошибся, если его сердце лжет, то он сам себя проклянет, как уже многие эльфы проклинали повредившегося умом главу великого дома, не торопившегося снизойти до чаяний Альянса. Правда, до полноценной волшбы дело пока не доходило, ограничиваясь почти безобидным пожеланием «чтоб он сдох побыстрее».

Почти в каждой небогатой и не столь родовитой семье кто-нибудь мечтал о сокровищах и знаниях рода Эрсетеа и с нетерпением ждал восхода Большой луны, когда лорд снимет нелепое требование, а архонты – заклинание с огромного королевского колокола, который теперь мог зазвучать только под рукой рожденного в определенную ночь тридцать лет назад.

А потому, когда на закате в воздухе поплыл густой, всепроникающий рокот набата, закружив желтым вихрем палые осенние листья, стоящий рядом с колоколом вызвал и ликующие, и враждебные взгляды.

Тем временем претендент в наследники, отскочив в сторону, смотрел на размеренные движения громады и поражался, как это ему удалось сдвинуть с места такую гору бронзы? Да и то сказать, извлечь подобный грому звук из безъязыкого колокола можно было только какой-нибудь хитростью, магией или грубой силой жителя Великаньих островов, если тот будет колотить по нему такой же огромной кувалдой. Претендент же был отнюдь не великан – невысокий, тонкий, непонятно в чем душа держится. Да и в руках – ни кувалды, ни магического жезла, ни даже завалящего меча.

Кубки на столешнице в малом королевском зале приема откликнулись набату тонким серебряным эхом.

– Вот и первый. Пошло веселье, – пробормотал лорд Даагон, услышав разнесшийся рокот.

Королева вздохнула со смешанным чувством облегчения и грусти: ожидание закончилось, но ее собеседник не заслуживал такой смерти.

– Ты уверен, лорд, что это не может быть слуга Мортис? Не думаю, что они допустят передачи твоего древа чужой крови, раз это способно повредить корню Древа Смерти.

Они оба ждали схватки с друидами, но по разным причинам. Даагон вздохнул: теперь надо будет уберечь сына еще и от архонтов, ведь Древо не могло на него не повлиять. Как соприкосновение с чудовищем исказило его мальчика, даже если он чудом спасся? Никаких «если»! Он спасся. Но теперь его снова надо спасать.